— Что это?! — сразу перешел в наступление лейтенант, потрясая бутылками. — Откуда?
Сзади подошел проснувшийся, и также перепуганный Толтинов. Юра развернулся, и впихнул солдата внутрь помещения.
— Кто пил? — уже почти спокойно спросил он. Однако этот переход тона с громкого на преувеличенно спокойный, как раз и свидетельствовал о том, что лейтенант начал впадать в бешенство.
— Понятно, — сам себе ответил Попов, глядя на безмятежно спавшую троицу. — По пузырю на лоб всосали, так что теперь и в себя прийти не могут.
Бойцы стояли, опустив головы в пол. Поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с командиром, не хотел никто.
— Что продали? — теперь уже командир перешел напрямую к интересовавшей его теме.
В помещении установилась такая тишина, что было только хорошо слышно, как сопят «алкоголики», да под потолком гудят толстые черные мухи.
— Так, давайте показывайте свои штык-ножи и боеприпасы.
Оружие, патроны и гранаты трех спящих Попов осмотрел сам — тем более, что им было, видимо, все равно, и они пребывали в блаженном забытьи.
Осмотр ничего не дал. Правда, тут же Попов вспомнил, что в одной из «шишиг» лежало несколько цинков с патронами, которые за ненадобностью, в виду передислокации обратно в Махач-Юрт, презентовал ему прежний командир второй роты.
— Ну-ка, сбегай, принеси их, — приказал Попов Воробьеву, как самому сообразительному.
Воробьев мгновенно «испарился».
— Тащите воду из капли в котелках, — продолжал раздавать приказы командир батареи, — сейчас будем реанимировать покойников. «Реаниматор» все видели?
Дуропляс Рагулин не удержался, и пошутил:
— А вот они поднимутся, и всех нас покусают!
Бойцы засмеялись, напряжение у них спало. Попов улыбнулся одними губами. Глаза у него по-прежнему были темные.
Воду доставили, и в ту же минуту вернулся растерянный Воробьев.
— Ничего нет, — сказал он. — Я все обыскал.
— Ты уверен? — спросил его Попов.
— Ну да, я же сам их положил в машину по вашему приказу. Нет их там теперь.
Попов подошел к Николаеву, и с размаху ударил его носком ботинка по подошве сапога. Сержант замычал, и брыкнул ногой в ответ. Окружающие рассмеялись. Юра прикусил губу. Ему даже показалось, что блиндаж слегка поплыл у него перед глазами, но это неприятное ощущение быстро исчезло.
Лейтенант взял полную кружку холодной воды, отпил из нее, потом подержал на весу, выпил всю воду до дна, и протянул руку обратно:
— Дайте другую!
Получив другую кружку воды, он наклонился над Николаевым, и начал медленно выливать воду ему в ухо. Сержант закряхтел, повернулся на спину, и вода полилась ему на лицо. Николаев с трудом приоткрыл мутные глаза, и прохрипел:
— Пошли на хер все! Охренели, что ли, совсем?! А ну…, а то рыло начищу.
Юра списал всю эту тираду на похмельный синдром, взял еще одну кружку воды, и продолжил поливать сержанта. В конце — концов, тот поднялся и присел.
— Где ты взял водку? — спросил его Попов.
Сержант смотрел на него, словно не узнавая, и не понимая, о чем его спрашивают.
— Где ты взял водку? Кто тебе ее дал?
Николаев начал расталкивать своих спящих товарищей, и глядя куда-то в сторону, ответил невнятно:
— Товарищи дали.
— Какие товарищи? — тут же последовал уточняющий вопрос. — И что ты дал товарищам? Куда цинки с патронами дел, скотина!
Попов заорал. Да, его раздражало не то, что Николаев был пьян. Выпивали у него бойцы и до этого. Но тогда он знал — откуда это все. Доставали сахар, дрожжи, сами затевали брагу, сами выпивали. Самое главное — ставили его, командира, в известность заранее. Они, впрочем, догадывались, что возражать он не будет.
Так что к самому факту выпивки Юра относился довольно лояльно. Брага получалось не такая уж крепкая, ртов было много, так что напиться серьезно было почти невозможно. Так, легкая эйфория, и не более того. Ну, как, скажем, две бутылочки пива натощак выпить.
Но вот продавать за водку боеприпасы… Это уже выходило за все границы дозволенного. Это было, в глазах Попова, настоящее преступление. В общем-то, он уже решил, что доложит о происшедшем комбату, и пусть этого оборзевшего сержанта забирают отсюда, и разбираются уже наверху. Под трибунал, в штрафбат, или куда там еще — не важно. Спускать такое нельзя, и такая сволочь у него в батарее процветать не должна.
