закончил читать Барышников.
Свет по случаю раскола клиента сделали ярче. Теперь отлично было видно, что лицо у Гордеева мокрое от пота и бледное, как лампочка под потолком салона.
— И часто ты такую работу для Пака делал? — спросил он у Гордеева.
— Иногда, — глухо ответил он.
— Когда к Шаповалову домой ходили, кто стол его шмонал?
— Пак. Меня попросил со старухой поговорить. Ну, чтобы под ногами не болталась.
Барышников покосился в окошко, откуда за всем происходящим в салоне поглядывал Злобин.
— Та-ак, что же с тобой делать? — вздохнул Барышников, обращаясь к Алексею. — Веры тебе ни на грош, а убивать нельзя. Слушай, Леха, у тебя что больше болит — сердце или голова?
Гордеев вскинул голову, пытаясь разглядеть лицо Барышникова.
— Повторяю для бестолковых: сердце или голова?
— Сердце иногда шалит, — выдавил из себя Гордеев.
— Замечательно! — Барышников шлепнул себя по коленке. — Ставлю тебе диагноз — аритмия. Три дня в реанимации. Никаких посещений и звонков. Прямо сейчас и поедем.
— Зачем в больницу? — насторожился Гордеев.
— Не хочешь в больницу — поехали в «Матросскую тишину», — пожал плечами Барышников. — Там тебя от всех болезней враз вылечат.
Гордеев замотал головой.
— Клиент на тюрьму не хочет, — констатировал Барышников. — Настаивать не имею права. Значит, в больничку!
Он наклонился, вытащил из куртки Гордеева пачку денег, шлепнул его по носу.
— Только помни, сучонок: пикнешь кому — я тебе эту пачку в задницу законопачу. А сверху кокаином присыплю! — процедил он. — И если показания менять начнешь, лучше сам удавись. Не так больно будет.
Барышников толкнул дверь и с кряком вывалился наружу.
* * *
Фургончик, покачивая рубиновыми фарами, выехал из мрачного двора на освещенную улицу.
Злобин с Барышниковым остались. Стояли у машины, курили, снимая напряжение.
С ночного неба стал накрапывать мелкий дождик. Листва ожила, чуть слышно зашептала. Стволы деревьев заблестели и отчетливо проступили в темноте.
— Пусть пока полежит в больничке, чтобы дружки не всполошились. Завтра поутру я все под протокольчик, как положено, зафиксирую. Будет нужда, свозим в «Лиану» на опознание. Не бойся, с крючка не сорвется. — Барышников стер испарину со лба.
— Мастерская работа, Михаил Семенович. За час с небольшим такое организовать! И откуда ты все знаешь?
— Живу долго, вот и накопил информашку, — неохотно отозвался Барышников.
Он стоял, закинув голову, как дети, ловя лицом дождинки.
— Ты что скис? — спросил Злобин.
— Да так. Возраст, наверное, — вздохнул Барышников. — Раньше я такие «моменты истины» устраивал — закачаешься! Такой кайф ловил, словами не передать. А теперь… Муторно все это. Ничего нового. Надави на человека — из него одно дерьмо лезет. И ничего другого!
— Ты деньги на самом деле «Светлячком» мазал? — спросил Злобин, чтобы отвлечь напарника от неприятных раздумий.
— Дурак я, что ли, оперативный фонд поганить! — хмыкнул Барышников и снова стал самим собой. — Тут же голая психология, Ильич. Пацан каждый день показания выбивает да улики подбрасывает. Как дела стряпаются, сам знаешь. И любой, кто сейчас подследственного гнобит, мысленно, в самой глубине умишка своего, хоть раз да планиду подследственного на себя примеривал. А если так, то слабинка есть в каждом. В нее и надо бить.
— И ты так любого в оборот взять можешь?
Барышников чиркнул зажигалкой. В ее свете остро и хитро вспыхнули его глаза.
— Пака уделать решил? Расслабься, Ильич. Компромата на него поболее будет, но ухватить не за что. Показания воришек и этого опера только для нас с тобой смысл имеют. А для суда — тьфу. — Он сплюнул себе под ноги. — И начальство нам за такие версии по промежности мешалкой даст.
— Согласен. Никто не видел и под присягой не покажет, что Пак сунул в барсетку паспорт Шаповалова. И никто не видел, что он попользовался кредиткой, а потом подсунул ее в квартиру Вальки.
— И я говорю, дохлый номер! Не заглотили пустышку — уже молодцы.
Злобин первым докурил сигарету, отшвырнул в темноту. Бросил взгляд на «наградные» часы. Без десяти одиннадцать.
— Миша, ты давно в чужие квартиры без спроса не входил?
Барышников поперхнулся дымом. Откашлялся.
— Предупреждать надо, Ильич!
