От удара приклада с лязгом распахнулись решетчатые ставни, зазвенело, вылетая, стекло, выстрелы грянули и от двери, и от окна. В подземный ход Клещ добежать бы уже не смог — изрешетили бы всего. А заряженного оружия было только два ствола: в пистолете еще была пуля да картечный заряд в Надеждином мушкетоне. И еще — сабля, нож да кнут с «дудочкой».
— Москаль, выходи! — крикнули от окна.
Клеща им видно не было: высунуться боялись, палили наугад. Столб прикрывал надежно, вместе с тем незаметно подобраться ни с какой стороны было невозможно. А пулю свою никто из поляков получать не спешил. Ругались, орали, но стрелять не стреляли, тоже берегли заряды.
Внезапно громкий, чужой, но странно знакомый голос крикнул:
— Напшуд! Огня! — Грянул залп, все пространство окуталось дымом, и Клещ, мгновенно сообразив, что имеет мизерный, но шанс, бросился к двери, спустив курок мушкетона и обдав целую группу улан картечью величиной с крупный горох.
Точно рассчитал старый: нечем им было стрелять после устрашающего, но никчемного залпа, С размаху метнув мушкетон, как городошную биту, в какие-то усатые рожи, Клещ совершил такой скачок, что многие опять подумали о нечистой силе. Он очутился на крыльце перед ошалелым молодым уланом-коноводом. Сабля в руке Клеща взметнулась, кроваво сверкнула в отсветах московских зарев и полоснула улана по шее. Тонка была шея — голова как яблоко скатилась. Вот оно, стремя! Гей, ги-ги-ги-и-и!
Конь оказался норовист, но сразу почуял, что попал в крепкие шенкеля. Стар был Клещ и давненько в седло не садился, но куда ж ему от своего казачьего урожденья деться! Свистнувшие мимо конской и Клещевой голов пули улетели куда-то к штабному особняку, а Клещ уже выскочил на улицу и, взгрев коня сабельным фухтелем по крупу, с клинком в руке помчался мимо фур и зарядных ящиков, мимо обалдевших и шарахнувшихся в разные стороны поляков и вестфальцев.
Клещ беспрепятственно промчался через весь сад и, перескочив невысокий забор, погнал коня по узкому проулку. Здесь не было иноземцев, но то, что по пятам идет погоня, Клещ знал. Нужно скакать вниз, под горку, миновать пару тупиков и закоулков, а затем пустить коня на волю, а самому сигануть в заброшенный колодец…
Но разъяренные уланы вылетели в проулок куда раньше, чем ожидал Клещ. «Пах! Пах!» — грянули выстрелы. Пуля ударила коню в круп, он взбрыкнул, но Клещ усидел в седле.
«Теперь не уйти!» — просверлило мозг. Конь сбился с галопа, захромал, а сзади, гикая, неслись уланы.
— Э-эх-ма! — каким-то диким усилием вырвал Клещ себя из седла, вцепившись в нависавшую над проулком толстую ветвь липы. Он выжался вверх, ветвь спружинила, пригнулась, и головной улан, не успев ни сдержать коня, ни убрать голову, треснулся об нее лбом и вылетел из седла. Клещ с саблей в зубах перешагнул по ветви в гущу кроны, где старая липа делилась на три ствола, и, вырвав из-за кушака пистолет с последним зарядом, в упор сразил еще одного улана, который, осадив коня и встав на седло, пытался уцепиться за ветвь. В следующее мгновение Клещ прыгнул с двухсаженной высоты в сад, за забор, и, напрягая силы, побежал прочь от проулка.
Констанцы — он был последним из преследователей Клеща — услышал из-за забора удаляющийся топот и хруст, накинул поводья на забор, вырвал ноги из стремян, оттолкнулся от седла и перемахнул в сад. Клещ бежал через сад наискосок, потому что вправо слышалась уже ругань пеших улан, ломившихся через заборы со стороны церкви. Сзади, от проулка, тоже слышалось топотание ног и тяжкое дыхание. Жалел Клещ, что ненароком расстрелял все заряды. «Должна же тут быть дыра!» — припоминал Клещ. Ну-ка, в нее, родимую, да доской задвинуть. Поляк враз не найдет, забегает али начнет перелезать — ан Клещ-то и отбежит подалее…
Но поляк, щучий сын, увидал Клеща на фоне забора и наудачу пальнул в расплывчатую фигуру…
— Мать твою! — проскрежетал Клещ, хотя захотелось взреветь в голос — так больно жиганула пуля, вспоров армяк на плече и унеся с собой клочок его, Клещева, мяса. Рука двигалась, видать, костей не перебило, но все же Клещ с трудом втиснулся в дыру и тяжело побежал.
Вот он, слава те господи, родной закоулок, осталось только через картофельные гряды перебежать да через жердины перевалиться. Но поляк-то уж в пяти шагах, скор на ногу, дьявол! Ежели есть у него еще пистоль, то приостановится он сейчас, да и вдарит Клещу промеж лопаток. Ну да Клещ не заяц! Ему и в лоб не боязно!
