Бондарев чувствовал себя несколько неуютно, поскольку знал, что для него самого эта история не будет иметь никаких последствий. А вот для майора Казакова последствия могут оказаться фатальными, при том что он, Бондарев, подготовлен к таким ситуациям куда лучше, чем Казаков, и объективно его вина в гибели детей будет куда больше. Хотя какое уж там больше — меньше... Просто — вина.
Бондарев раздвинул стоявших почему-то шеренгой милиционеров и неспешно направился вперед.
Первым стоял Малыш. У него был автомат Калашникова с укороченным стволом, но все равно выглядевший непомерно большим в руках этого человечка.
Метрах в тридцати за Малышом стоял тот самый, многократно описанный Джумой, красный «Крайслер». В джипе сидел Музыкант, положив на сгиб руки «ремингтон».
Машина была развернута поперек дороги, и у переднего колеса, закрывая телом покрышку, сидел крупный мужчина лет сорока, чья белая рубашка была залита кровью, а лицо представляло нечто темное и пугающее. Светлые усы и глаза едва виднелись через засохшую кровь. Вокруг головы избитого охранника вились мухи.
У заднего колеса сидел человек, увидев которого Бондарев несколько удивился. Он думал, что больше никогда не увидит Джуму, отбывшего на поезде к себе на родину. Но Джума был здесь, он выглядел немного лучше охранника, но все равно было понятно, что парню здорово досталось.
Руки у обоих мужчин находились за спиной, очевидно связанные, хотя для охранника такие меры предосторожности были излишними. Он даже не пытался пошевелиться.
Посередине между Малышом и джипом стояла канистра с бензином. По обе стороны от нее сидели дети мэра — девочка лет двенадцати и мальчик лет десяти. Они не пошевелились, увидев подъезжающие машины и выходящего оттуда отца. И Бондарев понял почему. Правая рука девочки и левая рука мальчика были пристегнуты наручниками к ручке канистры. Бондарев наклонил голову и увидел, что от канистры к джипу ведет влажная бензиновая дорожка. Он также увидел сигарету в зубах Музыканта.
Но и это было не все. На шее каждого из детей, словно зловещее ожерелье, была подвешена ручная граната. От двух колец тянулись две веревки, прикрепленные другим концом к джипу. И дети не шевелились, словно кролики, загипнотизированные удавом.
И последнее, что отметил Бондарев, была старая будка ГАИ, стоявшая на обочине дороги. Дверь в нее была прикрыта, за выбитым стеклом таилась темнота. Бондарев решил, что там должен быть еще один человек, иначе зачем устраивать встречу именно здесь.
Закончив обзор местности, Бондарев обернулся к милиционерам и заговорил спокойным, рассудительным голосом, будто бы все, что они видели, не выходило за рамки обыденности. Он хотел заставить их понять, что это — их работа. Не повод впадать в истерику, не причина бессильно опустить руки, а просто работа. Которую надо сделать, потому что никто другой ее не сделает.
— Их всего лишь трое, — сказал он. — Третий в будке. Их меньше, чем нас, но они хорошо подготовились. Если тот урод в джипе уронит сигарету, то канистра с бензином взорвется. Если дети хотя бы чуть шевельнутся, им поотрывает головы. Если машина тронется с места — случится то же самое. Они хорошо подготовились. Поэтому мы делаем вид, что готовы выполнить любые их условия. И нечего морщиться, и нечего хмурить брови и строить из себя крутых парней. Это не решение проблемы. Майор Казаков предложит им кое-что для обмена. Им это кое-что не понравится. Но пока они это поймут, пройдет секунда. Или две. За это время мы должны что-то сделать. То, что мне приходит в голову, — вещь простая, но, наверное, единственно возможная. Кто-то из вас, не меньше двух человек, должны броситься к детям, перерезать веревки, потом схватить детей в охапку и принести их сюда вместе с канистрой. Наручники будем снимать потом.
— А эти трое? Они будут смотреть, как мы убегаем?
— Нет, они будут стрелять вам в спины, — спокойно пояснил Бондарев. — По-моему, на вас бронежилеты? Или это противогрыжевый бандаж?
— Против пистолетов эти бронежилеты потянут, — заметил один из милиционеров. — А вот если в меня попадут из такой штуки, как у того парня, — он показал на Музыканта, — то от этого бронежилета будет столько же толку, сколько от дырявого зонта в дождливую погоду.
— А ты думал, что после того, как ты наденешь погоны, всегда будет светить солнце? Короче, трое оттаскивают детей. Остальные ведут огонь по машине и будке.
— А мне что-нибудь осталось? — поинтересовался майор, вытирая платком пот со лба и шеи.
— Самая малость. Вам придется взять сумку с так называемыми деньгами, отнести ее тем ребятам и присутствовать при том, как они ее откроют и убедятся, что их попытались надуть:
— И все?
