«Он мертв», – прошептала Лада.
Было в этом что-то мистическое и справедливое: человек, готовивший ей смерть от взрыва, сам был взорван в собственном дворе. Ненависть к Хайновскому была сведена на нет его внезапной смертью. В одно мгновение олигарх из настоящего для Сельниковой превратился в прошлое. А о прошлом жалеть не стоит, его нужно лишь помнить, чтобы не совершить прежние ошибки.
«Я свободна, – страх уходил вместе с осознанием этой простой истины, – больше не нужно прятаться, бояться».
Лада решительно погасила экран телевизора, с силой вдавив кнопку на пульте, поднялась с дивана. Дом, приютивший ее на время опасности, тут же показался чужим. Ей больше не нужен был мужчина, способный защитить, спасти в критический момент жизнь.
Сельникова переодевалась быстро, злясь на себя, когда путалась в новой одежде. Все пришлось впору, словно Бондарев ходил с ней по магазинам и покупал только после того, как она примерит вещь. Лада задержалась у столика, чтобы черкануть короткую записку, быть неблагодарной она не умела.
«Спасибо тебе за все. Будет время, заеду. Лада» – вот и все, что вывел остро отточенный карандаш на листе бумаги.
Женщина вышла на крыльцо, выдвинула защелку замка и захлопнула дверь.
«Надеюсь, ключи он прихватил с собой. А если и нет, то он не из тех мужчин, кого надолго задержит закрытая на замок дверь», – Лада подумала это с долей нежности и восхищения.
Клим Бондарев ей нравился, но она уже раскаивалась, что так легко сдалась ему. «Чем легче ты досталась, тем меньше тебя ценят».
Каблучки звонко цокали по асфальту, вскоре Сельникова оказалась на людной улице. Она привычно взмахнула рукой. Такси остановилось у тротуара. Лада назвала адрес дизайнерской фирмы, где она работала.
«Еще успею прихватить эскизы и приехать на встречу с заказчиком», – она бросила взгляд на циферблат наручных часов.
В отличие от многих других женщин, Лада носила часы с большим и внятным циферблатом, таким, чтобы можно было сразу же понять, который час, а не гадать, что это значит, если маленькая стрелка торчит между двумя из четырех изящных черточек на циферблате без всяких цифр.
Такси, скрипнув тормозами, замерло прямо напротив крыльца дизайнерской фирмы.
– Если подождете пять минут, то мы с вами еще съездим в Любимовку по Ярославскому шоссе и вернемся в город, – предложила Лада.
– Хоть в Сочи и обратно, – ответил водитель.
Неподалеку, прямо у парковочного автомата, еще со вчерашнего вечера стоял старый «Мерседес», в салоне которого, поочередно засыпая, скоротали ночь двое мужчин. Усатый – в годах, и молодой – с пронзительно-голубыми глазами.
– Это она, – произнес усатый, стоило такси, в котором приехала Лада, остановиться, и тут же вышел на тротуар.
Молодой неторопливо вышел из машины, оставив заднюю дверцу открытой.
– Извините, – произнес усатый за спиной у Лады.
Женщина нервно обернулась, но глаза мужчины смотрели на нее так спокойно, и выглядел он настолько представительно, что Лада вздохнула с облегчением – опасаться было нечего, во всяком случае, ей так показалось.
– Вы ко мне обращались? – спросила Сельникова.
– Да, именно к вам. Не подскажете, где тут Малая Никитская улица? Хожу и найти не могу.
Малая Никитская была совсем рядом, и усатый представительный мужчина – далеко не первый, кто об этом спрашивал Ладу. Она обернулась, чтобы показать рукой на перекресток, где ему предстояло свернуть.
– Пройдете квартал… – Сельникова осеклась, что-то твердое уперлось ей в бок, а усатый приобнял ее за талию, – да что вы себе… – она испуганно замолчала.
– Это длинное шило, – прошептал мужчина, продолжая мило улыбаться, – и если ты дернешься, то оно войдет тебе прямо в сердце.
– Поняла, – чуть слышно ответила Сельникова.
– Будешь послушной, ничего с тобой не случится.
Лада бросила взгляд на руку мужчины, ее прикрывал наброшенный плащ.
– А теперь улыбнись и шагай к машине, только не быстро.
У открытой задней дверцы старого «Мерседеса» стоял молодой голубоглазый мужчина и приветственно махал рукой.
– Ни одного лишнего движения, – напомнил усатый.
Лада на негнущихся ногах двинулась к автомобилю.
«Как назло, ни одного знакомого рядом».
– Кто вы? – проговорила она краешком губ.
Вместо ответа острый металлический штырь кольнул ее под ребра. Молодой чуть заметно для окружающих подтолкнул Ладу в спину и, когда она оказалась на заднем сиденье, тут же устроился рядом. Усатый вскочил за руль. Сельникова не могла поверить, что так просто можно похитить человека в центре Москвы у самого Садового кольца.
