Значит, идут. Только бы меня не затоптала толпа. Первый мужчина, очень изможденный, останавливается возле меня. Молча смотрит и улыбается. От его улыбки и тихого взгляда проходит боль в заднице. Почему-то хочется поцеловать его пыльные, сбитые в кровь с обломанными темными ногтями ноги. Так на меня уже однажды смотрели… Да-да, вспомнила, на меня однажды так смотрели — в машине, ночью, Борис… Улыбаюсь в ответ. Узнаю его. Но зачем-то спрашиваю: «Кто ты?»
Он молча проходит. А я слышу ответ, падающий крупными каплями дождя в пыль: «Я сам Бог. Я сам царь. Я сам раб». Снова поднимаю глаза. Мимо, не замечая меня, проходит в легких одеждах Наташка. Хочу крикнуть, а получается шепот. Она, не останавливаясь, машет мне рукой и быстро-быстро говорит: «Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это…» Куда они все уходят? Я не могу за ними. Остаюсь одна у пыльной дороги. Капли больше не падают в пыль. Должно быть, это были слезы…
* * *
Лимон сидел в машине и насвистывал привязавшуюся попсовую песенку:
«Увезите меня в Гималаи… увезите меня насовсем, а не то я завою, а не то я залаю, а не то я кого-нибудь съем…» Ему не хотелось возвращаться к Инге.
Менты, должно быть, по всей Москве сбились с ног в поисках рэкетира. Лимон благодарен Инге. Ведь она делает ему полную защиту. Сейчас все, кто сегодня пытался запомнить его внешность и кто не заострял внимания на нем, дают совершенно различные показания. Даже дочка Константина Опиевича утверждает, что у дяди была борода, и она дергала за нее. Или что-нибудь в этом роде. Инга не раз перетасовывала его внешность и масть. Обычно он на крыльях летел к ней, сжигаемый умопомрачительной страстью. Но куда-то чувства делись. И не тянет. Он долго колесил по центру города. После нервного напряжения царила гулкая пустота. Надоело. Прежде всего надо было бы напиться. Как-никак, а спихнул такое дело. После этого можно надолго лечь на дно. Даже навсегда. Почему не накатывает хмельная радость? Захотелось чего-то неожиданного. Теплого и спокойного. Вспомнил милую девчонку Ольгу. Пожалуй, она способна не корябать душу. Приложить ее, как подорожник, к телу и забыть обо всей своей жизни.
Незаметно для себя Лимон подъехал к дому, возле которого они расстались в прошлый раз. Ни квартиры, ни есть ли в ней Ольга, он не знал. Просто сидел, ждал, бубнил про Гималаи. На встречу как-то не очень рассчитывал. Что-то держало, не давало уехать. Скорее всего, нежелание возвращаться к ожидающей его на террасе Инге. Время подвалило к полночи. Ударил мороз. И в этот момент из темноты возникла женская фигура. Лимон не сомневался, что это Ольга…
* * *
Ни на минуту после пробуждения не могу отделаться от сна. Чувство полета продолжает присутствовать во мне. Боль в заднице прошла. Англосакс уговаривал остаться на всю ночь. Нет уж, спасибо, хорошего понемножку. Обещала внимательно поискать перстень с черным агатом. Ох, жмот! Как пить дать, подарил его Наташке, а теперь назад требует. С другой стороны, все равно кому-нибудь достанется. Пообещала найти, лишь бы побыстрее свинтить оттуда. Где же мне найти этого Бориса? Странный сон. Ничего в нем потустороннего нет. Старый хрен приходил, заинтриговал по поводу несуществующего богатства, вот в памяти и зациклилось. Но Наташка меня удивляет. Такое сказануть! Первый раз сон помню наизусть. С Борисом, наверное, неплохо пошурымурить. Так где ж его найти? Надо же убийцей заниматься. Время идет. Почему таксисты боятся заезжать к нам во двор? Вечно приходится шастать в темноте. Вон дурак фарами слепит. Только бы не приставал. Убыстряю шаг, надеясь юркнуть в подъезд. Рука сжимает в кармане газовый баллончик. Кажется, влипла. Дурак выходит из машины. Отойду подальше.
Бывают случаи, когда без разговоров затаскивают в машину. Надо же! Это тот самый Борис! Смеюсь от испуга. Он тоже улыбается. Сажусь к нему в машину. Сразу соглашаюсь ехать в ресторан. Вспоминаю, что с утра ничего не жрала. Хочу разглядеть его лицо, опять в темноте не удается. Третий раз вижу человека и почти не представляю, как он выглядит. Во сне он мне Понравился. Откуда уверенность, что видала именно его? А, разберемся. Давно я не была в кабаке.
Тем более ночью. Значит, прав старый хрен. Неимущие ужинают не в ночных ресторанах, а в своих вонючих кухнях. Борис, как обычно, молчит. Пусть молчит.
