Ознакомительная версия.
Адвокат молчал, видимо, обдумывал слова подполковника. Он посмотрел на Зигманта, и тот отрицательно покачал головой.
– Вы не имеете права его задерживать, – заявил Яков Израилевич. – Я напишу заявление в прокуратуру. Старик с целым букетом болезней, который с трудом ходит!.. А вы собираетесь обвинить его в причинении тяжких телесных повреждений гораздо более молодому человеку. Я прямо сейчас еду в прокуратуру. Уверяю вас, что через пятнадцать минут вам позвонят оттуда. Вы будете отвечать за незаконное задержание.
Он в который раз поправил очки и ждал реакции подполковника. Очевидно, тот понимал, что Рабин не станет блефовать. Подполковнику действительно будут звонить из прокуратуры.
– Не нужно никуда ездить, – хмуро сказал Пилипенко. – Можете забрать своего клиента. Но учтите, что завтра утром он должен явиться в наше управление.
– В качестве кого? – уточнил Яков Израилевич.
– В качестве свидетеля, – ответил подполковник.
– Тогда мы приедем вместе, – решил адвокат.
Пилипенко молчал.
«Ой, как плохо, – подумал я. – Как только они отсюда уйдут, он вспомнит про свою дубинку. Видимо, так просто мне отсюда не выбраться. Либо в морг, либо в больницу. Или же она станет промежуточным пунктом между этим кабинетом и моргом. Все равно обидно, что у меня нет такого адвоката».
Я не успел додумать эту мысль до конца, как зазвонил мой телефон, лежащий на столе. Только этого не хватало. Подполковник взглянул на меня, взял телефон и посмотрел на номер.
«Только бы не Анастасия! – ударило мне в голову. – Будет обидно, если ее арестуют. Кто это может быть?»
– Здесь таджикский номер, – заметил Пилипенко, поднес телефон к уху и сказал: – Слушаю вас.
Видимо, это Наджибулло. Он волнуется, хочет знать, что случилось с нашим грузом.
– Нет, – заявил подполковник. – Он сейчас занят. Можете все передать мне. Я его близкий друг. Да, очень близкий. Мы с ним уже давно знакомы.
Представляю, что подумал Наджибулло, услышав этот бред. В последние годы он редко покидал Таджикистан, поэтому ему трудно было почувствовать иронию в словах подполковника.
Тот не отрывал телефон от уха, радостно кивал, потом сказал:
– А теперь послушай, что я тебе скажу, придурок. Твой друг Алишер скоро лишится своего мужского достоинства. Хотя я думаю, что и сейчас он уже почти инвалид. И не ори. Я все равно не понимаю твой поганый язык. А вот с твоим другом будет плохо. Мы подвесим его вниз головой и будем держать так, пока он не сдохнет. Как это «кто говорит»? Я же тебе объяснил, что его самый близкий друг. Считай, что мы почти породнились, и не угрожай мне, придурок. Я сам знаю, как мне себя вести. Если хочешь помочь своему другу, то лучше вспомни, кого он должен навестить в нашем городе, а потом позвони. Номер телефона ты знаешь.
Пилипенко положил мобильник на стол, улыбнулся и сказал мне:
– Звонил твой знакомый. То ли Наджибулла, то ли Наджибулло, я так и не понял. Он просит передать тебе, что они ждут твоего звонка. Видимо, тоже волнуется из-за этого пропавшего чемоданчика. Даже из Таджикистана позвонил. Такой впечатлительный! Когда я ему сказал, как мы тебя подвесим, он сразу стал нервничать и ругаться. Тогда я ему и объяснил, что мы с тобой почти родственники. Кажется, он не поверил. – Пилипенко с удовольствием так вот издевался буквально над всеми.
Я видел, как нахмурился Яков Израилевич. Ему явно не нравился этот садист-подполковник.
– Мы можем идти? – спросил адвокат.
– Идите, – разрешил Пилипенко. – Но учтите, что завтра мы встречаемся. И не здесь, а у меня в кабинете. Совсем в другом здании.
Адвокат согласно кивнул. Зигмант осторожно поднялся и, не прощаясь, пошел к выходу. По дороге он успел подмигнуть мне и вышел из кабинета вместе с Рабиным. Пилипенко задумчиво смотрел на меня, словно решал, с чего именно нужно начать пытки.
В этот момент дверь снова открылась, опять вошел Рабин и сказал:
– Я хотел вас предупредить, господин подполковник. Дело в том, что я видел сегодня утром в этом кабинете живого и здорового гостя из Москвы. Я был не один, а вместе со своим клиентом. Пока мы разговаривали, я даже успел сделать снимок на свой телефон. Хочу вас предупредить, что если с этим гостем что-нибудь случайно приключится, то я буду настаивать на самом тщательном расследовании. Тем более что его фотография у меня уже есть. Извините за беспокойство.
