Ознакомительная версия.
– Вы хотите сказать, что мне грозит опасность?
– Пока вы будете вести себя по-прежнему, вам навряд ли что-нибудь грозит. Но будьте начеку. – Он перевел дыхание и устало потянулся, словно после тяжелой физической работы. – А теперь не будете ли вы так любезны одолжить мне ваши ключи от этой НЕХОРОШЕЙ квартирки?
Борис молча передал ключи.
– Ну что ж, пойдемте…
Они вышли из квартиры, попрощались и разошлись в разные стороны: Крымов, с удовлетворением отметив, что их беседа оказалась ненапрасной, поскольку увидел, как Борис буквально побежал к таксофону («Звонить ей, идиот!»), вернулся в свою машину, где не спеша закурил и только после этого завел мотор.
Машина плавно скользила между огромными сугробами к центру города. Ленинский проспект, так неудачно переименованный почему-то в улицу Революционную, начинался от сквера рядом с консерваторией и тянулся к набережной. Вот за сквером как раз и жила Алла Францевна Миллер, та самая портниха, которая обшивала Валентину Огинцеву.
* * *
Старый дом с просторными лестничными пролетами, пол которых выложен мозаичной бело-желтой плиткой, по две двери на этаже. «Только в таких домах и должны жить все талантливые люди», – подумал Крымов, поднимаясь на второй этаж и представляя себе старую хитрую бестию Миллер, вооруженную зингеровскими тяжелыми ножницами, при помощи которых она так ловко стрижет семейный бюджет своих клиенток…
За тяжелой, обитой потускневшим рыжим дерматином дверью стояла маленькая полненькая брюнетка в ярко-красных брючках и черной трикотажной кофте.
Определить ее возраст было бы почти невозможно: белая матовая кожа без единой морщинки, румянец на полненьких щечках, большие черные глаза, напоминающие мокрые сливы, пухлые губы, а над ними – чуть заметные темные усики. Головка, будто у ангелочка, которому надоело ходить со светлыми кудряшками и он решил изменить цвет волос.
– Входите, я вас знаю, вы – Крымов. Крымов собственной персоной!.. – Миллер, иронично улыбаясь, вдруг схватила Крымова за руку и почти втянула к себе в квартиру. – Сейчас я включу свет и хорошенько рассмотрю вас… Ба, да вы и впрямь красавчик…
Крымов опешил от подобной бесцеремонности.
– Интересно, вы всегда так встречаете мужчин, которые звонят в вашу дверь? – спросил он, с интересом осматривая заставленную громоздкой старинной мебелью прихожую, в которой мог бы поместиться кабинетный рояль вместе с бильярдом. ;.
– Да бросьте вы эти церемонии… Нет, – каркнула она, потому что голос ее был до смешного низок и хрипловат и вместе с тем привлекателен. – Нет, я встречаю так только тех мужчин, имя которых не сходит с уст моих клиенток. Они все вас ненавидят и любят одновременно.
Если бы вы только знали, сколько платьев и ночных рубашек я сшила специально ДЛЯ ВАС…
– Я не Казанова, – пожал плечами Крымов. – Вы меня с кем-то путаете…
С него сняли шапку и помогли освободиться от тяжелой меховой куртки.
И все же ему нравилась эта Миллер, он был бы даже не прочь приударить за ней.
Она провела его в большую комнату, в центре которой стоял невероятных размеров стол, на котором замерло истерзанное временем и пухлыми ручками Аллы Францевны лекало. Готовилось очередное женское оружие, направленное на то, чтобы сразить мужчину. Еще бы: малиновый панбархат! Женщина, упакованная в такую соблазнительную ткань, была обречена на успех. Даже при отсутствии фигуры как таковой…
– Присаживайтесь. Никак вы решились жениться?
– А вы откуда знаете? – Крымов не переставал удивляться.
– Ну не сорочку же для себя вы пришли заказывать?
И не вечернее платье для вашей пассии, поскольку женщины предпочитают это делать в одиночку. Значит, вы пришли, чтобы договориться о свадебном платье. Я угадала?
– Да, почти.
– И кто же ваша избранница? Какая-нибудь актриса или балерина? Вы, мужчины, любите, чтобы ваши женщины хоть в какой-то степени были достоянием других мужчин. Вас это подстегивает… Хотите выпить?
– Вообще-то я за рулем.
– Тогда, может, кофе?
– С удовольствием.
