— Инспектор уголовного розыска капитан Кифарский прибыл в ваше распоряжение! — отрекомендовался рыжий, щелкнув каблуками.
Я схватил его за шиворот и втащил в номер. Мы обнялись.
— Ну, поворотись-ка, сынку! — отшвырнув автомат на кровать, широко улыбнулся мой одноклассник. — Экой ты стал!
— Толик! Вот это да!.. Значит, в пинкертоны подался? А ведь собирался врачом стать, как отец?
Толик стукнул о стол донышком бутылки коньяка и по-хозяйски уселся за стол.
— Человек предполагает… — перевернул вниз дном тонкостенные стаканы из гостиничного комплекта. — В мед я благополучно провалился, забрили в армию, оттуда — по комсомольской путевке в угро, потом — школа милиции в Краснодаре. Все думал — временно, да так и заторчал в ментах, а теперь что уж менять.
Я выложил из сумки завернутые Леной бутерброды:
— Рассказывай! Женат? Дети?..
— Была жена, да сплыла… Ну, со свиданьицем, майор! — И, звякнув своим стаканом о край моего, залпом выпил. — Надолго к нам?
Я понюхал коньяк и отставил стакан в сторонку.
— Да вот, напросился, понимаешь, язву подлечить гра-динской водичкой, — убил двух зайцев сразу, не желая ни пить, ни вдаваться в подробности.
Богатая сероводородом градинская вода (а также пиво, водка, лимонад, продукты и все, что приготовлено на ее основе) смердела тухлыми яйцами, но, говорят, помогала язвенникам.
— Э-э, — покивал сочувственно Кифа. — Дожил, да? С начальством небось нелады? Язва — она ведь болезнь нервенная. Я когда узнал, что Игорек Вениаминов у нас объявился, так и подумал: выкинули парня из столицы. Ну да ничего, у нас тут тишь да гладь да Божья благодать — вылечим твою язву.
— Как наши-то? — отстегнув рожок с 5,45-мм патронами, заглянул я в ствол автомата. — Классная жива?
— Классная жива, — откусил полбутерброда Кифарский. — Живет в Тель-Авиве. Там же Зоя Петрова, она же Хейфиц. Судьин Костик в Афгане погиб. Шустов спился. Демидова и Ясинец поженились, плодятся с кошачьей скоростью…
Он пересыпал фамилиями одноклассников и учителей, многих из которых я уже не помнил, потому что за два последних школьных года не успел ни с кем подружиться. Всего за десятилетку я сменил пять школ, и одноклассников у меня было человек сто пятьдесят в пяти городах бывшего Союза.
Если Яковенко разузнал мою биографию во всех подробностях, включая два года, которые я проучился в градинской школе, то действовал он с завидной оперативностью. Стоило поблагодарить его за заботу: назначение мне в помощники офицера, да еще доброго приятеля, было с его стороны знаком особого расположения.
Кое-что в этом городе я припоминал — например, высокий желтый забор, за которым когда-то размещалась воинская часть.
— Военных вывели за город еще в девяносто первом, — объяснял Кифа, — а сюда переехала мореходка.
Мы колесили по раскаленному Градинску второй час. Окраинный южный район — бывший Ленинский, а ныне Монастырский — изменился. Две гостиницы, новый авто-вокзал, корпус завода «Азоврыба», банк и круглый торговый павильон из стекла и металла, да вот теперь мореходка, разместившаяся на месте передислоцированного полка морской пехоты, представляли его деловую часть. Частные жилые дома были давно снесены, некогда узкие извилистые улочки превратились в проспекты и теперь были застроены блочными девяти- и шестнадцатиэтажками.
— Вон там, по Флотской, проходит граница района, — ткнул Кифа пальцем в перекресток.
Рация в салоне все время оставалась включенной. Трижды диспетчер направлял на вызовы наряды ППС, один раз выезжала опергруппа, сработала сигнализация в ювелирном, но мы были далеко.
— Искупаться бы, — посмотрел на часы Толик.
— Почему бы и нет? — обрадовался я предложению и повернул к набережной.
В принципе для первого знакомства с обновленным Градинском было вполне достаточно. Если бы я поездил так дня три, то освоил бы его географию лучше Москвы.
«Шестой», я — «Первый», доложите маршрут следования».
«Первый»… «Шестой» на «двенадцатом» — перекресток Строителей и Морской».
«У вас там на Караваевой драка в общежитии ЖБИ».
«На Караваевой — это не у нас, но так уж и быть…»
«Да уж сделай одолжение, Антипов!»
