Один человек в строгом белом костюме стоит рядом с машиной. Он деловит, хотя и выглядит угрюмым. Очевидно, ему не хватило места в тесном салоне. Он заглядывает в стекло дверцы, смотрит, что происходит внутри. Дверца открывается. Из микроавтобуса выходит молодая светловолосая женщина. Довольная, улыбается. Ей улыбается и мужчина, вышедший следом, высокий и красивый, благодарит, сильно коверкая русские слова и оставляя между словами большую паузу на подбор нужного следующего.
– Мая вам прышлот кассета... Спасыбы...
И тут же он окидывает взглядом тротуар, выбирая «жертву» для следующего интервью. Взгляд останавливается на девушке с рюкзачком за плечами, лет пятнадцати-шестнадцати, демонстративно курящей, чтобы все видели ее взрослость.
– Дэвушка, ызвынытэ, тэлэканал «Аль Джазира»! Мы можэм пагаварыт?
А девушка, словно специально, шла в эту сторону. Ей любопытно и интересно. Она всегда мечтала увидеть себя на телеэкране.
– Конечно...
– Зайдытэ в машин...
Девушка легко юркает в салон. Она по характеру легкая и бездумная. Ей показывают куда сесть. Дверца снова закрывается. На улице опять остается только мужчина в строгом белом костюме. И закрывает плечом стекло от прохожих. Теперь происходящее видно только ему.
Девушка садится в кресло среднего ряда. Сзади, где сидят еще два мужчины, ее пододвигают так, чтобы равномернее ложился на лицо свет. Красивый мужчина, что приглашал девушку, берет пульт, наставляет на камеру. Гаснет зеленый глазок и зажигается красный – пошла съемка. Теперь мужчина берет микрофон, соединенный кабелем с камерой, и говорит что-то не по-русски тем, что сидят сзади. Чьи-то руки вдруг обхватывают девушку за шею, закрывают ей рот сильной ладонью. Другие руки прижимают к креслу тело. Она пытается вырваться, но сил для этого явно не хватает. А человек с микрофоном пересаживается на другое сиденье, совсем закрывая девушку от окна своей сильной спиной, смотрит в широко распахнутые от ужаса глаза и говорит уже по-русски совсем чисто, только с легким акцентом:
– Не бойся. Ничего с тобой не случится. Мы только сделаем тебе укол. И тебе станет очень хорошо...
Он берет в свою руку ее локоть, разворачивает так, чтобы было видно вену.
– Вот это да... Да она же колется...
На локтевом сгибе отчетливо видны следы от шприца.
– Наверное, только пробовала...
– Тогда ей это не в диковинку...
Девушка пытается вырвать руку, пытается сказать, что у нее брали кровь для анализа на гепатит, потому что отец во время командировки в Чечню заболел гепатитом, что у всей семьи брали такой анализ, но ей ничего сказать не удается. И рука человека прочно держит ее локоть. Не вырваться.
– Ты сильно не дергайся... Не суетись, дорогая, а то сломается игла, и останется кончик по вене плавать... Больно будет...
Она и так уже почти не сопротивляется. Сил для сопротивления слишком мало. Хотя сказать она хочет много, сказать зло и возмущенно, припугнуть отцом, который этого так не оставит, пригрозить, что отцовские спецназовцы всю Москву перевернут, а найдут обидчиков дочери... От бессилия много сказать хочется...
Вторая мужская рука сильно сдавила мышцы выше локтя. До боли сдавила. Крикнуть в рев захотелось, но крик застрял в прижатом рту, заставляя давиться звуком и слюной. Игла поднялась вверх страшным своим жалом, большой палец мужчины медленно надавил на шприц, и на кончике иглы выступили капли жидкости.
– Осторожнее, – сказал кто-то сзади. – Все не вылей...
– Нельзя, чтобы кислород в кровь попал, а то умрет...
«Значит, убивать не хотят...» – ясно осознает девушка и слегка расслабляется, понимая, что сопротивляться не в силах.
Теперь вена выступила достаточно отчетливо, вздулась неровной и слегка бугристой синей линией.
– Хорошо, хорошо, хорошие вены, так и просят иглу...
Игла приблизилась, игла медленно прицелилась и вошла в вену почти без боли. Боль доставляли руки, которые сжимали ее.
Большой палец медленно, почти с наслаждением давил на шприц, настойчиво перекачивая жидкость из пластмассовой емкости в вену.
– Следи за ее глазами, – сказали с заднего сиденья. Кажется, тот человек, что зажимал девушке рот. По крайней мере, сказал он это ей в ухо, хотя обращался к другому, тому, что оказался спереди. – За глазами следи. Когда зрачок расширится, скажешь...
Несколько секунд стояла тишина. Тело девушки начало ощутимо расслабляться.
– Расширяется... Быстро расширяется... Очень быстро...
Красивый мужчина, что держал раньше микрофон, отодвигается.
