– Все, мамаша, войны больше не ожидается. Можете мирными делами заниматься…
Повариха, утробно пискнув, натянула кастрюлю поглубже на голову, не выказывая никакого желания возвращаться к мирному бытию, столь грубо прерванному кратковременными военными действиями. Пожав плечами, Мазур направился дальше. Уже метрах в трех от палатки, где помещались отравленные, расслышал громкий стон, потом полог отдернулся, высунулась всклокоченная голова. Ее обладатель показался весь, отполз на четвереньках метра на два и принялся шумно блевать. Закончив, очень грязно выругался слабым голосом.
С некоторым трудом Мазур все же опознал капитана Гену. Рожа у него опухла и побагровела, но состояние вояки особых опасений у Мазура не вызывало – жизненный опыт учит, что в преддверии смерти люди обычно не матерятся, тем более длинно и затейливо. Будет жить, никуда не денется…
Мазур переступил через лежащего, заглянул внутрь. Увиденное напоминало известное батальное полотно о разборке князя Игоря Святославича то ли с половцами, то ли с иными нехристями – внутри палатки помещалось еще двое вояк и доцент-камикадзе. Они тоже выглядели весьма предосудительно, однако, судя по шевелению и оханью, пока что не собирались покидать наш грешный мир. Выйдя наружу, Мазур присел на корточки перед лежащим и безжалостно поинтересовался:
– Ничего не хотите доложить старшему по званию, капитан?
К обуревавшим капитана страданиям добавился еще и жгучий стыд, превративший его опухшую физиономию в нечто вовсе уж монструозное. Однако Мазур, не поддаваясь глупой жалости, сказал холодно:
– Водку пьянствовать вредно… по крайней мере, чужую водку. Ладно, очухивайтесь пока, жертвы провокации, благо есть кому за вас потрудиться…
Размашистыми шагами достиг огромной армейской палатки и заглянул внутрь. Там смирнехонько сидели человек двадцать, глядя на него с тем самым пресловутым азиатским бесстрастием на раскосых и худых физиономиях, – в полном соответствии с канонами восточной философии пережидали непонятные им разборки белых людей. Впрочем, вряд ли эти обормоты имели какое-то понятие о философии: крестьяне на заработках, кто ж еще…
– По-русски кто-нибудь понимает? – громко спросил Мазур.
После затянувшегося молчания ради пущей лингвистической убедительности перекинул автомат из-за спины под мышку и рявкнул погромче:
– Я спросил: по-русски понимает кто?
На сей раз наметились некоторые подвижки: несколько голов, как по команде, повернулись в сторону субъекта неопределенного возраста – то ли двадцати годочков, то ли шестидесяти. Субъект сделал явно страдальческую гримасу, словно прятавшийся школьник, которого водящий застукал. К нему поворачивалось все больше голов – соплеменники, положительно, хотели сделать его крайним во всех этих пугающих непонятках. Подчиняясь неизбежности, субъект встал, поддернул грязные тренировочные штаны и неторопливо стал пробираться к Мазуру, остановился в двух шагах, низехонько поклонился и сообщил:
– Меня звать Фань, меня понимает русски, полковник.
– Бабушка твоя – полковник, – сказал Мазур беззлобно. – Я адмирал.
На лице узкоглазого отразилось искреннее непонимание:
– Адмирал – кто?
– Как генерал, только на море, – сказал Мазур. – Понял?
Понял, обормот – поклонился еще ниже, заверил:
– Меня понял, море, Владивостока… – и почти без ошибок запустил затейливую фразу, позволявшую судить, что он и в самом деле общался с господами российскими моряками.
– Это точно, – сказал Мазур. – Кто тут главный?
– Меня староста…
– Совсем отлично, – сказал Мазур. – Знаешь, что такое покойники? Это когда человек был живой, а потом стал дохлый…
– Меня понял…
– Гений, – сказал Мазур чуть ли не растроганно. – Там есть покойник. Взять лопаты и всех закопать. Быстро и качественно. Живо! – рявкнул он, исказившись в лице.
Он тоже не был знатоком восточной философии, но хорошо знал мало изменившиеся за тысячелетия классические восточные порядки: уклад тамошний всегда представлял собой пирамиду, где то и дело вышестоящие орут на нижестоящих, а то и палкой чествуют. И что бы там ни чирикали о правах человека, Восток – дело тонкое…
Судя по виду тщедушного старосты, услышав грозный рык пусть и неведомого, но определенно начальства, тот воспрянул духом, вмиг оказавшись в простой и насквозь понятной системе отношений. Тут же обернулся и, в свою очередь, визгливо заорал на своих нижестоящих, а те проворно вскочили и кинулись к выходу, едва не стоптав от усердия Мазура.
