Ознакомительная версия.
– Хорошо бы Француза и всех остальных на него повесить, – мечтательно произнес Беглов.
– Именно над этим я в данный момент и работаю, – сказал Винников. – Только это, мужики, мартышкин труд. Улик против него никаких, алиби у него имеется, а за симуляцию у нас не сажают – время-то не военное, да и он гражданский человек…
– Подумаешь, – сказал Беглов. – Мало вы, крючкотворы, невинного народу пересажали да по подвалам перешлепали?
– А кто его бывшая жена, ты знаешь? – напомнил Винников.
– Блин, – с досадой сказал Беглов и от полноты чувств плюнул на песок. – Она же для меня лично два дела выиграла. Да каких! Полная была безнадега, а она… Короче, зверь-баба. Без улик против нее твоим баранам от юстиции действительно ни черта не светит. Он еще сидит?
– Сидит, – подтвердил Винников.
– Выпускай, хватит позориться. А я позабочусь, чтобы ему организовали торжественную встречу. Ну и, как водится, проводы – своевременные, пока в его блоге Французовыми откровениями не завоняло.
– Да, – немного подумав, согласился Винников, – это будет правильно. И еще одно, Илья. Ты сам видишь, что ситуация все время норовит выйти из-под контроля. Рисковать при таком раскладе нельзя, согласись. Поэтому, что касается исполнителя…
– Жалко, черт, – поняв его с полуслова, поскреб пятерней в затылке Беглов.
– Жалко у пчелки в попке, – сообщил генерал-полковник Макаров.
– Надо же, – поразился Владимир Николаевич, – дурак, а как верно подметил! В самую, мать ее, точку!
– Раз в год и палка стреляет, – сказал Беглов.
– Сами вы дураки, – оскорбился его превосходительство. – И палки у вас давно не стреляют – висят на полшестого, какая уж тут стрельба!
– По себе не суди, старый мерин, – снимая рубашку, посоветовал Беглов. – Вы купаться пойдете? Нет? Ну и хрен с вами. А я окунусь, сил моих больше нет терпеть эту жарищу, да еще вот так, около самой воды… – Он скинул брюки, под которыми обнаружились сатиновые «семейные» трусы в мелкий цветочек, и, высоко задирая волосатые жилистые ноги, направился прочь от берега. Зайдя в озеро почти по колено, он обернулся, принял горделивую позу и, торжественно воздев вверх и в сторону правую руку, разразился цитатой из бородатого неприличного анекдота: – Волки! Вы свободный народ! Но пока эта б…дь в лесу, нам житья не будет!
– А еще депутат, – укоризненно пробормотал генерал Макаров.
Беглов повернулся к приятелям татуированной спиной, пробежал, вздымая фонтаны брызг, несколько метров, а когда вода поднялась до середины бедер, нырнул, с пушечным хлопком ударившись о поверхность животом и взметнув новую тучу брызг – продолговатую, как будто в воду с берега сбросили средних размеров бревно.
Рассеянно наблюдая за тем, как он бултыхается на мелководье, заместитель генерального прокурора Винников глубоко затянулся электронной сигаретой, а затем, следуя многолетней привычке, зажал сигарету между подушечкой большого и ногтем указательного пальца и с силой стрельнул ею в сторону купающегося депутата. Пластиковый цилиндрик упал в воду с большим недолетом и, булькнув, ушел на дно.
– Вот блин, – только теперь спохватившись, что окурок был ненастоящий, с досадой произнес Владимир Николаевич.
Его превосходительство заржал, как стоялый жеребец.
– Только на моей памяти это уже третья, – сказал он. – Одну ты выбросил с балкона двенадцатого этажа, другую – в окошко джипа, когда на охоту ездили. Полчаса по кустам шарил, скряга, да так и не нашел. Хватит дурака валять, хочешь курить – кури нормальные сигареты!
– Если события будут развиваться в том же направлении, я, пожалуй, так и сделаю, – мрачно пообещал Винников.
Выйдя за ворота изолятора и счастливо миновав молчаливую толпу друзей и родственников, ждавших своей очереди передать сидельцам посылочку с воли, Андрей увидел припаркованную на противоположной стороне улицы серебристую «хонду-CRV» и направился к ней. Открыв правую переднюю дверцу, он забрался в салон, окунувшись в тонкий аромат французской косметики. О том, какими ароматами обдало в этот момент Марту, он старался не думать. Не думать, к слову, было легко, а главное, безопасно, потому что не больно.
– Привет, – сказала Марта.