– Она готова... Плывет...
Разжались руки, отпустили рот, но не убрались совсем, готовые снова сомкнуться. Но девушка не видит их. Она живет в другом мире...
Тогда человек, что держал ее, пододвигается лицом почти к самому уху.
– Как тебя зовут?
– Настя.
– Фамилия?
– Сомова.
Камера в это время снимает. Красивый мужчина умеет пользоваться дистанционным пультом. И он добавляет звук, чтобы на пленку записался весь разговор.
– Слушай меня внимательно, Настя Сомова. Сколько лет сегодня исполняется твоему папе?
– Пятьдесят.
– Ты скоро выйдешь из машины и забудешь все, что с тобой было. Поняла?
– Поняла.
– Ты не сразу пойдешь домой. Ты будешь еще час гулять по улицам. Поняла?
– Поняла.
– Меня зовут Руслан Салдуев. Запомнила?
– Запомнила.
– Повтори.
– Руслан Салдуев.
– Я передам тебе для папы подарок. Когда соберутся гости, ты скажешь всем, что папе прислал подарок Руслан Салдуев. Поняла?
– Поняла.
– Это будет деревянная шкатулка. И ты сама откроешь крышку. Сама! Никому другому не позволишь это сделать. Поняла?
– Поняла.
– Вот подарок... – Руслан вручил девушке деревянную резную шкатулку.
Она молча взяла ее в руки. Рассмотрела со всех сторон почти разумно.
– До поздравления ты не имеешь права заглядывать в шкатулку. Только когда поздравишь, тогда и откроешь крышку. Поняла?
– Поняла.
– Когда вернешься домой, забудешь про шкатулку. И вспомнишь про нее только тогда, когда гости соберутся за столом. Поняла?
– Поняла.
– Убери подарок в рюкзачок, чтобы никто не видел.
Она привычным движением пошевелила плечами, скинула рюкзачок и спрятала в него шкатулку. Руслан проявил почти нежность, помогая девушке снова надеть рюкзачок.
– И будь со шкатулкой осторожнее. Смотри, не урони ее. Это очень хрупкая и дорогая вещь. Она очень понравится твоему папе. Это будет для него хорошая память на всю оставшуюся жизнь. Поняла?
– Поняла.
– И никому не показывай ее. Поняла?
– Поняла.
– А теперь иди, погуляй по улице. Ты прекрасно себя чувствуешь. У тебя отличное настроение. Поняла?
– Поняла.
– И забудь про нашу машину, забудь про нас. Ты никогда не вспомнишь ни одного нашего лица. Забудь про то, что тебе делали укол. Иди...
Красивый мужчина сам открыл дверь и выпустил девушку. Она выпрыгнула легко, махнула им на прощание рукой и беспечной походкой двинулась вперед. Но тут же достала из кармана пачку сигарет и зажигалку. Закурила, чтобы показать свою взрослость...
Ее место на сиденье занял Салдуев. Жестом приказал снова закрыть дверцу и поднести микрофон ближе.
– Меня зовут Руслан Салдуев, – сказал он в глазок видеокамеры. – Я приговорил генерала Сомова к смертной казни. Теперь эта казнь свершилась. И пусть запомнят все неверные, что пришли на нашу землю, чтобы терзать ее, пусть запомнят все предатели моего народа – Руслан Салдуев слов на ветер не бросает. Я принесу всем вам смерть через ваших детей и жен. Бойтесь их! Бойтесь...
И махнул рукой, предлагая выключить камеру.
– Эта пленка уйдет на все телеканалы мира, – сказал он высокомерно. – Пусть все знают, что я начал жесточайшую, невиданную войну!
Галиахмет с Мусой переглянулись. Если Муса не попал в объектив камеры, потому что до этого стоял снаружи, то Галиахмет играл в «первой серии» важную роль. А ему не слишком хотелось стать телезвездой. Но воспротивиться Руслану он не смог.
Решил сначала посоветоваться с Али...
Взгляд победителя оказался очень к лицу комиссару.
– Ну что, Сергей Иванович, пользуясь старой дружбой, хочу на тебя подействовать... Пока подготовят приказ на капитана Басаргина, пока пройдут все этапы оформления, а ты сам знаешь, какая это возня, мы с ним делом займемся. Он уже попозже оформит необходимые документы, – вдруг заторопился Костромин, убрав трубку после разговора с Андреем.
Баранов недовольно кашлянул в кулак и надел очки, что он обычно делал только при работе с документами и избегал делать при разговоре с людьми. Должно быть, чувствовал себя полковник не совсем комфортно, расставаясь со своей надеждой, как он сам говорил, с лучшим опером отдела, и потому слегка потерял привычную координацию мыслей и движений.
– Пусть сегодня хотя бы дела передаст. Я пришлю ему сотрудника. Это часа два-три всего и займет. Передаст вместе с собственными соображениями по каждому делу... И на сегодня свободен...
