Ознакомительная версия.
Капитан отложил стопку:
— Лихо работаете, подполковник!
— А как же иначе, капитан? Иначе нельзя! Иначе всю жизнь можно в капитанах проходить!
— Значит, подлостью и ложью вперед на повышение?
— Ты мне мораль, Запрелов, не читай, бесполезно! Лучше послушай. Вот за такие дела, — он собрал листы и уложил их в папку, — тебя следовало бы под суд отдать! И трибунал разобрался бы по полной программе. У нас в дивизии давненько офицеров не судили. На тебе и оторвались бы. Но я не кровожаден. К тому же учитывая боевые заслуги, предлагаю тебе разойтись мирно.
Теперь усмехнулся Запрелов:
— Это как, мирно?
— Очень просто. У меня связи кое-какие в кадрах округа имеются. Организуем перевод в другую часть. Ну, скажем, на Кушку! На равнозначную должность. Будешь где-нибудь в линейном батальоне начальником штаба. Опять-таки повышение! И возможность поступить в академию. И служи ты дальше, сколько душе твоей влезет!
— А такие, как вы, будут командовать мной?
— Да! А такие, как я, будут командовать тобой. И ты будешь подчиняться. Другого выбора у тебя нет. Решил против ветра поссать? Ну и как? Поссал? То-то же! В общем, уговаривать я тебя не намерен. Согласен на мой вариант — пиши рапорт с просьбой о переводе. Причину можешь указывать любую, лучше по состоянию здоровья. Мол, тяжело после ранения с личным составом работать. Не согласен, вышибу из армии. Пойдешь на гражданку подыхать под забором. Что скажешь?
Капитан поднялся:
— А скажу я тебе, подонок, что лучше под забором сдохну, чем буду лизать жопы таким уродам, как ты!
Подполковник побагровел:
— Ну, смотри, я предупредил. И еще, двадцать четвертого числа — партсобрание. Быть в обязательном порядке. В роту можешь не ходить, я отстраняю тебя от командования соединением. Гарнизон не покидать! Свободен!
Запрелов, хлопнув дверью, вышел из кабинета командира батальона. Возле курилки штаба его ждал Чупанов. Илья спросил:
— Ты чего здесь? С ротой кто?
— Взводные! У тебя что?
— Идем, расскажу!
Офицеры пошли в сторону казармы.
Замполит внимательно слушал командира.
Выслушав, остановился, проговорил:
— Вот, значит, как он, сука?
— Да, вот так!
— Но я выступлю против!
— Брось, Артем! Спасибо, конечно, но что ты можешь? Ты даже в свидетели не годишься, потому как не видел всего того, что произошло в каптерке! И потом, зачем тебе свою судьбу ломать? Служи! Такие, как ты, нужны в армии. Без таких хана!
— А такие, как ты, не нужны, без таких, как ты, не хана?
— Ну, согласись, лучше уйду я один, чем мы оба. Короче, слушай приказ. Во все, что последует далее, не вмешиваться! Ни на партсобрании, ни где-либо еще! Ты вне игры! Командуй ротой! Я как-нибудь сам! В конце концов, на гражданке жилье у меня есть, работы полно, руки-ноги целы, не пропаду. Возьму с собой Ирину, если согласится, конечно, и будем жить. Так что все еще у меня впереди.
— Эх, Илья, Илья! Когда ж это блядство прекратится?
— Никогда! Хотя, может, и настанут времена, когда у власти будут действительно лучшие! Но… по-моему, вряд ли или очень, очень нескоро! Ладно. Иди в подразделение.
— А ты?
— Что я? Я — домой! Мое дело теперь не покидать гарнизона и ждать решений вышестоящего командования. Впрочем, нет, пойду-ка я проведаю Шевченко!
— Ты на него зла не держи, Илья, он еще пацан. Запугали, он и оговорил тебя.
— А я и не держу! Просто хочу узнать, чем его комбат купил. И глаза немного раскрыть на реальность. А то по дурости своей еще и себя оговорит! Все! Разошлись.
— Вечером зайдешь?
— Не знаю! Видно будет!
Капитан, повернувшись, пошел к санчасти, что находилась рядом со штабом одного из мотострелковых полков. Чупанов направился в роту.
К больному офицера пропустили без проблем. Шевченко лежал у окна. Кроме него, в палате было еще трое. Всего четверо в шестиместном больничном помещении. Увидев командира, курсант заметно побледнел.
Запрелов подошел к нему, присел на табурет. Спросил:
— Ну, здравствуй, Володя!
— Здравия желаю, товарищ капитан!
— Как здоровье?
— Спасибо! Иду на поправку!
— Значит, слабо я тебя отделал, что уже идешь на поправку?
Шевченко отвернулся. Он не мог смотреть в глаза ротному, которого подло предал. А ведь капитан, можно сказать, спас его!
Илья прекрасно понимал состояние подчиненного:
— Да не отворачивайся ты, Шевченко, не надо! Не в обиде я на тебя!
