Правительство незаконно навязывало народу свою волю, а затем стало пытаться сделать его настолько безвластным, чтобы он не мог и надеяться на реализацию своего права сопротивляться продажному государству, навязывающему свою волю вопреки общепризнанным законам и морали.
Вновь мужчины и женщины, собравшиеся на Капитолийском холме, несмотря на январский холод, встали и радостно закричали…
* * *
Роман Маковски вышел из самолета под номером один. Его забавляло, что такой номер был на любом летательном аппарате, в котором он передвигался: спортивном биплане, истребителе или, как было в нынешнем случае, боевом вертолете. Стоявший рядом с ним помощник напомнил:
— Командира базы зовут Хеклер. Он — подполковник, господин президент.
— Да, хорошо, — ответил Маковски.
Солдаты президентских «Ударных отрядов» в подчеркнутом камуфляже и новых беретах выстроились для смотра.
Офицер — «Должно быть, это командир базы», — подумал Маковски, — двинулся к вертолету.
Из усилителя раздавалась музыка. Играли «Слава вождю».
Маковски взглянул на здание штаба и двинулся к нему, но помощник, остававшийся у вертолета, окликнул:
— Господин президент…
— Холод собачий, — бросил Маковски через плечо.
— Господин президент, — подбежавший к нему офицер отдал честь.
— Рад видеть вас, Хеклер. Мне нужно сделать неотложный звонок. Передайте мое сожаление вашим солдатам.
— Но…
Маковски продолжал идти, сказав высокому мужчине с двумя пистолетами за поясом:
— Я — президент. И я должен ходить на этом сраном холоде? Ходите сами. — Здание штаба было уже совсем рядом. Над его дверью горела лампочка.
Роман Маковски прибавил шаг. Офицер с двумя пистолетами застыл подле:
— Может, позже, мистер президент?
Маковски остановился под лампочкой, повернулся и посмотрел на него:
— Я приехал сюда посмотреть, как движется дело с этими офицерами — бунтовщиками. И выманить этого чертового Холдена вместе с остальными бандитами-»патриотами» на открытый бой. Прибыл по этим двум причинам. Пневмония к ним не относится; если вас интересует мое мнение, то вы бы выглядели гораздо лучше, если бы заставили ваших людей построить побольше стен вокруг этого сраного холодильника, а не ходить вокруг, как игрушечные солдатики.
Президент Роман Маковски прошел мимо офицера, и двери магически открылись перед ним. Это сделала симпатичная блондиночка в камуфляжной форме. «Наверное, какой-то клерк», — подумал он.
— Как вас зовут?
— Андерсон, сэр. Капрал Луиза Андерсон.
— Покажете мне базу попозже вечером. Нужно будет, чтобы вы оказались в моем распоряжении как можно быстрее.
— Есть, сэр! — она отдала честь.
Он кивнул.
Она даст ему возможность оценить все достоинства новой постели. Позади раздался голос этого Хэрпера или Хэймера:
— Господин президент!
Что за неприятное раздражение в голосе. Маковски остановился и, обернувшись, спросил:
— А где Хобарт Таунс?
— Один из бунтовщиков уже почти раскололся. Мистеру Таунсу показалось, что ему следует быть с доктором Мастерсоном и доктором Лигетом.
— Лигетом?
— Полковым врачом, господин президент.
— Хорошо. Я хочу, чтобы эта молодая женщина показала мне, где я остановлюсь. Мне нужен ваш лучший «Бурбон» и два часа отдыха. Если этот бунтовщик собирается расколоться, я посмотрю на него позже. Если он не расколется, в этом вообще не будет смысла.
— Есть, господин президент.
— Хеклер, — он прочитал фамилию, вышитую на форме. — Вы производите хорошее впечатление. Вы далеко пойдете.
— Есть, мистер президент, — в голосе Хеклера чувствовался энтузиазм, но глаза казались рассерженными. Затем подполковник посмотрел на блондинку. — Вы будете сопровождать президента, капрал, и помогать ему всевозможным образом. Выполнять все поставленные им задачи. Ясно, капрал?
— Есть, сэр, — ответила она, вытягиваясь по струнке. «Симпатичная задница», — заметил Маковски.
Она повернулась и посмотрела на президента.
— Покажите, где моя комната, — сказал Маковски.
— Здесь, президент, — ответила она, показывая по коридору направо. Маковски пошел за ней. Он слышал, как за его спиной открываются и закрываются двери. Должно быть, Хеклер, или как его зовут, что-то собирается объяснить этому сборищу застывших на морозе остолопов. Не все ли равно, что объяснять. «Ударникам» нужны прежде всего хорошая форма, оружие и немножко власти. Как охранникам тюрьмы.