Он поправил очки и вышел из комнаты, не дожидаясь ответа подполковника. Только через минуту Пилипенко громко и грязно выругался, а потом бросил в закрытую дверь свою резиновую дубинку.
Он жутко нервничал. Я понял, что этот негодяй не просто искал наш чемодан. Подполковник получал удовольствие от своей работы. Есть такие профессионалы-виртуозы, которым нравятся их занятия. У Пилипенко явно были наклонности садиста. Ему нравилось мучить людей. Кроме профессионального желания узнать истину, он наслаждался и самим процессом дознания.
Наверное, среди следователей и дознавателей должны быть и такие люди, которые с удовольствием занимаются своим делом. Нельзя быть палачом по назначению. Слишком много негативных эмоций, ненужных впечатлений. Палач – профессия творческая. Это всегда потребность души.
Вот и Пилипенко был таким. Он получал удовольствие от самого процесса дознания. Ему нравилось мучить людей. Пилипенко любил свою работу и деньги. Он мог получить немало, если бы узнал настоящую фамилию нашего связного и сумел бы добыть его чемодан. Я представлял, как он хотел хапнуть наш груз, который мог гарантировать ему еще сто лет безбедной жизни.
– Давай без глупостей, – предложил мне Пилипенко. – Я устал от вас всех. Корякин в больнице. У тебя осталось два выхода. Ты попадешь к нему или просто останешься в тюрьме, зато с целыми зубами и костями. Давай выбирай как можно быстрее. У меня не осталось времени.
На совещание Репетилов прибыл в расстроенных чувствах. Ему казалось, что все сделки и соглашения с друзьями Малхаза остались в прошлом. В те времена он проявил слабость, разрешил перевозить в самолетах своей компании кое-какие грузы друзей Малхаза. Теперь, спустя столько лет, эти темные личности снова напомнили о себе.
Нет, не так. Сначала Борис обратился к Малхазу и к его людям. Ему нужно было решать вопросы с Оксаной и ее любовником. Он должен был понимать, чем закончится вся эта история. Они не оказывали услуг просто из благодарности или в виде благотворительности. За их помощь следовало платить, и он разрешал эти перевозки.
Но теперь, спустя столько лет, когда у него уже не было своей авиационной компании, а Малхаз стал известным ресторатором, ему казалось, что все подобные сделки остались в прошлом. Репетилов заключал их даже не с мафией, а с собственной совестью. Ведь он отлично сознавал, какого рода грузы перевозят в его самолетах. Теперь старый знакомец требовал от него почти невозможного. Борис должен был найти чемодан одного из погибших пассажиров и передать его друзьям Малхаза.
Это было заключительное совещание государственной комиссии. Ее члены возвращались в Москву. Вице-премьер слушал доклады экспертов, подробные сообщения генералов Сарумова и Шемякова обо всех пассажирах лайнера.
В последний момент Сарумов выяснил, что Табатадзе действительно проживал в Гомеле. Он переехал туда еще три года назад вместе с супругой и двумя детьми. Табатадзе занимался поставками молочных продуктов в разные регионы России. Другой пассажир с грузинской фамилией Кикнадзе оказался актером театра пантомимы, который летел в Пермь на встречу со своей сестрой. Она проживала здесь уже много лет и носила фамилию своего супруга – Хачатрян.
Вице-премьер благосклонно выслушивал все доклады. Основный вывод комиссии будет опубликован в газетах и озвучен по телевидению. У него лично никаких сомнений уже не оставалось. Виноватыми назначили летчиков, которые не только нарушили правила летной безопасности, но и проявили личную нескромность, установив интимные отношения. Примерно таким казенным языком комиссия собиралась отметить вину экипажа, допустившего непрофессиональные действия.
Ради справедливости некоторые докладчики предлагали упомянуть и мелкие технические неполадки вроде нарушения работы системы кондиционирования и возможные замыкания во время открывания шасси. Однако о них нужно было упомянуть только вскользь.
Разумеется, ни о какой моральной ответственности кого бы то ни было речи не шло. Пермитин успел встретиться с вице-премьером и убедить его не включать этот пункт в окончательное решение комиссии. Он поведал о своем разговоре с Репетиловым, который согласился с мнением министра. Это было правильно еще и потому, что сам Борис Семенович формально не являлся членом комиссии.
Репетилов отключил звук своего телефона, оставил только вибратор. Он видел, как трижды звонил Малхаз, пока шло совещание. После выступления Сафиуллиной, признавшей предварительный доклад комиссии достаточно корректным, и Астахова, не согласившегося с односторонним решением о вине пилотов, слово взял вице-премьер.
Ознакомительная версия.
