— А ну-ка всем назад! Шо, погано слышно?!
Молодой казачок насмешливо протянул:
— Та он не заряжен!
Казаки пьяно загоготали. У Димона губы тоже растянулись в пьяной ухмылке, и он не сразу отреагировал, когда карабин в руках Лены выстрелил.
— Ну, девка, ты даешь! — наконец восхищенно воскликнул он. — Хорошо, хватило ума вверх пальнуть! А то бы хтось щас валялся тут в кровячке.
Он разжал руки и отпустил Володю.
— Скажи спасибо своей племяшке, шо такая храбрая!
Лена зло выкрикнула ему в лицо:
— Ты шо надумал, Димочка? У нас в хате обыск устроить? А ну гэть видселя! Я с тобой завтра побалакаю. И объясню тебе, чья я невеста! Нашелся женишок! С каких это пор? Когда это я тебе слово давала?
Димон, все еще улыбаясь, подошел к Лене и остановился только тогда, когда дуло карабина уперлось ему в лоб.
— О, по-нашему заговорила. А то все из себя интеллигентку строишь. Какая ты красивая…А я ж тебя давно люблю. Ну и шо с того, шо слово не давала? Ты его вообще никому не давала. Шо я — не знаю, шо и Волохов за тобой сохнет, и Серый трепался, шо стоит ему тебя пальцем поманить, ты сразу вся его будешь? А я хитрый, я выжидаю. Раз ты никому глазки не строишь, значит — моя будешь. Понимаешь? Для меня осталась и моей невестой будешь!
Казаки одобрительно загудели и Димон, чувствуя их поддержку, азартно выкрикнул:
— Ну давай, стреляй в меня! Давай…
Турецкий уже не удивился, когда Лена стала медленно опускать карабин, пока дуло не остановилось на уровне паха Димона. Смелая девушка, под стать своему дядьке — подумал он. Решительный голос Лены перекрыл ропот казаков:
— Гэть! Я стреляю хорошо. Це у нас семейное…
— Ну все, все… — криво усмехнулся Димон, с опаской отодвигаясь от Лены. — Уходим…Пошли, хлопцы. А то у нее шо-то поганое настроение. А когда у девчат поганое настроение, от них всего можно ожидать…
Казаки опять загалдели, но решительность девушки подействовала на них отрезвляюще. Только самый молодой из них еще хорохорился и пытался уговорить казаков прошмонать хату бывшего мента.
— Пошли, — потянул его за рукав Димон. — Мент не станет ховать у себя бандита. Он же у нас законник! А це уже на всю жизнь, як поганая болезнь.
Казаки пьяно захохотали и скрылись в темноте.
Турецкий с облегчением вздохнул и лег прямо на жесткий пол, вытянувшись во весь рост и расслабив напряженные мышцы. Пахло пылью и старыми вещами. Чердак был захламлен какими-то узлами и ящиками, всеми теми ненужными в хозяйстве вещами, которые жалко выбросить, хотя они, может, уже никогда не понадобятся. Вот их и стаскивают хозяева на чердак, с глаз долой, а потом напрочь забывают о них. Паутина лохмотьями свисала с балок под потолком, а что творилось по углам, можно было только представить.
Турецкий взялся за бок и поморщился от боли. Хорошо хоть не сломаны ребра, а то и вздохнуть не смог бы в полную силу. Рука нашарила в кармане сложенный лист бумаги. Он опять подполз к окну, чтобы при ярком свете луны рассмотреть запись. Рядом с примитивной схемой кто-то корявым почерком набросал ряд цифр. Ну что ж, расшифровать запись не составляло особого труда, записка писалась второпях, но вполне разборчиво. Скорее всего Олежка и писал, не предполагая, что она попадет в чужие руки… «14.35» и «ваг № 240002210 рыж.»
Заскрипели ступеньки, и дверца в полу приподнялась ровно настолько, чтобы в нее пролезла Лена, протискиваясь в обнимку с одеялом и подушкой.
— Это вам, — смущенно проговорила она, встретившись взглядом с Турецким. Он почему-то тоже испытал легкое смущение.
— Балуешь меня, — перешел на «ты» Турецкий. — А я тут приготовился совсем по-походному расположиться. Видишь, успел уже поваляться на полу, — принялся он отряхивать джинсы, предполагая, что вряд ли за последние годы тут мыли полы.
— Тут пыльно, вы уж извините. Я давно на чердак не забиралась. Не люблю запах старых вещей. А сейчас подумала — жестко лежать на голом полу. А вам, наверное, больно… — догадалась она, заметив легкую гримасу на лице Турецкого, когда он неловко повернулся и опять ощутил боль в боку.
— Да нет, уже не так… Привыкаю, наверное, — покривил душой Турецкий. Не хотелось в глазах девушки выглядеть этаким страдальцем. — А ты храбрая девушка. Я тут наблюдал за осадой вашего дома из окошка. Здорово ты припугнула этих ряженых своим карабином. Спасибо тебе. Правда, до сих пор мне не приходилось прятаться за спиной женщины. Даже как-то неловко.
