— Приветствую, Александр Дмитриевич.
— Здравствуйте, — ответил тот, не прибавив ни слова.
— В миноре? — поинтересовался Мазин. — По поводу чего?
— Несовершенства мира, — ответил Пашков и попытался улыбнуться.
— Не вы первый, не вы последний обнаружили этот печальный факт. Но мир упорно не поддается усовершенствованию.
— Вы, однако, всю жизнь пытаетесь этим заниматься.
— Я? Что вы! Я чистильщик. Работник сферы малых дел. Всего лишь.
— Что удалось подчистить?
— Ох, Саша, кажется, я совсем дисквалифицировался. Друг страждущих здесь, не в курсе?
— Не знаю. Мне о нем Дергачев весь вечер пьяную чушь молол. Вот еще на мою голову повадился. Боится идти домой под газом.
— А вы с ним построже.
— Не очень-то у меня получается.
— Что же он вам рассказывал об Артуре?
— Какое там — рассказывал! Плел несуразное. Но вам может и пригодиться, по принципу — навозны кучи разгребая, петух нашел рациональное зерно.
— Что поделаешь, приходится и в кучах искать. В чем дело?
Пашков по возможности воспроизвел сумбурные реплики Дергачева.
— Каково?
— Совпадает с тем, что я узнал из другого источника. Значит, заслуживает внимания. Спасибо! Пойду к потерпевшему.
— С Богом! — напутствовал Александр Дмитриевич и проводил его взглядом, каким провожают тяжело больного человека. «Этому, похоже, из дерьма не выбраться. Господи! Облегчи мою тоску в этом грязном мире взаимопожирателей». Он достал из ящика стола недопитую бутылку и сделал большой глоток.
А Мазин тем временем стучался в кабинет целителя.
— Входите, — крикнул тот.
В кабинете, кроме хозяина, никого не было, да и в коридоре было непривычно пусто.
— А где страждущие? — спросил Мазин, поздоровавшись.
— Перепугались, — сказал целитель зло, — боятся попасть в разборку.
— Считают, что шальная пуля опаснее их недугов?
— Наверно. Не знают, темные, что от судьбы не спрячешься.
— А я вот пытаюсь разобраться, судьба ли на вас оружие навела, или некто земной, кого можно за руку схватить.
— Кого же хватать собираетесь?
Артур говорил недовольным тоном, будто Мазин не старался его защитить, а угрожал.
— Говорят, вам недавно грозились.
— Кто?
— Ну, вам это лучше знать. По моим данным, некий кавказец.
— А… вот о чем речь. Быстро же у нас слухи распространяются.
— Слухи? Да ведь дыма, как говорится, без огня…
Артур Измайлович прервал энергично:
— Тут вы напрасно ищите. Хотя Руслан, так его зовут, действительно заходил.
— И угрожал?
Артур отрицательно повел головой.
— Во-первых, он был у меня после того злосчастного выстрела, а во-вторых, мы быстро уладили небольшое недоразумение.
— Нельзя ли поинтересоваться сутью дела?
Целитель поколебался, но решил ответить.
— Можно, конечно, хотя к покушению на меня эта история не имеет никакого отношения. Да за что ему меня убивать? Я его скорее спас от беды. Это очень давно было. Вам это интересно?
— Если не возражаете.
— Пожалуйста! — согласился Артур тоном человека, которого принуждают заниматься пустым делом. — Это был импульсивный юноша, как вы заметили со слов своих осведомителей, кавказской национальности, студент, ну еще подрабатывал в молодежном баре и отличался некоторой эксцентричностью. В результате попал в какую-то, не помню уже деталей, сомнительную историю.
— Вспомните, в какую именно?
— Да что-то связанное с оружием. Короче, он не то грозил, не то даже стрелял, и хотя никого не убил, на него завели дело, и парню маячил приличный срок. Вы же помните, как прежние власти относились к таким вещам? Им вечно мерещились вооруженные заговорщики. Я был в комиссии и пришел к выводу, что ему следует всего лишь укрепить психику, немного подлечиться. И мою точку зрения приняли во внимание, парня направили в спецбольницу, что было намного лучше, чем лагерь на Севере.
