— На войне есть лишь одно правило, — частенько повторял он Болану. — Победить противника.
Харлан Винтерс привык к победам: его охотников знали и боялись во всех вражеских лагерях Юго-Восточной Азии.
Первой на свет появилась группа охотников «Эйбл», которую возглавил Мак Болан. Ему чаще других приходилось выполнять самые опасные задания. Хоулин Харлан, ставший к тому времени полковником и принявший под свое командование все группы охотников, часто ходил на задания именно с командой «Эйбл».
Они с Боланом прекрасно подходили друг другу.
С голодухи им доводилось есть корни, болотную траву, насекомых, мелких грызунов, лежать на рисовых полях по горло в мутной воде, отсиживаться в ледяных ручьях в стане врага. Во время одной из разведывательных операций они нашли «тропу Хо Ши Мина» и прошли ее из конца в конец, устраивая смертельные перестрелки. Они на пару преследовали террористов до их лагерей в Лаосе и Камбодже, а затем быстро возвращались к своим, преодолевая бесконечные километры страшного пути по вражеским территориям, охваченным мятежом.
Да, Болан знал Винтерса, как самого себя, и он никак не мог допустить, чтобы этот стальной человек покончил с собой, как последний трус.
Ну а что касается его связи с мафией, то она была вполне объяснимой. Винтерс принадлежал к числу людей, которые живут по собственным нравственным правилам. Он постоянно выступал против политической системы, которая, по его мнению, несла ответственность за продолжение войны. Он часто не обращал внимание на политические директивы, которые исходили из Сайгона или Вашингтона. Неоднократно Болан подозревал, что в своих отчетах о действиях охотников Винтерс искажает полученную от них информацию.
Но система расправилась со строптивым своевластным полковником. Его бесцеремонно отстранили от командования и в качестве наказания перевели в один из отделов Генерального штаба в Сайгоне. Все знали, что приказы, касающиеся полковника, исходили от главы Пентагона. Хоулин Харлан стал слишком известен. Военные журналисты много и часто с восторгом писали о нем и тем самым невольно способствовали тому, что полковнику запретили участвовать в боевых действиях. Зато пацифистская пресса в США неистовствовала в своих антивоенных статьях, и Хоулин Харлан стал мешать людям из Вашингтона.
Через несколько месяцев срок службы Болана на передовой закончился. Он уехал в США, а через месяц снова попросился в свою часть. Его просьбу сразу же удовлетворили, и вскоре Болан вновь оказался на передовой среди своих охотников. Но Харлана Винтерса он больше не видел вплоть до последней встречи в библиотеке виллы.
Болан не всегда одобрял действия Винтерса, чье неформальное поведение оставляло желать лучшего. Но он всегда испытывал уважение и дружеские чувства к солдату, который был его учителем. Не осуждая покойного, он признавал, что между его бывшим командиром и мафией существовали определенные отношения. Однако Мак решил, что в Сан-Диего покойника все же проводят в последний путь с подобающими его рангу воинскими почестями.
Болан полагал, что эти связи возникли еще тогда, когда полковник, отстраненный от боевых действий, изнывал от безделья в Сайгоне. И тем не менее, он не представлял себе похорон Харлана Винтерса без воинских почестей.
— Что будем делать? — спросил Бланканалес.
— Мы проникнем в зону противника, — тихо сказал Болан, — взломаем его логово и спасем доброе имя полковника. Идет?
Бывшие охотники из команды «Эйбл» переглянулись, а «Гаджет» Шварц, откашлявшись, произнес:
— Значит, операция по спасению.
— Ради мертвого, — вздохнул Бланканалес.
— Ради памяти великого солдата, — поправил его Болан. — Он того заслужил. Разве не так?
— Да, — подтвердил Шварц.
— И не искажая отчета, — тихо добавил Бланканалес.
— Мы только вытащим его из той грязи, в которую он попал, — пояснил Болан. — Ну а судьей себе он будет сам.
— Хорошо, — согласился Бланканалес. — Последнее усилие ради его чести.
Временная осада Сан-Диего не была снята, наоборот, она обретала упорный, затяжной характер.
Команда «Эйбл» приняла вызов.
Серые предрассветные сумерки постепенно рассеивались. Калифорнийское небо обретало свою обычную чистоту и прозрачность, и на его фоне на северо-востоке уже четко вырисовывались неровные очертания гор.
Монтгомери Филд, небольшой аэродром для частных и небольших пассажирских самолетов, мирно дремал в ожидании нового дня.
