Елена Максимовна, бессильно опустив свою маленькую руку с браунингом в изящной ладони, разбитая и измученная обрушившейся на нее правдой, стояла рядом с телефоном и слушала, слушала все, что говорил ей Сергей Пахомов. Ах, как бы ей хотелось прогнать эту жестокую, страшную новость, развеять ее, словно дым, наваждение, и продолжить свое маленькое торжество. Ведь ей так нравилось быть победительницей.
Последние несколько минут рядом с ней стоял и полковник, почти касаясь своей щекой нежнейших хозяйкиных волос и напряженно вслушиваясь в далекий чуть дребезжащий голос водилы.
Он уже не обращал никакого внимания на браунинг в руке Елены Максимовны, для которой эта фарсовая игра в агнцев и волков потеряла всяческий смысл, поскольку грозные тучи подлинной человеческой трагедии сгущались над ее хрупким материнством.
Хозяйка потеряла присутствие духа. Она уже не была тем всегда собранным и деловитым майором с острым язычком и кошачьими коготками, педантичным служащим в белой шелковой кофточке и строгой форменной юбке. Елена Максимовна была теперь слабой и беззащитной женщиной в халате. Это другим она давала дельные и умные советы, как вести себя в той или иной ситуации; это посторонних и глубоко безразличных ей людей она, когда это было необходимо, холодно утешала и советовала побыстрее обо всем забыть, чтобы жить дальше…
Но теперь жизнь, как водитель со стеклянными глазами, накатила и на нее десятью тоннами ужаса и почти животного страха, на нее, прежде неуязвимую и расчетливую. Накатила, и не оставила даже маленького шанса на то, что она вот-вот проснется, смахнет с век хмарь ночного кошмара и, приняв душ, постарается побыстрее забыть его.
Как специалист Елена Максимовна прекрасно знала, чем заканчиваются подобные похищения для похищаемых, в частности, для детей, которыми обычно прикрываются, как щитом, мерзкие и жестокие джентльмены, пытаясь уйти от преследования. Поэтому она уже не могла надеяться на благополучный исход.
Но как мать она надеялась, надеялась изо всех сил…
Она надеялась на чудо.
* * *
Полковник уже буквально поддерживал ее, чтобы она только не упала. Услышав последнюю фразу о человеке, стоящем за входной дверью, он взял браунинг из ладони Елены Максимовны, беспомощно посмотревшей на него, и встал за портьеру, знаками показывая ей, чтобы она пошла и открыла входную дверь.
Продолжая лепетать в трубку, что вот она — пусть Сережа только так не волнуется! — уже идет к двери, чтобы открыть ее, что она, конечно же, передаст все имеющиеся у нее секретные материалы, что она верит Сергею и очень надеется на то, что с Андреем ничего страшного не случится. Да-да, пусть он не сомневается, ведь она не дура и не будет делать никаких глупостей! И звонить она тоже никуда не собирается…
Елена Максимовна лепетала в трубку, а водила, вдруг всей своей шкурой ощутивший, что обратного пути уже нет, что ставка здесь не столько жизнь мальчика, сколько его собственная жизнь, откровенно смеялся в трубку. Он шел ва-банк. Инициатива пока принадлежала ему. Значит, он и должен был победить.
«Только не бояться! — убеждал себя Пахом. — Надо идти напролом: тогда они не успеют собраться и обдумать все варианты. Они только рот откроют, а я уже буду далеко-далеко…»
Не переставая говорить, Елена Максимовна открыла входную дверь. За дверью стоял высокий, жилистый парень в спортивной куртке и солнцезащитных очках. В правой руке парня был ТТ.
— Вы одна? — спросил он, стоя на пороге и с опаской осматривая открывшееся обзору уютное помещение.
— Одна… Да, он уже здесь, — Елена Максимовна протянула парню телефонную трубку. — Вас…
— Да, я уже в квартире, — заговорил тот, продолжая осматривать коридор и медленно продвигаясь к комнате. По пути он дулом пистолета открывал двери кладовок и прощупывал висящую вдоль стены одежду. — Похоже, больше никого нет. Сейчас посмотрю еще в комнате и ванной… Да, чисто… Что? За портьерой? Ладно…
Елена Максимовна вся напряглась и вытянулась, как струна. Глаза ее горели, а щеки пылали лихо-рад очным румянцем.
«Вот сейчас, сейчас все сорвется, — думала она, внутренне мертвея, — и я больше никогда не увижу Андрея».
Молодой человек почему-то крадучись подошел к окну и взялся за тяжелую портьеру, за которой должен был находиться полковник.
Перед тем как распахнуть ее, он посмотрел на пол… и увидел носки ботинок полковника. Замерев, он испуганно открыл рот:
— Да тут… — в этот момент из-за портьеры вынырнула рука с браунингом и уперлась парню в лоб. Одновременно другой рукой Вадим Анатольевич схватил ствол ТТ и рывком опустил его вниз. Вслед за рукой показалось насмешливое лицо полковника: зловеще улыбаясь, он одними губами закончил фразу парня, показывая тому, что от него хотят услышать. И парень, не сводя своих глаз с полковника, несколько ошарашенно озвучил движение его губ: -… все нормально.