— Короче, вы его убедили, что психушка — это спасение?
Артуру Измайловичу не понравилось слово «убедили». По тому, как дернулась его щека, было заметно, что целителя не удовлетворила сама постановка вопроса.
— Ваш вопрос не корректен. Речь шла о выборе из двух зол, и, поверьте, ему досталось меньшее.
— Возможно, он недооценил преимущества выбора, — заметил Мазин с иронией.
— Согласен. Его национальный менталитет предпочитает эмоциональные, а не рациональные решения. Но сегодня это уже зрелый человек, мы поговорили, и он не смог не признать мою правоту. Мы расстались, как разумные люди.
Мазин посмотрел на абстрактный этюд на стене за спиной врача.
— Автор не из ваших пациентов? — кивнул он на рисунок.
— Представьте себе. Среди людей с психическими заболеваниями талантливые не редкость. Конечно, они видят мир по-своему, но их творчество вовсе не бред сумасшедших. Да и вообще разница между ними и так называемыми нормальными индивидами столь тонка, что взять на себя ответственность определить ее может только врач.
— Это опасная ответственность.
— Мне прекрасно известны обывательские разговоры о злодеях в белых халатах, — возразил Артур высокомерно, видимо приняв слова Мазина на свой счет.
Игорь Николаевич решил смягчить опасную тему.
— Существует, конечно, и обывательский подход, но вот факт, изложенный только что вами. В ваших руках оказалась человеческая судьба. Слава Богу, вы почувствовали меру собственной ответственности и, направив его на лечение, возможно, как он, судя по вашим словам, теперь и сам признает, спасли от худшей доли. Но признайте, не каждый же из ваших коллег достаточно гуманен, чтобы так поступить.
Артур напряженно и недоброжелательно следил за Мазиным, и тот видел, что целитель не обманывается насчет его слов о гуманности.
«Однако, если он почти открыто мне доверяет, за каким дьяволом ему понадобилось обращаться за помощью, отдавать мне пулю?»
Как бы читая его мысли, Артур Измайлович спросил:
— Не понимаю, зачем вам понадобилось с сарказмом отзываться о моей гуманности?
Игорь Николаевич пожал плечами.
— По вашему поручению я пытаюсь вычислить человека, который покушался на вашу жизнь. Но, кажется, вы лучший адвокат для тех, кого можно было бы заподозрить.
— Я не подозреваю Руслана, — заявил Артур без колебаний.
Мазин развел руками.
— Трудно искать в такой ситуации. У вас в самом деле нет никаких предположений?
— Представьте себе. Я врач, а не сыщик. Я провел жизнь, стремясь разобраться в человеческой душе, облегчить ее недуги, а не разоблачить их проявления. Я считаю убийство проявлением душевной неполноценности прежде всего. Мне трудно видеть в больном преступника.
— Завидую вам!
— Не понял.
— Вы, кажется, живете в здоровом гармоничном мире. В наше время это редкость.
— Опять колкость? Перестаньте. Я живу в том же мире, что и вы. У нас даже есть много общих знакомых. Но я не злодей в белом халате и не вижу врожденных преступников даже в тех, чьи поступки кажутся мне следствием психических расстройств.
— Например?
Артур махнул рукой.
— Поймали? Пожалуйста! Что такое алкоголизм? Разве не болезненное состояние? Разве не повод, чтобы человеком занялся психиатр? А болезненная ревность? Вы, как юрист, должны помнить, что одно время ревность признавалась смягчающим вину обстоятельством, именно как болезненное проявление.
— В другое время и отягчающим.
— Ну, это вульгарно — социальный подход, считалось, что ревнивец нечто вроде собственника. Так или иначе болезненная ревность тоже ненормальность в определенных пределах.
— Куда вы клоните?
— Разве у нас нет общего знакомого, страдающего обоими недугами, который тоже угрожал мне однажды?
«Тоже! Значит, кавказец все-таки угрожал. Оговорка прямо по Фрейду», — заметил Мазин, но за слово не схватился.
— Вы имеете в виду Дергачева?
— Ага! Сразу догадались? А вы и представить не можете, сколько выстрадала от него Марина Михайловна, очень серьезная и достойная женщина.