Ноги у Дэвида Холдена чуть замерзли, и ему вновь пришлось согревать их ходьбой. Он добровольно вызвался сменить на посту у входа в Пещеру Голландца молодого индейца из Калиспела. Тот стоял на часах с четырех утра и вконец окоченел.
Пройдя вдоль гребня холма, Холден спустился в глубокий снег. Его не удивило, что ногам здесь стало теплее, хотя продвигаться тут было труднее. Пронизывающие циклоны намели здесь сугробы, доходившие ему выше колен. Он поправил ремень, приподнимая винтовку повыше. М-16 — мощное и надежное оружие, но не стоит волочить ее по снегу без особой надобности.
Холден прошел мимо входа в главную пещеру — снаружи обманчиво маленького. Но стоило пройти несколько ярдов, чуть согнувшись, как перед тобой открывался широкий и высокий свод, с которого свисали, как будто навсегда замерзшие пятнадцатифутовые сталактиты.
Холдену хотелось вернуться с Рози сюда, когда все это закончится. (Если только они оба выживут.) Первозданная красота этих мест выглядела непостижимой, жестокой, но странным образом успокаивающей.
— Рози, — прошептал он.
Холдену не хватало ее больше, чем он мог поначалу представить. Нет, его любовь к погибшей жене и детям не уменьшилась. Просто Холден любил Рози больше любого живого существа. Порой, в одиночестве, он с тяжелой откровенностью признавался себе, что так, как ее, никогда и никого не любил в жизни.
Его душа умерла в тот самый день, когда ФОСА, заявив о своем существовании, убил Элизабет с детьми в университете. Казалось, этот день был так давно, но в его сознании он сохранился до мельчайших подробностей, словно все происходило вчера.
Рози вновь вдохнула в него жизнь.
Порой Холден рассказывал себе — напоминая торговца, пытающегося привлечь недоверчивого, но выгодного клиента — о том, что они с Рози будут делать, когда война за свободу победоносно завершится. Он отправится с ней в Швейцарию, она вновь увидится с его тестем Томасом Эшбруком и познакомится с матерью Элизабет, Дайаной. Холден предполагал, что Рози и Дайана понравятся друг другу.
Тогда найдется время поразвлечься.
Он никогда не ходил с Рози ни в ресторан, ни в дансинг, ни в кино, ни даже в кафе-мороженое. У них не было многого из того, что бывает между людьми, которые любят друг друга и хотят пожениться.
Кстати, когда война наконец закончится, они первым делом поженятся. И свадьба будет что надо. Может, с обилием гостей, может, в узком кругу. Рози все хорошенько обдумает. Женщины любят подробно планировать такие вещи. Холден вспомнил свою свадьбу с Элизабет. Нет, гостей обязательно будет много. Все «патриоты» из Метроу, других городов, а также Лютер и его ребята.
Он был уверен в том, что когда борьба завершится, Лютера Стила, Билла Раннингдира, Петровски, Лефлера и Блюменталя оправдают за их помощь «Патриотам». Но сперва должен появиться настоящий президент, человек, пост которого Роман Маковски занял, позаботившись об устранении истинного президента.
Маковски.
Холден вздрогнул, на миг, борясь с ветром, сорвал перчатку и закурил сигарету. Ему нравилось стрелять их у Рози. Забавная шутка. Затянувшись и надев перчатку, он двинулся дальше. Разумом он понимал, что от курения сжимаются кровеносные сосуды, а от этого острей ощущаешь холод. Но он ощущал прилив тепла, пусть даже чисто психологически. В конце концов, в сигарете горит огонь.
Маковски.
В качестве спикера Палаты представителей Маковски воплощал все плохое, что произошло с Америкой за эти годы. Повышение налогов, усложнение законов, ограничение свобод, контроль над каждым шагом на жизненном пути, приостановка Билля о правах, все больше и больше бумажной работы во имя этих сомнительных целей, все больше денег на эту работу. А как следствие — новое повышение налогов и процесс идет по новому кругу.
Президент. Маковски — президент.
Эти слова противоречили друг другу. Независимо от того, как часто и с какой интонацией они произносились. Язык просто не поворачивался их промолвить. А будучи сказанными, они оставляли горький привкус.
Холден услышал звук, похожий на удар топора по дереву, оглянулся направо и налево, побежал к скалам в ста ярдах от него, упал, встал на ноги, вновь побежал и опустился между скалами в снег, доходивший ему до плеч.
