суток этот бедолага тут уже лежал.
Признаков насильственной смерти на теле я не заметил – по крайней мере, явных. Но какая вероятность, что он умер от банального сердечного приступа? Ох уж эти «радостные» совпадения…
– Константин Алексеевич, это он – Ревенко?
– Да… – выдавил Ноздревой. – Бедный Пашка, вот же судьба-злодейка…
– Ревенко никогда не жаловался на сердце?
– Не припомню. Он был здоров как бык. Слушайте, товарищи офицеры, меня сейчас вырвет, я на улице постою, добро?
Он попятился, выбежал на крыльцо, уронив что-то в дверях. Я выразительно глянул на Соколовского – мол, перекури с человеком, составь ему компанию, заодно позвони, куда следует.
Я прогулялся по комнате, стараясь ничего не затоптать. Толкнул дверь в спальню, проигнорировав дверную ручку. Спальня была крохотная, насилу вмещала кровать и шкаф. Там не было ни трупов, ни разрушений.
С улицы доносился голос Ромки Соколовского – он звонил в штаб. Парочка криминалистов там есть, значит, скоро подъедут. Оставалось набраться терпения. Я подал знак своим: ничего не трогаем, медленно отступаем.
Компетентный народ подтянулся минут через двадцать, криминалисты осматривали место происшествия, а я курил на крыльце и размышлял.
Смерть не случайная, это и ежу понятно. Масса способов вызвать смерть, похожую на сердечный приступ. Тот же укол передозированного строфантина – и мгновенное «адью».
Убийца (читай, Нептун) не поленился лично прийти и прикончить Ревенко. Проживает в этом же поселке? Или со стороны подкрался? Очевидно, в темное время суток, чтобы не светиться – то есть в ночь с воскресенья на понедельник. К визиту прапорщик Ревенко явно не готовился – достаточно посмотреть, во что одет.
Я попытался выстроить логическую цепь. Некто отправляет Ревенко на причал сообщить пенсионеру, чтобы тот впустил яхту с «молодоженами». У них железные документы, легенда, никаких подозрений. Но на всякий случай Нептун не раскрывает себя – и в итоге правильно делает.
Диверсанты палятся. А вот узнает ли об этом Ревенко? Возможно, нет, и уходит домой в полном неведении, а ночью его от греха подальше убивают. Или уже выяснил, кого он приказал старику пустить к причалу. Парень не тупой, составить простую логическую цепочку в состоянии. Но если не обратился в правоохранительные органы, то по какой причине? Стал денег требовать с Нептуна, и тот пообещал? Поступок недальновидный, но если очень нужны деньги, а другого способа их заработать нет… Оттого и впустил ночного гостя…
– Ну, что я тебе скажу, Алексей Михайлович… – жадно затягивался дымом закончивший осмотр тела криминалист Евсеев, повидавший на своем веку сотни подобных трупов. – Парня не пытали, башкой о плиту не били, на теле нет никаких повреждений – ни рваных ран, ни гематом. Скончался от острой сердечной недостаточности, а искусственно она вызвана или организм так решил, пока неясно, – мы мрачно смотрели, как санитары выносят на носилках укрытое простыней тело. – В лаборатории осмотрю внимательнее, все сообщу. Если был укол, то след останется. А вот насчет смертельного вещества иллюзий не питай – современные яды очень быстро растворяются в организме, вычислить их почти невозможно. А тут с момента смерти прошло не меньше тридцати часов – ясно, что там все чисто… Ладно, что сможем, сделаем.
В доме еще работали криминалисты. Участок оцепила полиция порта и сотрудники Росгвардии. Подходили гражданские, спрашивали, что произошло. «Все в порядке, товарищи, человек умер от сердечного приступа, можете расходиться!» – взывал к благоразумию людей офицер. Люди озадаченно переглядывались: а чего тогда полиции столько нагнали?
Нервно курил капитан Ноздревой, что-то втолковывал сочувственно кивающему офицеру. Я отзвонился Мостовому, поставил в известность.
– Знаешь, герой, у меня уже нет слов, остались только маты, – сообщило начальство. – Ладно, действуй, пара дней у тебя еще есть.
Краткое совещание со своей группой я провел здесь же, в не самой приспособленной для этого обстановке. Люди курили, копались в извилинах.
– Не забывай, Алексей Михайлович, что всегда существует вероятность ошибки, – глубокомысленно изрек Викулов. – Мы грешим на одно, а на самом деле происходит другое.
– Ошибки нет, – отрезал я. – Все складывается понятно и логично. Территорию базы надо оцепить, никого не выпускать. Пусть работают под нашим надзором.
– На подозрении, я так понимаю, трое? – Борька Галкин задумчиво вдавливал в грунт окурок.
– Это вероятнее всего, – согласился я, – людей в округе масса, подозревай любого, но какой резон подозревать грузчиков, охранников или ту же местную труженицу Клавдию Антоновну – людей, не имеющих доступа к информации? Знаем троих фигурантов – Захарычев, Гречкин, Ноздревой. Не забываем, что у преступника могут быть сообщники на базе. Пока обойдемся без обысков в жилищах, присмотримся. Из поля зрения эту троицу не выпускать. А вот склады и прочие помещения надо тщательно осмотреть. Соблюдением законности особенно не паримся – чрезвычайное положение дает нам все основания. С подозреваемыми я сам пообщаюсь, а вы прислушивайтесь – возможно, я чего-то не замечу.
– Что происходит, товарищ майор? – недобро сверлил меня глазами Захарычев. При этом он нервничал, бесцельно перекладывал бумаги на столе, даже не глядя, что делает. – Да, смерть Ревенко – прискорбное происшествие, он был хороший работник, а также открытый доброжелательный человек. Мы в печали, глубоко скорбим. Но зачем делать шоу из этого происшествия? Почему базу окружил спецназ? Почему за нами ходят какие-то сомнительные личности? Вы думаете, мы тут ерундой занимаемся? Почему такой ненормальный интерес именно к нашей базе? Чем вы это объясните?
– Подтверждено исследованиями, Даниил Егорович, – отделался я шуткой. Но когда «глубоко скорбящий» майор снова начал ругаться, добавил: – Проводятся контртеррористические мероприятия, товарищ майор, отнеситесь с пониманием. Нам тоже нет интереса торчать на вашей базе в такую хорошую погоду. Давайте перетерпим, не возражаете?
– Но что вы ищете? – не понимал Захарычев.
– Преступников, Даниил Егорович, преступников. Скажем так, глубоко законспирированных агентов украинской разведки, участвующих в подготовке диверсий, в том числе на строящемся Крымском мосту. Расследование привело на вашу базу, уж простите…
Я уже шел ва-банк, отслеживал реакцию, прислушивался к интуиции. Меньше всего меня тревожило, что он нажалуется начальству и для меня настанут трудные времена. В подобной ситуации простится все, если сильно, конечно, не зарываться. Но я не собирался выходить за разумные пределы. Захарычев пытался держать себя в руках, но истерика рвалась наружу.
– Что вы можете сказать о Ревенко, Даниил Егорович?
– Да то же, что и обо всех, – буркнул, отворачиваясь, майор. – Ответственный исполнительный работник. До назначения в Тамань работал в системе МВД под Тулой, также по административно-хозяйственной части. С женой расстался еще там, в Туле. В станице Атамань у него родня, там познакомился с девчонкой, но в последнее время что-то у них разладилось, оттого и сократил поездки в