«Вас понял…»
Я доехал по каменистому берегу до самой кромки и остановился так, что набегавшие волны щекотали широкие покрышки «ниссана». Мы с Толиком разделись и, словно в позднем нашем детстве, наперегонки бросились в море. Вода оказалась теплой, как забытый в термосе позавчерашний чай. До безлюдного, не приспособленного для купания участка берега, примыкавшего к порту, доносились гудки теплоходов, гудение портальных кранов; пахло морем, арбузами, августом и чем-то еще, возвращавшим меня в счастливые времена.
— Ты с инспекцией к нам или как? — чавкая купленным мною по дороге персиком, невзначай поинтересовался Кифа, когда мы уселись на горячих валунах.
— С инспекцией генералов посылают, — зашвырнул я в море окатыш. — А я сюда с диогеновой миссией.
— Не понял.
Я подошел к машине и достал из кармана лежавшего на заднем сиденье пиджака бумажник.
— Человека ищу, — показал Кифе фото Виталия Жигарина. — Не встречал?
Он внимательно посмотрел на фотокарточку, перевел взгляд на меня.
— Он что, в розыске?
— А я что, на блины к теще сюда приехал?
— И что натворил?
— Спрятал у подельника полтора килограмма кокаина. Мы его взяли, а кокаин не нашли. Пока искали, он с калымского этапа ушел. Подельника мертвым нашли и след порошка в погребе.
Я рассказал все как на духу, кроме того, что это легенда, под которой внедряли Жигарина в градинскую группировку.
— Не встречал. А с чего вы взяли, что он у нас?
— Из оперативных данных. Кифа вернул мне фотокарточку.
— Не-а, — уверенно покачал головой. — Его ты, может, и найдешь, а кокаин на местном рынке не появлялся. Он у нас дважды фигурировал: украинские таможенники в трюме «Батайска» бесхозный пакет нашли, и грузовик из Краснодара неподалеку накрылся. У одного барыги был градинский паспорт, но это еще не значит, что они его сюда везли. У нас тут «марки» с ЛСД нарезают, гашиш. Недавдо я ханурика с порцией метаквалона на колхозном рынке прищучил. А коку хохлы из Турции Черным морем возят, мы от их маршрута в стороне.
Либо Кифарский намеренно вводил меня в заблуждение, сглаживая остроту ситуации перед министерским посланником, либо он мелко плавал и видел обстановку с колокольни инспектора угро. Могло быть и третье: столичный чиновник Хадынин выдал свою версию за факт.
— Кто у вас тут в «авторитетах» ходит? — спросил я, пряча фотокарточку.
— А, есть тут «святая троица» — в каждом районе свой. На Монастырке — Шорох, в Морском — Демьян, на Виноградниках — Зайчевский по кличке Скок. Набрали команды из дезертиров, спортсменов, качков. Куролесят, да не больше, чем везде — с Москвой, по крайней мере, не сравнишь.
— В последнее время активизировались?
— В последнее время притихли, — твердо сказал Кифа. — Зимой и весной, правда, куролесили здорово. Но я так думаю, это ваши на юга подались. Бомбу на вокзале чечены рванули, автобус тоже обстреляли они. Мы порядка сотни стволов изъяли, двадцать шесть арестов за одну операцию произвели. Успокоилось вроде. Так, по-малому: рэкет, хулиганка, грабежи. Убийства бывают, в основном — после разборок Зайчевского и Шороха, они за княжий трон схлестываются периодически. Демьян — тот послабее, интеллектуал, больше по кражам и мошенничеству. Автомобильный рынок на Бессарабке, киоски — это его почерк, а в «мокрухе» не замечен… А почему этот «угол» Москву заинтересовал?
— Потому что по остаткам кокаина в погребе его подельника идентифицировали порошок из партии, которую из Бельгии в Западную Европу везли. А он знает, у кого полтора кило покупал. А значит, и где остальные осели. Такие деньги без высоких посредников не прокрутишь. Да и с этапа он молча ушел — не откликнулся на перекличке, и поминай как звали.
— Н-да, кто-то вывел из-под конвоя, — с ученым видом знатока резюмировал Кифа. — Значит, поделиться обещал.
Мы оделись и поехали в центр. Я высадил Кифарского у его дома, неподалеку от нашей школы, которая теперь была лицеем, и велел ему выспаться как следует: Градинск в разгар трудового дня меня интересовал разве что с ностальгических позиций, куда интереснее было прощупать его ночью.
Кифарский хлопнул дверцей и шутливо приказал мне не опаздывать. Это его демонстративно-напыщенное распоряжение я воспринял как шутку. А с точки зрения сидевших на лавочке и выглядывавших в окна соседей Кифарского, все выглядело по-другому.
Дорого бы я заплатил, чтобы наша с ним встреча через восемнадцать лет оказалась просто случайностью.