Люди в белых комбинезонах — техники аэропорта — уже деловито сновали между самолетами, готовя их к предстоящим полетам.
Сигнальные огни и подсветка взлетно-посадочной полосы еще горели, из открытых ворот некоторых ангаров вырывались потоки яркого света и длинными вытянутыми прямоугольниками ложились на бетон рулежных дорожек. Через открытое окно диспетчерской на контрольной башне доносился стрекот работающего телетайпа.
«Чикано» Мануэль Рамирес и «Учитель» Джек Физзи сидели в кабине новенького грузовичка-вездехода, припаркованного у самой площади техобслуживания в тени ангара. Опустив стекло, Физзи выстукивал пальцами по крыше машины ритм мелодии кантри-рок, звучавшей по радио.
Водитель Рамирес оказался тучным, толстощеким малым с густой блестящей шевелюрой. Сшитый по мерке костюм был сильно измят и сидел на нем, как на корове. Мануэлю «Чикано» исполнилось сорок, и натворить он уже успел столько, что его разыскивала полиция трех штатов. Закрыв глаза, он положил голову на баранку, делая вид, что спит.
Зато Физзи не было и тридцати. Два года он проучился в небольшом университете на восточном побережье, а потом подался в Калифорнию, чтобы подзаработать. Через год после приезда он на три года загремел в тюрьму «Фалкон» за кражу автомобиля. Двадцать месяцев он отработал в тюремной службе реабилитации, обучая чтению и письму неграмотных заключенных. Но, по всей видимости, в тюрьме он скорее выучился сам, чем научил других. Всего через несколько недель после выхода на свободу он связался с Люкази, боссом организованной преступности в южной Калифорнии.
В отличие от Рамиреса Учитель всегда безукоризненно одевался, длинным нечесаным патлам предпочитал аккуратную мужскую прическу и по натуре был очень живым и общительным человеком. Его легко можно было принять за молодого высокопоставленного чиновника, но это внешнее сходство было обманчивым.
Толстяк лениво поднял голову.
— Который час? — пробурчал он.
— Огней не видно, — ответил Физзи. — Пока он опаздывает только на десять минут.
— Эти проклятые поставки мне уже надоели.
— И мне тоже, — вздохнул Физзи, а потом добавил: — Но эта — последняя, другие пойдут уже не скоро.
Он выключил радио.
— Вероятно, там плохая погода.
— Наведи справки у служащих, — подсказал Рамирес.
— Нет, нет. Он прилетит.
Два техника в белых комбинезонах вышли из-за угла ангара и направились к грузовичку.
— Спроси у механиков.
— Да откуда им знать? — огрызнулся Физзи. — Он ведь и раньше запаздывал. Потерпи немножко.
Техники спокойно приближались, болтая и посмеиваясь. Подойдя к машине, они разошлись и с обеих сторон заглянули в кабину.
Около водителя остановился коренастый брюнет среднего роста с живыми черными глазами. Когда он улыбался, насмешливые морщинки в уголках губ становились особенно заметными.
Второй отличался высоким ростом и мощным атлетическим телосложением. Он выглядел моложе своего друга, да и выражение лица его, черты которого были как бы вырезаны ножом, вызывало некоторое беспокойство: безжалостный взгляд и полное отсутствие улыбки на плотно сжатых губах будили неосознанное чувство тревоги.
— Спроси у них, — предложил шофер.
Физзи вполголоса выругался и высунулся из машины навстречу атлету.
— Эй, приятель, как там сводка о погоде в горах? — процедил он, едва разжимая губы.
— Плохая, — ответил детина ледяным голосом.
Черный пистолет с глушителем словно по волшебству оказался в его руке, и верзила, больше не произнеся ни слова, приставил его ко лбу Физзи.
С другой стороны машины раздался негромкий приглушенный крик.
Молодой мафиози расслабился и заговорил примирительным тоном, в котором чувствовалась изрядная толика почтения.
— Ладно. Хорошо, хорошо. Не нервничайте. Что на вас нашло?
Великан коротко бросил:
— Вылезай!
Его голос как будто доносился из загробного мира и начисто отбивал у собеседника желание спорить.
Техник отступил на шаг, не опуская пистолета, и открыл дверцу. Стараясь не делать резких движений, Физзи медленно вылез из машины, держа руки так, чтобы они все время были на виду. Затем то ли инстинктивно, то ли по привычке, он повернулся, расставил ноги и положил руки на крышу машины, чтобы дать себя обыскать.
