— Ага! Вот здоровски! Правда?
Я был с ним не согласен, но промолчал.
Когда до солдат оставалось метров пятнадцать, я посигналил. Сразу же один из них поднял руку, приказывая остановиться…Его лицо приобрело зверское выражение героя-панфиловца, готового, броситься под немецкий танк. А его напарник расставил ноги пошире и вцепился в свой автомат.
— Вам бы играть в кино, мальчики, — пробубнил я себе под нос и дал машине почти упереться в солдатиков, прежде чем выжал тормоз.
«Герой-панфиловец» сразу же взгромоздился на подножку и с интересом заглянул внутрь кабины. Потом уперся взглядом в меня.
— Документы. И заглуши мотор.
Я с удивлением уставился в его курносое личико.
— Докуме-е-енты? А что случилось, служивый? Или вы теперь вместо ментов?
— Документы. И заглуши мотор. — В «герое-панфиловце» заело пластинку. Или так разговаривать было положено по уставу?
— Да объясни ты мне, что происходит? — Я послушно повернул ключ зажигания. — Какого рожна я должен что-то показывать? И ксквы с собой нет никакой. Зачем она мне, когда до покоса четыре километра лесом. Все дома оставил. Кто же мог знать? — Я повернулся к мальчику, ища у него поддержки. — Ишь, Митька, какие дела… Гляди, служивый, вот мой документ. Справа сидит. Иль непохож?
Второй солдат в это время как-то по-рачьи, бочком, подкрался поближе к машине. Ему очень хотелось послушать, о чем же идет разговор. А его лицо искажала гримаса осознания собственной значимости. Если бы у меня был пистолет, я мог прихлопнуть обоих, затратив всего пару патронов. Как комаров. Несмотря на каски и бронежилеты. Правда, я не стал бы этого делать. Убивать сопливых мальчишек, которых заставили играть в войну, даже толком не объяснив правил, — увольте!
— Мальчик, — «панфиловец» перевел взгляд с моей рожи на Митю, — это твой папа?
— Не-а. — Я напрягся. Изготовился действовать. — Мой дядя. Дядь Толя. — Я расслабился, С облегчением выдохнул воздух. — А батька в тюряге. У тебя автомат не заряжен?
— Почему же? Все, как положено, — похвалился «панфиловец» и снова посмотрел на меня. Настороженность в его взгляде пропала. Ее сменило выражение скуки.
— Так чего же, ребята? — Я растянул губы в дурацкой ухмылке. — Разрешаете ехать? Поздно, за полночь уже.
Курносое личико сморщилось, на лбу появилось несколько складок. Солдата терзали сомнения. С одной стороны, так хотелось побравировать своей маленькой властью, процедить великодушно; «Проваливай», — и остаться в памяти деревенщины-шоферюги этаким добрым молодцем! Но с другой стороны, как же приказ? Инструкции, полученные перед высадкой на точку?
— Ты никого не встретил в лесу?
— Никого. — Меня начинало тошнить от этого «тыкающего» мне сопляка. — Так мне можно ехать, ребята?
— Нет. Погоди. — Инструкции победили. — Позагорай полчаса. — «Панфиловец» повернулся к напарнику. — Игнат, свяжись с «Папой». Доложи, что задержали ханыгу на «пятьдесят третьем». — Он подписал себе этим «ханыгой» если и не смертный приговор, то, как минимум, хорошую взбучку.
Второй десантник перестал строить гримасы и, картинно развернувшись на каблуке, поплелся походкой замоскворецкой шпаны в ближайшие кустики. Мне представилось, что там, укрытая ветками, спрятана большая армейская рация.
— Ключи! — прогремело над ухом.
Я даже вздрогнул.
— Чего?
— Ключи, я сказал! Ты не понял? — Панфиловец, пытаясь достать до замка зажигания, просунул в окно правую пятерню. Он даже пыхтел от усердия, и у него были тонкие музыкальные пальчики. И ногти обведены черными ободками грязи. И наколка «Танюша» на тыльной стороне ладони.
«Такие нечистые хамы после армии обычно идут работать в милицию», — подумал я и сломал ему руку в локте. Она смачно хрустнула, а солдат громко хрюкнул и беззвучно разинул рот, демонстрируя нездоровые зубы. Я ткнул его пальцами в тонкую цыплячью шею, и он, задохнувшись и закатив зенки, начал валиться с подножки. И, умница, не проронил при этом ни звука. И даже не попытался здоровой рукой найти спусковой крючок автомата.
— Тебя теперь комиссуют, — пробормотал я и поднял с пола винтовку.
Второй солдатик тем временем сидел на корточках спиной ко мне и с чем-то возился возле сосны. Когда его товарищ рухнул на землю, он обернулся и замер, уставившись в солидный ствол «Спаса-12». Он понимал, что происходит что-то не то, но что именно, до него пока не дошло.