Курсант повернулся, спросив:
— Правда?
— Правда! Скажи мне только одно: что обещал тебе комбат в обмен на клевету?
Шевченко промолчал. Его кулаки с силой сжимали простыню, но он промолчал.
— Хорошо! Скажу я. Он обещал тебе, что после учебки оставит сержантом при части? Не отправит в Афганистан?
Курсант еле заметно кивнул перевязанной головой.
— И ты поверил.
— Но он слово офицера дал.
Запрелов повторил задумчиво:
— Слово офицера. Ну, конечно. Только, знаешь, не всем можно верить. Мог бы и сам понять, что ты комбату нужен был только для того, чтобы написать нужную бумагу. И будешь нужен еще какое-то время, чтобы подтвердить на словах и перед кем надо написанное. Потом интерес в тебе отпадет. И не оставит он тебя при части, Вова! Зачем? Чтобы ты кому-нибудь позже мог рассказать, как комбат заставил тебя лгать? Нет, курсант. Тебя он с первой партией отправит за «речку». Но ты не бойся. Там не все так страшно. Жить можно. И служить можно. Люди там другие, настоящие, готовые за тебя жизнь отдать. Мужчиной вернешься. Так что не вешай нос. И мой совет, больше не лги. Ни за какие блага, ни за какие поблажки не лги. Потому что во лжи человек жить не может. В Афганистане тем более. За то, что было, не кори себя. И не думай, я зла не тебя не держу. Давай, выздоравливай.
Пожав солдату руку, Запрелов поднялся и пошел к выходу. На пороге его остановил голос Шевченко:
— Товарищ капитан!
Илья обернулся:
— Да?
— Извините меня! Я, честное слово, не хотел!
Капитан подмигнул ему:
— Да ладно тебе! Все нормально.
— Спасибо вам!
— Выздоравливай!
Выйдя из санчасти, Илья закурил. Из-за угла вышел Яковлев с одним из своих взводных. Они о чем-то оживленно говорили и смеялись. Увидев Запрелова, командир третьей роты оборвал смех. Отпустил лейтенанта, направился к Илье.
Начал с ходу:
— Что, презираешь меня, да?
— Презираю.
— А что оставалось делать? Я здесь седьмой год кукую. И наконец пробился, направление в академию получил, представление на майора у Палагушина на подписи лежит. Все! Уже почти распрощался с Меджером, жена вещи упаковала, жду замену. И тут твой случай. Я поначалу все, как было, доложил, а когда ты уехал, комбат вызвал и говорит, либо меняешь показания, либо ни академии, ни майора! Что из-за какой-то бумаги жизнь себе ломать? Да, я поступил подло, признаю! Можешь дать в морду, не обижусь! Но по-другому поступить не мог. Не мог, Илья, ты понял меня?
Запрелов покачал головой, ответив:
— Я понял тебя. Как и всю твою сущность. Жаль, раньше в тебе подонка не разглядел. Что ж, получай майора, двигай в академию, учись. Только постарайся потом в Афган не загреметь! Там такие, как ты, Русанов и Палагушин, долго не живут. И еще, сделай так, чтобы отныне наши пути не пересекались. Это для тебя небезопасно. А сейчас пошел вон, козел!
Илья обошел расположение батальона, по аллее от парка прошел к магазину. Оттуда, купив продуктов, направился домой, где капитана встретила казенная атмосфера, нежилой запах и дикая тоска. Тоска по тому прошлому, где он был нужен, где он дрался, исполняя свой долг, где он был Человеком. Пройдя на кухню, достал из шкафа на треть опустошенный трехлитровый баллон спирта, налил полную кружку. Не разбавляя, выпил. Спирт обжег полость рта и внутренности, ударив градусами по голове. Запрелову хотелось выть. Но он сдержался. Выпил еще, затем еще! Выкурив сигарету, так и не закусив, упал на кровать и мгновенно уснул под действием убойной дозы тяжелым, наркотическим сном.
Проснулся капитан от стука в дверь. Стучали, видно, долго и упорно. Голова Запрелова буквально раскалывалась на части, во рту было суше, чем в пустыне Каракумы, тошнило. Стук не прекращался. Пришлось вставать. Кое-как добравшись до двери, открыл ее. На пороге стоял старший лейтенант Чупанов. Увидев командира, воскликнул с явным облегчением:
— Ух! А я уж подумал, не случилось ли что!
— Проходи. Что со мной могло случиться?
— Да мало ли что, в твоем состоянии?
Запрелов взглянул на заместителя:
— Уж не подумал ли ты, что я из-за какого-то ублюдка Палагушина мог руки на себя наложить?
Чупанов признался:
— А что? Была такая мысль…
— Дурак ты, Артем! Что я, беременная студентка, кончать с собой, боясь гнева родителей и общественного позора? Да плевать я хотел на комбата и всех ему подобных! Так чего встал-то? Проходи, раз пришел! Кстати, сколько сейчас времени?
Ознакомительная версия.