Не понятно, что это было — то ли Николаев, и правда, еще не отошел от опьянения, то ли такое похмелье у него было тяжелое, то ли он вообще слетел с катушек, только сержант громко и отчетливо сказал вслух то, что говорить ему по должности было совсем не положено:
— Сам ты, летеха, скотина!
Это было такое оскорбление, что на мгновение Попов опешил, и даже почувствовал в животе пустоту и ледяной холод. Такое спускать было нельзя. Юра сделал шаг вперед, и без особого замаха, резко ударил Николаева кулаком в глаз. Тот покачнулся, взвыл от боли, размахнулся, и ударил лейтенанта в ответ. И попал точно в нос.
Боль на мгновение была просто адская. Потекла кровь, и Попов отступил. При этом он увидел выражения лиц своих бойцов. Они ждали. Они ждали, что он сделает. Юра понял, что отступи он сейчас — и все. Его вообще никто не будет слушать. Вступить в драку сержантом — поставить себя на одну доску с ним. Каков не был бы итог боя — а Коля был массивным товарищем — потом бы все равно посмеивались.
Момент был решительный. Лейтанант сбросил с плеча автомат, передернул затвор, и выстрелил Николаеву в голень. Тот взвыл, рухнул на пол, потянулся к оружию… Но тут Попов уже не дремал, а быстро метнулся к бойцу, и наступил своей ногой ему на пальцы. Николаев закричал, как будто его резали.
Юра ударил сержанта ногой в лицо, потом подобрал его автомат, и предупредил:
— Дернешься — я тебя вообще пристрелю, сволочь!
На выстрел необыкновенно быстро прибежал Логвиненко. За его спиной маячили еще бойцы. Два бывших собутыльника Николаева уже давно вскочили, и теперь стояли — ни живы, ни мертвы — прижавшись спинами к стенке. Было видно, что хмель из них мгновенно испарился.
— Перевяжите его, — кивнул на сержанта Попов, и кинул свой индивидуальный пакет второму сержанту в его расчетах — краснодарцу Волобуеву.
— Что тут у вас? — спросил, вытаращив изумленные глаза, Логвиненко.
— Вот, сука, продал патроны, купил водки, у местных наверное, нажрался, и ударил меня, то есть своего непосредственного начальника. В боевой обстановке. Трибунал?
— Трибунал, однозначно, — кивнул головой ротный. — А может, замнем все же?
Последние слова он произнес очень тихо, так, чтобы окружающие не слышали.
— Нет уж, — громко и зло ответил Юра. — Это невозможно. Вот сейчас оформим его как раненого. Он отправится в госпиталь. Может, сюда уже больше и не вернется. Да, скорее всего, так и будет — точно не вернется. Будет лежать в госпитале — на белых простынях, сладко спать, хорошо жрать, дрочить будет в теплом сортире по ночам. А нормальные бойцы тут останутся. Может, бой. И будут в них стрелять патронами, которые эта падла духам продала за водку. И, может, убьют кого. Этими же самыми нашими патронами!!
Лейтенант сорвался на крик.
— А потом эта гадины получит свои боевые на руки. А потом еще льготы смотри какие, ветеранские. Хотя ему не льготы положены. Его надо было бы к стенке поставить. Прямо сейчас. Так это точно, потом вони не оберешься… Почему такому дерьму всегда и везде так везет, а?
Волобуев как-то не очень умело перебинтовывал ногу раненому сержанту, но тот уже не орал, а просто стонал, но к окружающему относился несколько индеферентно — во всяком случае, глаза у него закатились.
— Так, гаврики, — обратился Попов к двум собутыльникам Николаева, — рассказывайте быстро, как дело было.
«Гаврики», глядя на простреленного сержанта, на бешеное лицо своего комбата, сочли, что Николаев теперь точно по любому «списан», и что лучше рассказать все как есть.
Действительно, вчера в самых уже сумерках, к блокпосту с той стороны, где располагались минометчики, подошли какие-то малолетки, и предложили развеяться. Как на зло, в этот момент там был сержант Николаев, который оказался в этом месте случайно. Он вступил в разговор, и сказал, что развеяться хотелось бы, но денег у них нет.
Малолетки засмеялись, и сказали, что это им и так было известно, но им нужны патроны, или другое ценное имущество, например, штык-ножи. Но предупредили сразу, что если патроны будут какие-нибудь фиговые, то пусть тогда «солдат потом не обижается», найдут способ как его достать.
Николаев сказал, что у них есть патроны, прямо в нераспечатанном цинке, чтобы не сомневались. Друзьям он сказал, что штык-ножи отдавать не хочет. Типа, летеха, рано или поздно, узнает. Конечно, можно на него и «забить», но будет много лишней вони. А так он видел, как «этот лох» Воробьев прятал цинки. Николаев решил, что пока эти цинки хватятся, куча времени пройдет, и концов не найдут. На «Птичкина» потом и свалить можно будет, если что.