— Ты скажи — сможешь или нет.
— Смотря к кому, — протянул Барышников.
— Именно такого ответа я ожидал. Профессионал словами не бросается.
— Ты пилюлю-то в сироп не макай, Ильич! Говори, что надумал.
Злобин обошел машину, взялся за ручку двери. — Поехали, Михаил, по дороге объясню.
Барышников бросил под ноги окурок. Оглядел двор. Открыл водительскую дверь.
— Мне за сверхурочные полагается молоко, — проворчал он, усаживаясь за руль.
— По дороге куплю тебе молока, — рассмеялся Злобин.
— Так оно трехпроцентное, Ильич! А я употребляю сорокаградусное, из-под бешеной коровы. Марки «вилль-билль — и в дамки». — Он щелкнул себя по горлу и закатил глаза, изобразив третью стадию алкогольного опьянения.
— Куплю хоть кубинское, девяностоградусное, — пообещал Злобин. — Целое ведро. Только сделай дело.
— Ловлю на слове. — Барышников завел мотор. — Но ведро я без помощников не осилю. Возраст уже не тот.
Старые львы
Срочно
т. Салину В.Н.
Объект «Ланселот» успешно реализовал полученную оперативную информацию. Получены данные о возможной причастности к исчезновению «Искателя» оперработников Останкинского ОВД.
Объектом «Ланселот» объекту «Миша» поставлена задача на негласное проникновение в жилище Ивана Шевцова — охранника фирмы «Самсон» — с целью обнаружения и фиксации уликовых данных.
На оперативной машине «Миши» объект «Ланселот» доставлен в свой новый адрес.
Наблюдение продолжаю.
Владислав
Глава двенадцатая. Богиня, танцующая смерть
Ланселот
Злобин включил в прихожей свет и сразу же пожалел, что отпустил Барышникова, машина пригодилась бы.
Выдавая ключи, чинуша из хозяйственного управления вскользь обронил, что квартира «освобождена за выездом». Злобин не придал этому значения, отвлекся на следующую ремарку завхоза в мундире: квартира, мол, для транзитных. То есть для варягов, догадался Злобин, таких, как он, что сегодня здесь, а завтра — пинком в свою Тмутаракань. Он и не рассчитывал, вернее, не позволял себе думать, что есть шанс закрепиться в столице. Работай как можешь, а что надо — Бог даст. В конце концов везде люди живут. А где люди, там и он без работы не останется.
Злобин, поигрывая ключами, прошел по квартире, на ходу включая свет. Голые лампочки зажигались под потолком.
По работе имея дело далеко не с лучшими чертами человеческой натуры, Злобин уже ничему не удивлялся. А сегодня за день так намотался, что сил на эмоции уже не осталось. Только сплюнул с досады.
Предыдущий постоялец вывез из квартиры буквально все. Мебель, само собой. Но кем надо быть, чтобы вывернуть импортные розетки и выключатели, вставив на их место такие, что и для дачного домика не купишь! Квартира еще сохранила следы хорошего ремонта, и на кремовых обоях дико, как дыры, смотрелись эти розетки. Пол, очевидно, раньше застилал ковролин, определил Злобин, пнув плинтусные рейки, аккуратно прислоненные к стене. Не погнушался жилец свинтить сантехнику, кое-как присобачив латунные кранчики. Импортная мойка уехала вместе с прежним хозяином. Только контур на стене остался. На ее месте красовалась чугунная раковина, явно добытая на стройке. Уезжали, видимо, в спешке, времени не хватило присоединить сток к трубе.
Больше всего добил Злобина унитаз. Каким пользовался предыдущий жилец, неизвестно. Надо думать, неким импортным чудом техники в тон голубому кафелю. Его преемник, в который предстояло справлять нужду Злобину, фаянсово-народный, просто стоял в углу. Да еще спиной к двери.
— Твою мать… — не сдержался Злобин. — Ты бы еще обои содрал, жлобяра!
Ответом было гулкое эхо в пустой квартире.
Злобин поджал губы. Развернулся и вышел вон, хлопнув дверью.
На улице все еще моросил дождь.
Из-за мусорных баков высунулся неприкаянный пес. Пытливо заглянул в глаза Злобину и вяло повилял хвостом.
— Понимаю тебя, братишка, — вздохнул Злобин. — Но у меня хоть деньги есть. Не надо в помойке копаться.
Он плотнее запахнул куртку и пошел через Петровский парк к метро. Там, он надеялся, можно перекусить, а потом решить — ехать в гостиницу или переночевать в кабинете прокуратуры. Пес потрусил было за ним следом, но, подумав, повернул к помойке.
Площадь у метро «Динамо» предлагала на выбор фаст-фуд а-ля рюс — вагончик «Крошка-картошка» — или питейное заведение со спортивным названием «Пенальти».