– Пригнись, – скомандовал моложавый, – голову на колени.
Сильная рука легла Ладе на спину. Щелкнул центральный замок, надежно заблокировав все дверки, машина покатила по улицам. Больше к Ладе не обращались.
«То, что мне говорят "ты", уже плохо», – подумала женщина.
Машина притормозила, повернула и набрала скорость, рядом слышался шум плотного автомобильного потока.
«Едем по Садовому», – рассудила Сельникова.
Она пыталась прикинуть в уме – сколько проехали, куда повернули, но скоро сбилась. Через десять минут она уже понятия не имела, где находится. Вполне могло оказаться и так, что похитители колесят в пределах двух кварталов.
– Вас послал Хайновский? – спросила Лада.
В ответ что-то нечленораздельное хмыкнул усатый.
– Если он вас послал, то зря стараетесь, – пришла в голову Сельниковой спасительная мысль, – его взорвали сегодня утром. Все отменяется.
– Молчи, когда тебя не спрашивают, – ладонь с растопыренными пальцами заставила Ладу еще ниже нагнуть голову, она коснулась лицом коленей.
Машина сбросила скорость, свернула, несколько раз ее тряхнуло на выбоинах. Затем автомобиль нырнул на крутой спуск, скатился и замер. Усатый повернул ключ в замке, заглушив мотор.
– Приехали, – безразлично сообщил он.
Моложавый похлопал Ладу по спине.
– Можешь подняться.
Сельникова выпрямила спину. «Мерседес» стоял в каком-то просторном подвале, ряды железобетонных колонн уходили в темноту.
«Строящаяся подземная стоянка?» – попыталась угадать Лада, уже понимая, что отвечать на ее вопросы никто не собирается.
Моложавый больше не опекал Сельникову. Да и куда она могла деться? Хлопок дверцы гулким эхом разнесся в пустом подземелье. Далеко, в самом его конце, струился над пандусом дневной свет.
– Нам не туда, – покачал головой усатый и показал в противоположную сторону, туда, где сгущалась темнота.
Мужчины ступали тихо, мягкие подошвы ботинок касались бетонного пола почти беззвучно. Зато каблучки Лады звонко цокали, и это был единственный живой звук во всем бетонном подвале. Шли не таясь, не оглядываясь, уверенно, как люди, оказавшиеся здесь не в первый раз.
Лада злилась на себя за опрометчивое решение покинуть дом Бондарева. Сколько раз в жизни ее уже подводила самонадеянность и желание быть или казаться самостоятельной. Из-за открытой настежь железной двери на Сельникову пахнуло сыростью и холодом.
– Проходи.
Она шагнула в темноту вслед за усатым. Дверь за спиною с шумом захлопнулась, щелкнул замок, и почти сразу вспыхнула яркая лампа. Свет больно ударил по отвыкшим от солнца глазам, Сельникова прикрыла их ладонью.
– Садись, – усатый взял Ладу под локоть, подвел к стулу и усадил ее.
Женщина огляделась. Она сидела в конусе яркого слепящего света. Даже стен не могла разглядеть, и можно было только догадываться, каких размеров помещение, но, судя по тому, как гулко отдавалось каждое движение, оно было огромным. Где-то в отдалении скрипнула дверь, зазвучали шаги. Ближе, ближе…
Лада всматривалась в темноту, отгороженную от нее ярким электрическим светом, и ничего не могла разглядеть. Звук шагов оборвался довольно близко от нее. Теперь Лада не сомневалась, что ее рассматривают. Она замерла, сжалась и даже услышала чужое спокойное дыхание.
– Вот ты и попалась… – негромко прозвучал знакомый голос, но женщина не была уверена в том, что узнала его, гулкое пространство искажало звуки.
– Михаил? – с сомнением и страхом переспросила она.
– А теперь ты мне расскажешь все, как было, – говоривший из темноты не опроверг, но и не подтвердил ее догадку.
– Что? Что я должна сказать? – слезы навернулись на глаза.
– Я слушаю, – напомнил спокойный голос.
В этом усталом спокойствии Ладе почудилось злорадство. Так уверенно и неторопливо мог говорить только человек, не сомневающийся, что она целиком находится в его власти, человек, уже принявший решение, как поступить с ней после того, когда она расскажет все, что ей известно.
Пустая фляжка из-под коньяка стояла на дощатом столе. Над погасшим костром висел закопченный котелок. Ветер покачивал края тяжелой льняной скатерти. Солнце уже перевалило через зенит, поверхность озера, до этого голубая, вспыхнула отраженным золотым светом. Дневная жара уже спала, но еще не успела перейти в вечернюю прохладу.