Зато мне поговорить охота. Если разобраться, с кем я все эти дни Говорю? С сумасшедшим Патом и сама с собой. Надоело. Приезжаем в самый центр. Кабак чумовой. «Вишневый сад» называется. Маленький такой. Уютный. В центральном зальчике фортепьяно приткнули, и на нем ветки с розовыми цветами вишни. Мы поднимаемся на подиум. Столик на двоих. Горят свечи. На стенах, обтянутых зеленой материей, висят картинки. Мне нравится. Официанты несколько угрюмые, ни о чем не спрашивают, ничего не предлагают. Не успела я пожаловаться Борису на свой волчий голод, как стол завалили всяческими деликатесами. Да, это тебе не с убийцей-англосаксом ужинать. От его коктейлей до сих пор тошнит. Пить буду только «Кровавую Мери». Борис удивляется. Оказывается, никогда такого не пил.
Вот деревня! Как бы мне его разговорить? Ужасно хочется выяснить про богатство.
Неужели старый хрен не обманул? Во дела! Меня Наташка учила, как поступать в подобных ситуациях. Болтливые мужики обычно денег не имеют. Они считают, что особое удовольствие — их слушать. Вешают лапшу на уши и думают, что от дурацких хохм ноги сами раздвинутся. Ага, держите варежку шире! На такую тюльку в основном молодые неопытные телки попадаются. Начинает мужик стараться покорить тебя своим умом, рассказывает, как по загранкам ездит, с кем дружит — значит, на понт берет. Или ему кажется, что я должна посчитать за счастье ему отдаться.
Значит, дурак. Ну в самом деле! О чем крутому мужику с башкой со мной говорить?
Крутой — он и есть крутой. Платит деньги и разговорами себя не утруждает. Борис молчит. Ест, как и я, с аппетитом. В подобных случаях, по Наташкиному рецепту, нужно болтать самой. Им это нравится. Я болтаю, мужик отдыхает, доволен. Раз телка щебечет, значит он ей нравится. Говорить лучше о чем-нибудь своем, с ним никак не связанном. Чтобы не напрягать. Вот возьму и расскажу Борису о своем княжеском происхождении. Он-то на князя явно не тянет. Руки о скатерть втихаря вытирает. Пальцами кости из рыбы вытаскивает. Все-таки я его понемногу разогреваю. Несколько раз улыбнулся. Почему он мне напоминал Шварценеггера?
Ничего общего. Нет, есть. Жесткость в лице. По такому личику бутылкой ударишь — и следа не останется. Улыбается одними губами. Причем появляется какая-то растерянность. Очень мило. Улыбнулся, вроде извинился. Смотрит прямо мне в глаза. Жует и смотрит. Взгляд ничего не выражает. Или я совсем дура и ничего не понимаю.
Мне кажется, он думает о своем. Несколько раз ловлю его на том, что он не откликается на свое имя. Выходит — не его. Прав старый хрен!
— Борис, как тебя зовут?
Опять извиняющаяся улыбка.
— Ну серьезно. Ты же на Бориса не откликаешься.
— Зови меня Лимон.
— А почему не апельсин? Или киви? Я киви обожаю.
— Мне больше подходит Лимон. Так почему-то считают.
— Ладно. Лимон лучше, чем Борис.
Произношу «Лимон» и кажется, везде лето, пальмы, море и лимонад!
* * *
Инга стояла перед зеркалом. Рядом трещал и сыпал искрами камин.
Дверь на террасу была открыта настежь. Кружевная занавеска надувалась парусом, снежинки кружили по всей комнате. В глубине Зазеркалья задумчиво кряхтел Яков Вилимович Брюс, государев генерал-фельдмаршал. Старый граф был вызван для совета. Поэтому держался подчеркнуто официально. Перед его появлением Инга бесконечно долго кружила вокруг стола, полыхающего свечами всех четырех канделябров и издевающегося над ней Неразложенным пасьянсом. Она не находила в себе сил прикоснуться к картам. Обратилась к зеркалу в последней надежде. Но Брюс не утешил ее своим приговором:
— Пасьянс следует немедленно разложить до конца. В противном случае несчастья настигнут всех, чьи судьбы в нем загаданы.
— Любезный граф, вы самый чтимый чернокнижник России, вспомните, будьте так любезны, ведь бывали случаи, когда линии судеб переставали подчиняться вам… Не лучше ли в таком случае оставить все, как есть?
— Голубушка, мозг мой от этих бессмысленных веков высох совсем, но отличить гадание от любовной интрижки я вельми способен.
— Да, я люблю его! Нет, я его ненавижу! Он — мое создание! Ну как мне отказаться от него? Смилостивьтесь, граф…
— Дура ты, баба. Тебе свыше такая сила и власть даны, а ты их со своими мерехлюндиями поди и профукаешь!
Инга размазывала слезы по щекам и не знала, что еще придумать.
