Два раза над позицией спецназовцев проплывал беркут. Второй раз он пролетал так низко, что было возможно рассмотреть одиночные перья на его крыльях.
— Товарищ старший прапорщик, не спите? — Меж камней шмыгнула одинокая фигура.
— Нет, Шамиль, не сплю. — Он улыбнулся. — Овец считаю.
— И как? — Айдаров уселся рядом.
— Устал, со счета все время сбиваюсь. А тебе что не отдыхается?
— Да так. — Шамиль неопределенно пожал плечами. — Я вот думал, почему в армии такое хамское отношение к людям? У нас в ментовке…
— В полицаевке, — усмехнувшись, поправил Ефимов.
— Ну да, в полиции, как-то все по-другому, человечнее, что ли. В любом ОМОНе, в СОБРе, в частях ФСБ все гораздо человечнее. А в армии!.. — Шамиль в расстройстве махнул рукой. — Я первые два месяца думал, не выдержу, сейчас привык. Проще стал относиться. Обозвали тебя, так ведь не ударили, денег не лишили. Поорали, сколько хотели, и успокоились.
— Да, армия — это не органы внутренних дел. Здесь контрактник — не человек, и чем скорее до каждого пришедшего сюда это дойдет, тем лучше. Дело не в том, что в армии кругом одни гады, а в самой системе, в порочном принципе коллективной ответственности, когда за проступок одного расплачиваются все, от последнего солдата до старшего командира.
С офицера спрашивают за моральные качества подчиненных, от него требуют их перевоспитания. Разве это правильно? Люди приходят на контракт, когда им за двадцать, то есть взрослыми мужиками. Неужто вас надо перевоспитывать? Если какой-то гад напился, что-то натворил, то его командира вполне могут уволить. Разве это правильно?
Ты вот представляешь себе такую ситуацию на гражданке? К примеру, у Чубайса один из подчиненных оказался грабителем. И что? По армейской логике, Чубайса тут же должны как минимум выгнать из совета директоров и понизить в должности до простого рабочего. Так? Но ведь не выгоняют, не снимают. Считается нормальным, когда начальник по морально-деловым качествам сам по себе, а его подчиненные по тем же аспектам сами по себе. Это правильно. А чем армия хуже? Контрактники такие же наемные рабочие, только в другой сфере общественного труда. Тогда почему командир должен отвечать своей судьбой за моральный облик подчиненных?
В милиции, насколько я понимаю, отголосок армейских нравов тоже присутствует, но уволить за проступок там проще. Вот и отношения человечней. Хотя и у них не все так гладко. У меня есть два хороших знакомых, довольно молодых парня, оба работают в милиции, то есть в полиции. При поступлении на службу тот и другой писали рапорта с просьбой об увольнении по собственному желанию без проставленной даты. Понятно, что для того, чтобы в случае чего быть уволенным задним числом, дабы не ухудшать статистику.
— Нет, в милиции все равно служить лучше.
— А почему тогда ты ушел оттуда? — Ефимов знал историю увольнения старшего лейтенанта милиции Айдарова, но хотел услышать ее из его уст.
— Да я не увольнялся. Выгнали. На мою должность клиент один нашелся. Вот меня под статью о взятках и подвели. Забежал мужик, швырнул на стол деньги и был таков. Сразу понятые вошли. Хорошо, что я денег даже коснуться не успел. Таскали долго, но доказать ничего не смогли, может быть, сильно и не старались. Должность же я освободил почти сразу. Перевелся в ОМОН.
Когда начали проводить переаттестацию, поступил приказ уволить всех, имеющих неснятые взыскания, а у меня выговор. Поперли. И куда мне? На руках жена, ребенок и никакой путной гражданской специальности. Мне, чтобы на контракт к вам устроиться, сначала пришлось на срочку призваться в двадцать шесть лет. — Шамиль начал беззвучно шевелить губами, подсчитывая время, проведенное в армии. — Вот уже семь месяцев на контракте. А в душе я все равно мент. Не мое это. — Айдаров обвел взглядом окружающие горы. — Вот приеду с командировки, попробую прозондировать вопрос перехода обратно в МВД.
— Попробуй, — не стал отговаривать Ефимов.
В то, что сейчас услышал, Сергей верил. Терять этого бойца ему не хотелось, но мешать человеку строить свою лучшую жизнь он не собирался.
— Может быть, и в армии что-то изменится. Выходные появятся, рабочий день станет именно днем, а не сутками. Поживем, увидим. Будем верить в лучшее.