Она сидела за рулем, по обыкновению прямая, как древко копья, и красивая, как античная богиня, и осторожно, словно боясь поранить взглядом, посматривала на Андрея.
– Привет, – бесцветным голосом откликнулся он и, помедлив, добавил: – Спасибо.
Последнее слово было просто данью вежливости: он вовсе не испытывал благодарности, которой, несомненно, заслуживала Марта. Он вообще ничего не чувствовал, как будто ему вкатили слоновью дозу новокаина или какого-то другого, куда более мощного анестезирующего средства. Что до факта его освобождения из-под стражи, то Андрея он не обрадовал и не огорчил: ему было все равно. Он знал, что со временем это пройдет, что во всем этом рано или поздно придется как-то разбираться и что помощь Марты в этом разбирательстве может оказаться неоценимой, но сейчас ему было просто все равно.
– Сигареты есть? – спросил он.
Марта молча протянула ему пачку. Сигареты были его марки. Сама Марта курила длинные тонкие «суперслимз»; во времена их супружества Андрей употреблял крепкий «честерфилд», сменив его на более легкий сорт уже после развода. Но Марта держала на ладони пачку именно тех сигарет, которые он покупал уже два с половиной года подряд, что служило очередным доказательством истины, и без того известной Андрею Липскому: несмотря ни на что, он до сих пор оставался ее любимым хомячком.
Он небрежно, кое-как, разорвал целлофановую обертку и сунул ее в пепельницу под приборным щитком. Делать над собой очередное усилие не пришлось: Марта сама все так же молча протянула ему зажигалку и даже высекла огонь. Убедившись, что сигарета прикурена нормально и уже не погаснет, она включила зажигание, передвинула рычаг автоматической коробки передач и плавно тронула машину с места.
– Извини, что долго, – сказала она.
– Всего неделя, – равнодушно откликнулся он, скользя невидящим, неузнающим взглядом по пробегающим мимо, ежесекундно меняющимся, знакомым с детства перспективам московских улиц.
– Это скотство – неделю держать человека в камере следственного изолятора, не имея против него не то что ни единой улики, а даже хоть как-то мотивированных подозрений, – сквозь зубы сказала Марта, глядя на дорогу. – Мне не впервой сталкиваться с полицейским произволом, но такое…
– Перестань, – попросил Липский. – Меня даже не били.
– Правда?
– Ну, почти. Почти правда. Почти не били.
– Это одно и то же.
– Да? – вяло удивился он. – Слушай, а выпить нет?
– В бардачке, – лаконично ответила Марта.
Это сообщение пробило крошечную брешь даже в казавшейся неуязвимой броне его равнодушия. Удивленно покосившись на восседающую за рулем златовласую богиню, Андрей сунулся в бардачок и обнаружил там квадратную бутыль «баллантайн». В данной ситуации куда более уместной была бы обыкновенная водка, но Андрею было наплевать, тем более что по крепости известный сорт виски ничуть не уступал традиционному русскому лекарству от всех скорбей.
Свинчивая алюминиевую крышечку, он подумал, что Марта наверняка запаслась бутылкой специально для него – вполне возможно, чтобы отпраздновать его освобождение из узилища. Эта мысль заставила его торопливо поднести горлышко ко рту и сделать большой глоток. Это оказалось недурно, и за первым глотком последовал второй, еще более основательный. Марта покосилась на него с легким испугом; Андрей это заметил, но реагировать не стал: ему было все равно, да и виски, хоть и не паленый, а самый что ни есть качественный, уже начал действовать. По крайней мере, эта неотвязная картина: он вбегает в палату, от дверей которой таинственным образом исчезла охрана, и прямо на пороге едва не спотыкается о Лизу – слегка потускнела, словно кто-то, смиловавшись, наконец задернул ее занавесом из полиэтиленовой пленки. Пленка была совсем новенькая, чересчур прозрачная и позволяла разглядеть множество деталей: открытые глаза Лизы, черную дырку у нее над переносицей и даже четкий, с крупным, как на грузовой покрышке, рисунком протектора след ботинка, оставленный убийцей, по небрежности наступившим в кровавую лужу.
Он снова приложился к бутылке, на этот раз с ясной, четко осознаваемой целью, подождал несколько секунд и понял, что находится на правильном пути: картинка еще немного помутнела, утратив четкость очертаний и уподобившись едва различимой древней фреске на стене полуразрушенного храма.
– От меня, наверное, здорово воняет, – сказал он, с радостью чувствуя, что снова может говорить не через силу, почти не напрягаясь.
Ознакомительная версия.