Клещ остановился, развернулся и с саблей пошел навстречу. Ждал, что там пыхнет оранжевое пламя, и желал только одного — чтоб сразу!
Но и у Костя не было больше зарядов. У него была только сабля, и он не был уверен, что его противник ранен. То, что перед ним рубака, пан поручник узнал еще тогда, когда увидел у церковного крыльца обезглавленного улана. Холодок побежал по телу Ржевусского — не хотелось свою голову в этих русских кустах оставлять. Он встал в позицию и повертел саблю кругами, разминая кисть.
— Гей, козаче! — гаркнул он вызывающе.
Концы сабель, словно пробуя силу, легонько звякнули, соприкоснувшись. Противники, держа дистанцию, нападать не спешили. В полутьме на грядках и споткнуться можно было, и в ботве запутаться ногой — а это смерть!
И все же не с руки было Клещу это топтание на месте. Пешие уланы шуровали не далее как в сотне саженей. Вот и выждет поляк, покуда они придут, а уж тут — не отмахаешься. Еще и скрутят живым, пожалуй!
Нет уж, пане, пшепрашам!
В азарте Клещ наискось полоснул саблей, но сталь налетела на сталь — не застал пана врасплох! Запас сил у старого пугачевца был поменьше. Видать, кончалось Марфино снадобье, а может, с кровью вытекало из рассеченного пулей левого плеча. Констанцы, хотя и помоложе был, и покрепче, предпочел защищаться. Он видел, что седобородый — не верил, однако, пан поручник, что перед ним настоящий старик! — дерется с яростью и спешит, торопясь, разделаться с ним до подхода улан. «Тут-то ты непременно промахнешься!» — злорадно думал Кость.
Клещ налетал то справа, то слева, то стремился рубануть сверху, то подсечь снизу. Но проворен был чертов поляк и ловок отбиваться. Зверел Клещ, волновался, а уланские голоса слышались все ближе, похоже, они уже услыхали шум схватки и поспешали на помощь своему офицеру, торопиться надо было… Ну а торопливость, известное дело, — при ловле блох нужна.
Сплоховал старик — то ли рука, что саблю держала, чуть расслабилась, то ли раненое плечо дернулось невпопад, пронизав болью тело, — только, подловив этот момент, Ржевусский ловко вертанул эфес в кисти, зацепил клинком саблю Клеща и закруткой вырвал ее из руки. От следующего удара обезоруженный старик успел отскочить, перепрыгнуть через две грядки назад.
Далеко в сторону отлетела сабля — не достанешь. Побежишь — догонит чертов лях и распластает надвое. А! Бог не выдаст — свинья не съест! Клещ рванул из-за кушака кнут, размахнулся…
Достала молодца плетеная ременная змея. По плечу, по шее, по руке! От острой боли, ожегшей руку, лейтенант выронил саблю, а Клещ, радостно сатанея, хлестал наотмашь, будто усмиряя необъезженного жеребца. Констанцы отступал, закрываясь руками и пытаясь перехватить кнут, но где там!
— 3-запорю! — орал Клещ, а когда пятившийся офицер запнулся шпорой за ботву и грохнулся навзничь, всыпал ему от души еще десяток кнутов по груди и по лицу, а после того как Кость инстинктивно повернулся на живот, закрывая лицо, добавил по спине и по ногам. Это уже была не драка, а порка. Напоследок старичище двинул Ржевусского тяжеленьким набалдашником-шариком, навинченным на рукоять кнута, и Кость ткнулся носом в грядки.
Первым делом Клещ поднял с земли оброненную лейтенантом саблю. Свою искать было некогда — куда-то в ботву упала.
Когда уже собрался к колодцу, сквозь дыру в заборе начал пролезать первый из тех улан, что бежали на помощь Ржевусскому. Улан сперва выставил в дыру карабин, а уж потом стал лезть сам, осторожно спросив:
— Пане поручнику, то Янек! Пане Ржевусски, то я!
Клеща он не видел, потому что старик с саблей наготове стоял в стороне от дыры, прижимаясь спиной к забору. Мог бы Янек остаться живым, если б сначала помянул фамилию Ржевусского, мог бы! Но то, что избитый до полусмерти лейтенант носит эту фамилию, Клещ понял лишь тогда, когда уже опустил со свистом саблю на затылок Янека. Выхватив у зарубленного карабин, Клещ рывком втянул труп в дыру и поставил доску на место. За поясом у Янека была еще пара пистолетов. Все это старик делал словно бы машинально, но у него уже прочно сидела в голове фамилия побежденного.
Содрав с Янека и с самого Ржевусского пояса, Клещ быстро скрутил лейтенанту руки и ноги. Тот был жив, но не в себе — уж больно крепко досталось. Чтоб не стонал, Клещ не пожалел тряпки.
По ту сторону забора загомонили поляки. Прислушиваясь к знакомым словам, Клещ уловил, что паны спорят, надо ли лезть через забор или не надо. Кто-то утверждал, что видел, как Янек побежал вправо вдоль забора.