Тут все тоже было в порядке. Мазур направился к лагерю – как раз вовремя, чтобы столкнуться нос к носу с этим сукиным сыном, что сначала лег под Гвоздя, а потом проворно переметнулся к Ковбою. Господин кандидат исторических наук Никольский, толстый, романтически бородатый и ухоженный, выглядел несколько шокированным, но все же довольно бодрым. Он обнаглел настолько, что еще издали громко воскликнул, разведя руками:
– Ну надо же, сюрпризы, эти отморозки…
Мазур с ходу ткнул ему под ложечку прикладом автомата, а потом, не снижая темпа, нанес несколько ударов по организму так, чтобы причинить максимальную боль, но не повредить ничего жизненно важного, приговаривая:
– Это тебе за перестройку, это тебе за Гайдара, это тебе за демократические ценности, а это за то, что не предупредил, сука, хотя я тебе настрого велел…
– Ты что это там делаешь? – раздался за спиной голос Лаврика.
– Интеллигента бью, суку, – сказал Мазур, немного остыв и с сожалением оторвавшись от увлекательного занятия.
– Дело, конечно, хорошее, – сказал Лаврик. – Но нет у нас времени на развлечения. Пойдем пошепчемся?
Они отошли к лесу. Мазур оглянулся. Китайцы уже суетились, как бодрые муравьи: выкрикивая в такт какую-то свою ритмичную приговорку, вереницей волокли покойников куда-то за раскоп, следом поспешали другие, с лопатами, а сбоку бежал староста, весь из себя суетливый и деловой, беспрестанно подбадривая коллектив пронзительными воплями, в которых русскому уху моментально угадывалась знакомая матерщина, хотя речь, конечно, шла о простом созвучии: сунь в чай и вынь сухим…
– Ребятки, в общем, в норме, – сказал Лаврик. – Относительно, конечно. Им еще долго отлеживаться. Ну, все хорошо, что хорошо кончается, слава богу, этот сучий потрох убивать никого не планировал…
Мазур сказал почти беспомощно:
– Слушай, но никто же не мог предвидеть такого оборота событий… Торговать, понимаешь ли, шпионами. Пошлость какая…
– Стареем, – сказал Лаврик. – Не поспеваем за рыночным мышлением. Скажу тебе по секрету, я тоже такого в расчет не брал, мне и в голову не могло прийти… Мы к другим раскладам привыкли, двухцветным, как черно-белое кино… Ладно. Пора что-то решать. Можно, конечно, ждать у моря погоды, но в данном случае это не самый выигрышный вариант… Предлагаю, не теряя времени, выдвигаться к той явке. К заброшенному храму. Мы с тобой поедем, а Катюха останется на хозяйстве. Она справится, девка хваткая. Да и молния два раза в одно место не бьет… Машина есть, видал, какая зверюга? До места – всего-то километров тридцать. Домчим с ветерком. Как тебе идея?
– Я бы сказал, идея весьма неплоха, – медленно сказал Мазур. – Лучшее, что тут можно придумать, – засада в лагере и мобильная группа на маршруте. Вот только…
– Она справится, – твердо сказал Лаврик, глядя ему в глаза. – Ты уж давай без лирики, старый черт…
– Есть, – угрюмо сказал Мазур.
– Ну, тогда живенько! Собери все хозяйство, я жду у машины…
Мазур кинулся в палатку. Быстренько обулся, прихватил бушлат и весь свой арсенал, на выходе нос к носу столкнулся с Катей, тоже уже одетой по всей форме, добротно вооруженной и выглядевшей вполне бодро. Мазур решительно задержал ее:
– Катерина, есть тут одно незавершенное недоразумение… Когда мы лежали связанные и гнусно плененные, ты, сдается мне, все же допускала, что я могу с этим козлом договориться… А? Взгляд у тебя был специфический, подозрения в нем играли на всю катушку…
Девушка довольно стойко выдержала его взгляд, отведя глаза лишь на секунду. Непреклонно прищурилась:
– В конце концов, я тебя почти и не знаю. Мало ли что в жизни случается…
– Молодец, хвалю, – искренне сказал Мазур. – Вообще-то, так и надо, особенно когда в двух шагах лежит связанный живой пример измены в рядах…
На него повеяло прошлым, на миг прохватило насквозь, как ледяным ветром, давным-давно ушедшими в пыльные дебри архивов казусами, о которых большая часть человечества не то что забыла, а и вообще не знала. Море под солнцем, далекие Ахатинские острова и раскаленные пески, кривые улочки города Эль-Бахлака. Редко ли случается такое, что неизвестно, кому и верить? С нами, увы, чаще, чем с восхитительно мирными гражданами, сроду не попадавшими в такие переделки…