— Не понял, — насторожился водила. — Повтори еще раз.
Проглотив в горле комок, молодой человек хрипло повторил:
— Все нормально. В квартире только хозяйка.
— Передай ей трубку и следи за всем, что она будет делать. Будешь громко дублировать все то, что увидишь на мониторе компьютера. Говори громче, чтобы я слышал ее и твой голос. Все понял?
Когда трубку взяла хозяйка, водила приказал ей:
— Включайте компьютер, входите в свой секретный диск и открывайте все материалы. По мере того как они будут появляться на мониторе, читайте их названия. Только внятно, все. У вас две минуты.
Хозяйка подошла компьютеру и включила его. Позади нее стояли испуганный молодой человек с поднятыми руками и нешуточный Вадим Анатольевич, веско прижавший к его затылку дуло браунинга. Оценив внушительную фигуру полковника, молодой человек даже не помышлял об оказании сопротивления или бегстве. Он был уже согласен с тем, что его эпизодическая роль (что-то вроде: «Карета подана!») безжалостно вычеркнута этим главным режиссером с браунингом в руке и ТТ в кармане.
Елена Максимовна перечисляла открытые файлы, и парень повторял за ней, следуя советам водилы на том конце провода и постоянно поверяя свои слова реакцией «главного режиссера», который в случае своего недовольства бесцеремонно давил браунингом в затылок.
* * *
«Так, значит, это — Пахомов, — думал полковник. — «Крот», засевший в отделе, — Пахомыч? Нет, не может быть! Мелковат для такой роли Сережа. Но все равно: смотри, какой способный мальчик! Так круто забирает — и страху ноль. Хотя, наверное, все же боится… Но тогда он еще опаснее. Тот, кто боится, способен на все… Но за ним явно кто-то стоит, обязательно стоит!… Да что это я! — спохватился Вадим Анатольевич. — Ведь у него мальчишка!»
— Стой спокойно, — шепнул он парню, у которого от долгого стояния в позе «Девочки на шаре» Пикассо уже затекли руки. Парень испуганно кивнул и чуть скосил глаз на попятившегося от него «режиссера».
Вадим Анатольевич извлек из кармана свой радиотелефон и набрал номер.
— Локшин? — глухо спросил он, сдерживая волнение. — Слушай, делай, что хочешь, только определи мне место, откуда сейчас звонят… — и он назвал адрес «гнездышка» Елены Максимовны, а также номер ее телефона. — Звонят, конечно, по радиотелефону. Действуй, только в темпе. Как определишь, выходи на меня — звони. Да, мне, на мой номер…
Полковник положил радиотелефон в карман и вновь приставил браунинг к затылку молодца, вникая в суть передаваемых по модему сведений.
Елена Максимовна продолжала «сеанс» передачи совершенно секретной информации, то и дело умоляюще поглядывая на полковника. Она прекрасно понимала, что если только полковник захочет, он тут же прервет передачу, и тогда ей уже не видать своего Андрея.
Майор Половцева, позоря мундир, предавая интересы своего всемогущего ведомства и всей страны, совершала сейчас государственное преступление при попустительстве человека, которого всего полчаса назад она готова была застрелить. Еще полчаса назад она по-женски эмоционально праздновала свою победу над ним, наслаждаясь смятением и минутной слабостью этого крупного, волевого мужика, в глубине глаз которого — ей действительно это показалось! — застыла мольба…
И вот уже раз сто Вадим Анатольевич мог громоподобно рявкнуть: «Все, баста!» и прервать этот акт прилюдного и постыднейшего предательства. Ему это ничего не стоило, совсем ничего.
Даже напротив. Только одним этим поступком он выводил себя из-под огня и преспокойно делал ее, только что вкушавшую от лавра победы, главной преступницей и «козлом отпущения». Но он не делал этого, не делал… И она не знала, что ей теперь о нем думать.
Полковник просто обязан был воспользоваться спасительной для него ситуацией… но не воспользовался ею. Может, он хотел дождаться звонка от своего подчиненного и узнать, откуда, из какого места звонит сюда Пахомов? Узнать, чтобы накрыть его и не дать уйти секретной информации за рубеж. Но ведь информация уже могла идти через Пахомова транзитом куда и кому угодно. Сам Пахом мог быть здесь лишь проводником, контактом или обычным распределительным щитом. И тогда… тогда полковник, не прервавший этот сеанс, не пресекший передачу секретной информации неизвестно кому, сам невольно становился соучастником Елены Максимовны. Да, теперь они были в одной упряжке. Но, может быть, полковнику было важнее спасти ее мальчика?