— Нет, если получится, как хочу, то уйду. — Шамиль, видимо, решил, что прапорщик уговаривает его остаться.
— Если есть куда, то, конечно, уходи. Какая у тебя перспектива в армии? До седых волос оставаться мальчиком на побегушках, и это в том случае, если будешь в состоянии бегать. А вдруг нет? То куда? Многие ли из вас в тридцать пять лет смогут подняться хотя бы на эту гору? С таким регламентом служебного времени, как сейчас, почти все нынешние контрактники годков через пятнадцать банальным образом будут больными людьми. — Он помолчал и тихо добавил: — Если доживут. Федор все в бой рвется. Я ему говорю, мол, навоюешься, а он… — Сергей улыбнулся.
— Товарищ прапорщик! — вновь заговорил Айдаров. — Я тут в Интернете выступление одного депутата посмотрел. Он все твердил, что мы живем в условиях оккупации. Дескать, нас победили. А что вы думаете?
— Он прав, все признаки иностранной оккупации налицо. Они не видны, но присутствуют. Я не стану тебе пояснять, потом сам посмотришь, что происходит на территориях, занятых иностранными войсками, и сравнишь с нашей действительностью. Как ни горько признать, мы проиграли, точнее, нас сдали. Это опять же отдельная тема. Но этим людям оказалось мало незримой победы. Они хотят показать всему миру и нам всю очевидность нашего поражения.
— Как это?
— Смотри сам. По Красной площади, охраняемой полицаями, идут парадным маршем «тигры». Разве это не плевок в души ветеранов Великой Отечественной? Не показатель вражеской победы? Можно считать все это надуманным, но уж больно многое сходится. Страна все ближе и ближе подбирается к точке невозврата, когда будут утрачены последние технические возможности равняться с развитыми странами.
— И что, по-вашему, у нас нет выхода?
— Есть, — уверенно произнес Ефимов. — Но для этого надо сменить людей, стоящих у власти.
— Переворот?
— Боже упаси! — Старший прапорщик даже заулыбался от такой мысли, пришедшей в голову Айдарову. — Переворот ничего не даст. Уйдут одни, к власти придут точно такие же. «Пена» после любой революции всегда поднимается выше нормальных людей. К тому же в реальной ситуации любая силовая попытка что-то изменить обречена на провал.
К этому ведет множество факторов, от принципиальной невозможности подобного до элементарного неумения сохранить в тайне создание боевой организации. Даже если поднять какую-то часть народа, восстание захлебнется в крови. Слишком многие не захотят, точнее сказать, побоятся перемен и, возможно, грядущей за этим ответственности за совершенное в прошлом.
— Так что делать?
— Во-первых, надо, чтобы каждый человек понял: Россия идет в никуда. При существующем курсе в обозримом будущем всех людей, заселяющих ее территорию, ждет хаос, голод, холод, кровь. До этой отметки осталось совсем немного. Гораздо меньше, чем считают многие наивные оптимисты. То, что необходимо срочно все менять, должны понять и простые крестьяне, и миллионеры.
Особенно последние. Они-то думают, что со своими деньгами всегда смогут спрыгнуть с корабля. Увы и ах, никто их на Западе не ждет. Уже их дети, несмотря на все нынешние миллионы, которые закончатся очень быстро, будут работать на ферме у какого-нибудь Смита или Джонсона.
Когда общество проникнется этим пониманием — а это произойдет уже скоро! — то возникнет возможность появления новой партии. Да-да, именно партии. Отстранить теперешних правителей от власти возможно только легитимным путем, при подавляющей поддержке населения. Так вот, должна появиться партия во главе с многими лидерами, равновеликими по своему значению.
В нашей стране одному такому человеку долго продержаться не дадут. В лучшем случае он просто ненароком поскользнется и разобьет голову. Равновеликие лидеры практически лишат противоборствующую сторону главного козыря — возможности устранения конкурента. Одного можно убрать, второго тоже. Убийство третьего всколыхнет такие массы людей, что на смену им придут десятки новых лидеров. Я сказал, должно стать неизбежным появление партии, которая сможет предложить России новый политический курс, иной подход к мироустройству.
Во-первых, главным вопросом дальнейшего развития должно стать всеобщее покаяние. Нет, не пред служителями церкви, которым, кстати, наверное, надо каяться больше других, а перед народом. Покаяние всех перед всеми, с полной и безоговорочной последующей амнистией. Все покаявшиеся не должны ущемляться в правах. Если он — покаявшийся — был начальником, то должен на том же месте и оставаться. Единственное условие — дальше жить по совести.
