– Понимаю, – я кивнул, помог Арсению Игоревичу преодолеть многозначащее «э-э-э...». Еще бы не понять! Ребенку известно, что двойная мораль во властных структурах была и есть нормой жизни. Двойная мораль, двойная бухгалтерия, двойная жизнь, двойная игра, двойственность свойственна отечеству, к ней все привыкли и воспринимают как данность, временами тоскуя по пресловутой «сильной руке», которая сумеет положить конец двойному существованию.
– Прекрасно, что понимаете. Камешки – черт с ними, не жалко. Наиважнейшая задача – вычислить наводчика. Самостийный Штирлиц жиреет где-то на подступах к вершине иерархической государственной пирамиды и сливает восхитительно организованной преступной группировке ценнейшую конфиденциальную информацию. Знал ведь он откуда-то, что банкиры не откажут Капустину, отдадут Малевича...
И так далее, и тому подобное. Генерал Арсений Игоревич говорил еще долго о главных и наиглавнейших целях, о моей не сложной, но святой роли, о том да о сем. На самом же деле он пытался увести мои мысли в сторону от заданного мною в начале диалога правильного вопроса. Ну, никак не желал Арсений Игоревич откровенно признать, что мне в предстоящем спектакле предстоит сыграть героическую роль камикадзе. Камешков ему «не жалко», видали? Кто ж в такое поверит? Кто ж поверит, что Арсений Игоревич допустит повторение истории с «Синим рассветом»? Дураку ясно, что я не «приманка», а скорее «наживка». Ежели при передаче фальшивого на этот раз выкупа шантажистов не поймают, то мне, похищенному, капут. А если поймают? Тоже капут. Племяннику Капустина отрезали кусочек пальчика в наказание за нерасторопность чиновника, мне же, в случае если преступники потерпят фиаско, легко успеют перерезать глотку... Или, как я уже отмечал, перережут горло, когда выяснится, что камешки фальшивые... Или вообще расколют сразу, захватив в заложники, и сразу отправят к праотцам... Даже признайся я: мол, извините, господа бандиты, казачок-то я засланный, все одно, кирдык... Мда, куда ни кинь, всюду клин, точнее – всюду гроб... Меж тем сейчас, в данную конкретную минуту, я обязан прикидываться, дескать, верю искренне в то, что с честью справлюсь с простейшей функцией приманки и... И что? И взамен на меня посыплются блага. Да, правильно! Дабы выказать собственное наивное простодушие, надо срочно, пока Арсений Игоревич не ушел, спросить о благах, надо поторговаться, точнее, выторговать себе чего-либо жизненно важное.
– Уверен, я просто уверен – все у нас с вами получится, дорогой товарищ... Валя, который час?
– Без пятнадцати девять.
Арсений Игоревич поднялся со стула.
– Последний вопрос, – встал и я. – Точнее – просьба.
– Слушаю вас, – Арсений Игоревич был само внимание, воплощение чуткости и доброты.
– Господин генерал... – я замялся как бы в нерешительности.
– Ну же, смелее, – генерал одарил меня подбадривающим взглядом.
– Арсений Игоревич, вам, наверное, Александр Ильич сообщил о моем несколько специфическом статусе...
– Я в курсе, – генерал жестом, взмахом ладони с растопыренными пальцами заставил меня замолчать. – По завершении операции я о вас похлопочу, слово офицера. Вы, ваша гражданская супруга, ее дочь, вы ничем не будете отличаться от остальных гражданских и военных чинов на базе.
– Спасибо, – сухо, по-деловому поблагодарил я. Напрасно Арсений Игоревич помянул Клару и Машеньку. Я изо всех сил старался о них не вспоминать сейчас, а он напомнил. Какие у генералов планы относительно них, моих любимых женщин? Бультерьеру подписан смертный приговор во имя «Дела Секретарши», а что станется с Кларой и Машенькой?..
– Подскажите, пожалуйста, как до баньки добраться?
– А?.. Простите, Арсений Игоревич, задумался. О чем вы спросили?
– Где у вас тут банька?
– Сауна в спорткомплексе. Вы там были сегодня утром, там мы с вами и познакомились. Могу проводить, если прикажете, но только хожу я, пардон, не столь быстро, как хотелось бы. Нога, знаете ли, хромая тормозит, и голова периодами начинает сильно кружиться, сказываются последствия сотрясения мозга...
«– Кто за вас болеет в зале, Владимир? – спросил юный ведущий, радушно оскалив крупные ядовито-белые зубы.
– К сожалению, никто, – я изобразил чуть виноватую полуулыбку. – Приехал на игру я один, в Москве ни друзей, ни знакомых.
– Вы художник, Владимир? – сменил тему юноша, сверкнув стеклами очков и убирая оскал с худощавого лица.
– Самоучка, – я смутился, потупился и начал вроде оправдываться. – Поселок у нас маленький, долгими зимними вечерами делать нечего, вот и пристрастился к акварельным краскам. А вообще, я на инвалидности, пенсионер, так сказать.