— После того как они обнаружат обман, постарайтесь застрелить одного из них раньше, чем застрелят вас.
— Одного?
— Если вы успеете застрелить всех, мы будем вам очень признательны.
— А что с теми мужиками? — милиционер показал на Джуму и охранника. — Вы про них ничего не сказали. А если начнется перестрелка, то им достанется...
— Будем считать, что им не повезло, — сказал Бондарев. — В такой ситуации, как наша, нельзя спасти всех. И если надо кем-то пожертвовать, то я предпочитаю жертвовать этими двумя и спасать детей. Не потому, что они дети мэра. А потому, что они дети. Еще вопросы?
— Больше вопросов нет, — сказал милиционер. — Но, по-моему, эти ребята хотят что-то сказать.
— Они? — Бондарев обернулся к Малышу. — Всегда пожалуйста.
Между Малышом и Бондаревым было метров двадцать пять, и Бондарев прошел почти половину, прежде чем Малыш предупредительно покачал стволом автомата.
Бондарев остановился и поднял руки вверх, показывая, что он безоружен. На самом деле это было не совсем так. Небольшой черный предмет, прицепленный на нагрудный карман бондаревской рубашки и напоминавший внешним видом авторучку, являлся на самом деле однозарядным огнестрельным оружием. У Бондарева в его вещмешке валялось достаточно всяких игрушек такого типа, и иногда, как, например, сейчас, они оказывались кстати.
Да и без «стрелялки» Бондарев бы смог в секунду свернуть шею Малышу. Если бы не дети.
— Мы прибыли, — сказал он Малышу.
— Уже двенадцать сорок три, — возразил Малыш. — Вы опоздали.
— Это что-то меняет? Мы будем препираться из-за минут или будем решать наши дела?
— Дела, — кивнул Малыш. — У нас очень важные дела. Да и у вас тоже. Вы привезли сумку?
— Конечно.
— Покажите.
— Прежде чем мы покажем вашу вещь — снимите с детей гранаты. Это перебор.
— Нет никакого перебора, — хмуро сказал Малыш. — Вот когда у нас крадут нашу вещь, убивают при этом наших людей, а мне приходится тащиться за этой вещью черт знает куда — это перебор. Может, вы думаете, что мне все это в кайф? Воровать детей и приковывать их к канистре с бензином — я до этого не от хорошей жизни дошел.
— Обойдемся без автобиографии? — предложил Бондарев.
— Я просто хочу, чтобы вы все тут поняли. — Малыш сплюнул на асфальт и взглянул на выстроившихся за спиной Бондарева милиционеров. — Мы тут не от хорошей жизни.
— Я уже слышал.
— У меня друга вчера убили. Я забрал его из вашего вонючего морга, чтобы вы знали. Я должен вернуть эту вещь домой. Иначе будет плохо.
— Кому?
— Всем. Мне, моей жене, моим братьям. Моему хозяину. Потому что второй раз он не сможет собрать такую сумму, и товар уплывет к другим. Мой хозяин этого не потерпит и начнет войну. Погибнут двадцать или сорок человек, прежде чем все успокоится. Вот чего стоит эта сумка. Чтоб вы знали — если оставите сумку у себя, погибнут и наши люди, но погибнут и ваши дети. Нравится вам такой расклад? Возьмете грех на душу?
— А с чего вы взяли, что сумка у нас? Вы сперва гнались за другим человеком.
— Он потерял сумку. — Малыш усмехнулся. — Вот, наверное, расстроился этот шакал. Он начал всю историю и остался без сумки. Вон тот маленький милиционерчик нам рассказал. — Малыш показал на Джуму. — Мы выцепили его на вокзале, когда он уже собирался домой. Слегка надавили на него, и он рассказал все, что знал. Рассказал, что за тем шакалом мы гонимся вместе — и ты, и я. Что шакал этот потерял сумку. И что сумка в городе. Разве не так? Ты же сказал, что привез ее с собой.
— Привез, — согласился Бондарев. — Так что насчет гранат?
— Даже не проси. Я не хочу смерти детишкам, но я хочу получить назад свое. Как только это произойдет, я сам сниму с них наручники.
— Ладно. — Бондарев развел руками. — Как скажешь. Все козыри у тебя...
Он неспешно вернулся к своим и сказал майору:
— Твой выход.
Тот усмехнулся, но смех его не был искренним:
— Первый и последний.
Он подхватил синюю сумку и зашагал к Малышу. На майоре была голубая форменная рубашка с короткими рукавами, брюки и фуражка. Он шел и левой рукой беспрестанно вытирал пот с лица.
Он должен был приблизиться к Малышу почти вплотную и бросить сумку к ногам бандита. Потом — совершенно мотивированно — снять фуражку и еще раз вытереть вспотевший лоб. Однако к днищу фуражки был прикреплен маленький «браунинг» из коллекции Бондарева.