– Подождите одну минуту…
Она ушла, а Крымов с нескрываемым любопытством принялся разглядывать стены комнаты, завешанные фотографиями и афишами клиенток Миллер. Да, она была права, когда говорила, что здесь многое шилось для него, для Евгения Крымова, потому что среди женских фотопортретов он увидел много знакомых лиц. Просто-таки до боли знакомых… Полина Пескова. Не женщина, а цветок! И хотя ее уже давно не было, она смотрела на него с портрета как живая и дразнила его одним только своим взглядом! А как ревновала его к ней Юля…
Он подумал о том, как неспокоен и тревожен был всегда в присутствии Юли, и теплое чувство к милой его сердцу Наде Щукиной затопило его душу. Как же могло такое случиться, что она, находясь всегда рядом и заботясь о нем, оказалась в объятиях этого извращенца Чайкина? И почему он раньше не замечал ее любви и нежности к нему? Неужели все дело в ее внешней доступности, веселости, легкомысленности и эмоциональности?
Да, безусловно, Юля более изысканна, тонка и, быть может, даже умна по сравнению с Щукиной. Но у нее холодное сердце, она рассудочна, как может быть рассудочен лишь мужчина. А ведь женщина – раковина, предназначение которой открываться или закрываться, не более… Вот Надя открыта для любви, и мозг ее направлен именно на это действие. Разве не об этом мечтает каждый мужчина – раскрыть эту самую раковину, проникнуть в нее и почувствовать себя в ней, в ее нежной и свежей мраморности, полновластным хозяином?
Вернулась Алла Францевна и принесла на подносе две чашки кофе.
– Вас не тошнит? – спросила она, насмешливо кивая головой в сторону портрета Полины.
– От чего? – удивился Крымов такому неожиданному проявлению цинизма у этой, внешне показавшейся ему умной и милой, портнихи. – От Полины?
– Да нет же, сердцеед вы этакий… От того количества сердец, которое вам пришлось съесть?
Он с облегчением вздохнул:
– Нет, у меня с этим все в порядке.
– Вам захотелось детей?
– А почему бы и нет?
Он не мог ей нагрубить, хотя другой женщине он ответил бы резче: в сущности, какое ей дело до его личной жизни и до того, на ком он остановил свой выбор?
– Я знаю, чем вы покоряете женщин, – сказала Миллер и грустно улыбнулась.
– И чем же?
– А тем, что вы еще ни разу никому полностью не принадлежали. А это наводит на мысль о том, что и сейчас вам нельзя верить… Я не завидую тем, кто попался в ваши сети. Особенно той, для которой вы хотите заказать у меня свадебное платье.
– Но почему?
– Да потому, что не уверена, что дело пойдет дальше примерки… – Голос ее звучал уже жестче.
– Вы хотите сказать, что свадьбы не будет?
Она лишь развела руками.
На почте им не повезло: мало кто хотел говорить о Литвинец.
– Она и не работала вовсе, а так, заявится и сразу же убежит куда-нибудь. Да и за зарплату она не держалась, у нее во-он сколько мужиков было, зачем ей такая мизерная зарплата…
– Про бл.., эту говорить? Да пусть у меня язык отсохнет…
Две женщины в сером, какие-то распаренные, очкастые и источающие запах козьей шерсти, уткнулись в свои записи и всем своим видом показывали, что они не расположены говорить о бывшей коллеге.
– Послушайте, – увещевала их Юля, – любая информация о Наташе может помочь нам найти ее… Я понимаю, конечно, что она своим поведением настроила против себя весь город, но она тоже живой человек…
– Да мертвый она человек, – отозвалась одна из работниц почты и махнула рукой, – была бы живой, давно объявилась бы. Ей и зарплата причитается, и отпускные.
А она уж своего не упустит. Я не удивлюсь, если узнаю, что ее свои же и убили…
– Как это?
– Да очень просто: любая баба, у которой она увела мужика, могла бы сотворить с ней такое. Да вы на Графском озере ее поищите.
– А почему именно там? Вы что, видели ее на этом озере?
– Да что толку, что видела… Я и в милиции об этом рассказала, но никто ничего не нашел. А я сама проезжала в тот день на велосипеде мимо нее. Она стояла по колено в воде, задрав подол красного, в горошек платья, и как дура смотрела на небо, на солнце…
– Она была одна? – спросил Шубин, который во время разговора сидел в углу на стуле и молча слушал.
– Одна, конечно. Хотя если честно, то не могла она быть там одна. ОН где-то поблизости был, чего ей одной-то на озере делать? Думаю, что хахаль ейный на машине был, да уехал в город за выпивкой, потому как пешком она бы ни за что на каблуках на озеро не пошла. Да и на велосипеде тоже.
– А вы куда ехали на велосипеде?
– А у меня огород в двух километрах от озера. А вы что, думали, что я следила за ней? Мне это ни к чему, у меня и мужа-то нет.
– А это правда, что Литвинец дружила с Лизой Удачиной?
Ознакомительная версия.