— Я выстрелю первым. И картечью легко наделаю в бронике дырок. — Я знал, что, действительно, нажму на курок, если он меня вынудит. — Правую руку вверх! Левой отсоедини магазин и кинь его под ноги!
Ему потребовалось на это миллион лет. Бедолагу трясло. Он даже не смог удержаться на корточках и позорно встал на колени.
— Теперь передерни затвор…
Еще миллион лет на эту хитрую процедуру. Когда из патронника наконец выскочил блестящий патрон, солдатик покрылся от напряжения потом и, кажется, намочил штаны.
Я выбрался из кабины и, не сводя прицела с противника, быстро разобрался с автоматом «панфиловца». Просто избавил его от затвора, который, широко размахнувшись, запустил в лес.
— То же самое сделай и ты.
Второй десантник жалобно всхлипнул.
— Ну!
Еще один затвор улетел в заросли папоротника. Оставалась лишь рация.
Я разбил ее несколькими ударами приклада трофейного АК-74, испытывая при этом злобное удовлетворение, присущее, наверное, в свое время луддитам. Потом ногой основательно сбил дыхание солдату-радисту и поспешил к грузовику. Теперь дорога была свободна. Первая и, надеюсь, единственная преграда на ней была сметена без потерь и даже без лишнего шума. Мне это льстило.
Грузовик я оставил на окраине Пяльмы, сунул довольному Митьке обещанные две сотни и уже было собрался бежать к автотрассе, как в последний момент передумал и отправился через поселок к обширной колонии моторных лодок и катеров, отиравших пирс на берегу Онеги. Ведь при наличии полного штиля на озере на хорошей моторке я смог бы добраться до Медвежье-горска скорее самого быстроходного лесовоза. И не наткнуться при этом ни на какие проверки. В правой руке, даже не пытаясь этого скрыть, я нес «Спас-12» — успел обнаглеть от успехов, сопутствовавших мне последнее время. А под левую меня по-прежнему поддерживала благодетельница Судьба.
Первым, кто встретился мне на пристани, был добродушного вида увалень с хитрыми глазками — обладатель дюральки с дорогим подвесным мотором «Ямаха». Возможно, преуспевающий дачник. Возможно, профессиональный рыбак. Как бы то ни было, но в данный момент он находился на отдыхе и валялся на деревянном настиле пирса, беспечно ковыряясь в зубах.
— Твое? — Я легонько стукнул ногой по «Ямахе».
— Мое. — Увалень даже не поднял на меня взгляда. Уже успел рассмотреть, пока я приближался.
— Пойдем в Медвежьегорск?
— Пойдем.
— За сколько?
— За час.
— Я спрашиваю про деньги.
Мой собеседник наконец позволил мне лицезреть свою круглую конопатую морду, осклабившуюся в беззубой улыбке.
— Пять штук, — пробасил он и поспешил по ставить меня в известность. — Я никогда не торгуюсь.
На торг у меня не было времени.
— И бабки вперед. — Кругломордый бездельник крякнул и соизволил подняться на ноги. Он оказался на голову выше меня и весил не меньше полутора центнеров. Мне стало жалко его дюральку. — Олесь!
Нескладная девчонка-подросток выскочила на зов из соседнего лодочного гаража и приняла от меня пятьдесят сторублевых бумажек, не обратив никакого внимания на мой дробовик. Она долго — очень долго и чересчур внимательно — пересчитывала деньги, раскладывая их на неструганых досках пирса, потом сказала: «Все точно», и удрала назад в гараж. Тем временем лодочник установил в лодке запасную канистру с бензином, буркнул:
— Гена я, значит. А Олеська — не боись — никому про тебя не расскажет. — И начал возиться с доброй сотней замков, которые охраняли его плавсредство от лиходеев. Я тем временем перебрался в дюральку, примостился, как кочет, на средней скамейке и терпеливо ждал, пристроив на коленях «Спас-12».
— Ты с этим поосторожнее, — предупредил Гена, кивнув на дробовик. — Щас дерну. — И потянул за шнур стартера. «Ямаха» взвыла всеми своими лошадиными силами. Дюралька резко сорвалась с места и, чуть не черпнув правым бортом воды, заложила резкий вираж в направлении севера. Гена размашисто перекрестился. — И ты бы тож, паря… Един Господь знат, как все обернется. А ты не знаш. И я не знаю. И учти, паря, ни о чем тебя не расспрашиваю.
Я был благодарен ему за это.
— Сегоднясь на зорьке хотел поблеснить, — кричал он мне сквозь порывы ветра. — Так вот ведь ты объявился. Оно и к лучшему… Ты не боись, через час будем, где надо. А сестра у меня молчок. Ты не боись, паря. Все сделам, как надо. Поверхность воды была скрыта густым туманом, и Гена, даже не сверяясь с компасом, которого у него, скорее всего, и не было, ориентировался одними ему лишь известными методами.