– Вы регулярно смотрите нашу игру по телевизору?
– Стараюсь. Поселок у нас маленький, общей телевизионной антенны нету, а с комнатной телевизор не всегда ОРТ ловит.
– Расскажите, как же вам удалось попасть к нам на игру?
– Поселок у нас хоть и маленький, но телефон есть. Заказал через район переговоры с Москвой, телефонистки долго не могли прозвонить номер, который вы сообщаете в конце программы, но в конце концов меня соединили, я ответил на вопросы и вскоре получил приглашение принять, так сказать, участие.
– Какую сумму вы рассчитываете выиграть?
– Миллион.
– Смелое заявление.
– Как я уже говорил, поселок у нас маленький, делать особенно нечего, а пенсии мне хватает. Если не пишу картины, то читаю. Библиотека у нас при школе большая, хоть и поселок маленький, и школу давно в район перевели, а библиотека осталась, пожалуйста, пользуйся.
Зрители в зале зааплодировали. Непонятно чему, то ли тому, что я сообщил про закрытую школу, то ли сообщению о доступной всякому большой библиотеке в маленьком провинциальном поселке. На мой сторонний взгляд, режиссер, который командовал аудиторией, дал отмашку к аплодисментам не вовремя.
– Первый вопрос, – оживился юноша-ведущий, наклоняясь к плоскому монитору LG. – От чего учит не зарекаться русская поговорка? От сумы и от тюрьмы, от судьбы и лебеды, от скуки и лабуды, от крупной суммы в конвертируемой валюте.
В зале раздался дружный смех, и, вторя идиотскому настроению публики, юный ведущий растянул до ушей лягушачий рот.
– Вариант «А», от сумы и от тюрьмы, – ответил я, заметно волнуясь.
– Правильно! И вы заработали сто рублей...»
Я нажал кнопку ускоренной прокрутки видеозаписи. В кассетоприемнике видюшника весело гудело, на плоском экране убийственно дорогого телеящика мы с ведущим комично задергались, замелькали цифры внизу кадра: 200, 300, 500 рублей, «несгорающая» тысяча. Промелькнула рекламная вставка, 2000, 4000, мы с ведущим выпили чая, он его похвалил, 8000, 16 000, вторая «несгораемая сумма» – 32 000, опять реклама, и опять я, я не дергаюсь, сижу окаменевший, задумчивый, задергался, смешно размахивая единственной пятерней, 64 000, калейдоскоп крупных планов, то моя физиономия, то ведущего, 125 000, камера панорамирует по зрительному залу, снова я в кадре, 125 000, анонс программы «Время», рекламный блок, коротко мы, я и ведущий, теперь крупно я, а теперь он... Отпускаю кнопку ускоренной перемотки.
«– Вопрос на пятьсот тысяч рублей. Напоминаю вам, Владимир, вы можете забрать выигранные деньги в любой момент, но только до того, пока я не принял у вас ответ. Если вы сейчас ответите правильно на четырнадцатый вопрос, заработаете полмиллиона. Если дадите неверный ответ, потеряете сто восемнадцать тысяч. Несгораемые тридцать две тысячи у вас останутся. Также у вас сохранены все три подсказки – пятьдесят на пятьдесят, помощь зала и звонок другу. Играем?
– Послушаем вопрос, – я скромно потупился.
Аплодисменты, звучит тревожная музыка, ведущий зачитывает вопрос:
– Кому принадлежат слова: «Лишь некоторые люди задумываются чаще двух-трех раз в год; я снискал международную признательность, делая это раз или два в неделю». Варианты ответов: а – Уинстон Черчилль, б – Бернард Шоу, ц – Курт Воннегут, д – Стивен Спилберг.
Я вздыхаю порывисто, провожу запястьем здоровой руки по взмокшему лбу.
– Давайте рассуждать логически, – говорю я, глядя на свой монитор.
– Давайте, – охотно соглашается ведущий.
– Спилберга и Воннегута отметаем сразу.
– Почему? Объясните вашу логику.
– Оба они американцы, а в цитате чувствуется чисто английский юмор. Значит – или Черчилль, или Шоу. – Я поднимаю глаза на ведущего.
– Вы ждете от меня совета? Я не имею права вам подсказывать, но вправе напомнить, что вы в двух шагах от миллиона и у вас есть все три подсказки.
– Честно говоря, я не знаю ответа.
– Вы забираете деньги?
– Нет, я беру подсказку. Пятьдесят на пятьдесят.
– Уважаемый компьютер, уберите, пожалуйста, два неверных ответа.
Тишина в зале, звуковая отбивка, и Спилберг с Воннегутом исчезают. Аплодисменты...»
Я не тот, который на экране, а тот, который у телевизора, с пультом управления в руке, имеющей кисть, смещаю указательный палец с кнопки ускоренной перемотки, на кнопочку замедленного, «покадрового», просмотра.