— Да что вы…На самом деле я не такая уж и храбрая. Это я со зла. Ненавижу этих наглых самозванцев. За дядю Володю испугалась, за вас. Когда вижу несправедливость, меня всегда на подвиги тянет. За себя не могу постоять, такой у меня дурацкий характер. А за своих готова на кого угодно наброситься. Гнев глаза застилает, себя не помню. Иногда думаю — вдруг со мной что-то не в порядке?
— И часто такое с тобой бывает? — заулыбался Турецкий, радуясь, что Лена разоткровенничалась и исчезла неловкость, которую он почему-то испытывал рядом с ней.
— Раза три за всю жизнь было, — призналась Лена.
— Ну тогда ничего. Все с тобой в порядке. Никакой клиники не вижу.
Лена тихонько засмеялась и принялась по хозяйски расстилать одеяло и взбивать подушку.
— А стрелять где научилась? Я понял — карабин держишь в руках не в первый раз.
— Дядя Володя научил. Мы с ним в лесополосу ездили поупражняться. Он сказал — в жизни все надо уметь. Когда я в институте еще училась, иногда с ребятами в тир ходила. Прикольно было, развлекались так. Но тогда я просто, для удовольствия стреляла. А здесь, дядя Володя сказал, суровая необходимость. Обстановка очень неспокойная, — серьезно сказала девушка и провела рукой по одеялу.
— Да вы садитесь, в ногах правды нет…
— Лен… А я ведь собрался уже уходить. — Сменил шутливый тон на серьезный Турецкий. — А то твой жених с друзьями еще раз придет…Когда протрезвеет. И тогда уже не станет играть роль влюбленного человека.
— А он мне и не жених вовсе, — вскинулась Лена. — Просто проходу не дает. Но я на него ноль внимания, хотя и побаиваюсь. Опасный он человек… И уходить вам никак нельзя. Они вас по всей Новоорлянской ищут — и менты, и казаки. Уже, наверное, все оцепили. Вас же пристрелят…Вы не представляете, на что они способны. Дядя Володя говорит, у нас здесь полный беспредел.
Турецкий, раздумывая над ее словами, повернулся к окну. Станица затихла, в окнах погасли огни. Все вокруг наконец успокоилось и не верилось, что в этой умиротворенной тишине его подстерегает по крайней мере десяток людей со стволами. Даже собаки перестали лаять, видимо, исчерпав свой лимит рвения. Звездное небо нависло нарядным шатром над станицей. Темные тени, которые отбрасывали деревья и дома, напоминали театральные декорации.
— Дядя Володя сказал — утром решим, что делать, — нарушила молчание Лена, неуверенно глядя на Турецкого.
— А если все-таки придут? Вы же в первую очередь пострадаете. Я не могу этого допустить.
— Да бросьте, — хмыкнула Лена. — В первый раз, что ли? Отобъемся!
Она села на одеяло, поджала ноги и натянула подол платьица на колени, уютно обхватив их руками.
— Вон когда дядя Володя начальником отделения был — и не такое случалось. Один раз даже хату подпалили. И ничего…Мы быстренько огонь погасили, дядя Володя пострелял вокруг, на том дело и кончилось.
— Кто подпалил? Казаки?
— Нет, тогда еще здешние парни в казаки не подались. Просто рэкетом занимались. Дядя Володя их ловил, ловил…Ну и ничего не получалось. Зажимали его сильно. А потом драка пьяная была с этими из Ворыпаевской…Они все время с нашими конфликтуют. А дядя Володя их всех задержал. А Олежка Бэмби на него пистолет наставил — ну дядя Володя выстрелил, пистолет у него из руки выбил — руку прострелил…Пришлось палец отрезать…
Она с удивлением заметила улыбку на лице Турецкого, но ничего не спросила.
— Вот тогда нас и подпалили. Ну а потом дядя Володя ушел из милиции. Они там всех купили, а его не смогли. Он смелый, честный…
В ее словах прозвучала такая гордость за Володю, что Турецкий понял — выше авторитета, чем ее дядя, для нее не существует.
— С тех пор они его и не любят… — продолжила Лена. — А вы правда Олежку Бэмби не убивали?
— Правда, Леночка, правда.
Лена помолчала, присматриваясь к Турецкому. Наконец решительно спросила:
— А скажите…Там в Москве с вами что-то ужасное случилось? Ну, когда вы убежали оттуда. А про жену придумали, потому что это все тайна? За вами гнался кто-то?
Турецкий нахмурился. Ему совсем не хотелось развивать тему, которая так интересовала Лену. А она, по всей видимости, ждала интересного рассказа и по-детски приоткрыла рот.
— Никто за мной не гнался, — нехотя ответил он. — Никто, кроме собственного самолюбия. Если тебе это понятно.
