Ознакомительная версия.
— Проснись!.. — Ключникову снилось, как женская рука треплет его. — Проснись же!..
Он потянулся к женщине рукой, обхватил за талию и подтянул к себе…
— Дурак! — раздалось над его ухом, и он открыл глаза.
Над ним, освещенное мерцанием настенного факела, склонилось лицо девушки. Невеста Николая, схватив плечо разведчика, пыталась вырвать его из сна.
Он вскочил, пытаясь сообразить, как в помещении, которое Трофим выделил для ночлега группы, оказалась Ольга. Еще мгновение он растирал себе лицо и наконец сел.
— Проснись немедленно!
— Да проснулся я, проснулся! — подтвердил Ключников, стараясь вклиниться в яростный шепот девушки.
— Передай своим офицерам, что их хотят убить!
— Что?.. — беспредельно удивился боец.
— Вот это и передай!
Ключников поморгал, пытаясь настроиться на разговор.
— Кто их хочет убить?
— Трофим и Николай! А потом вас разделят! Несколько человек оставят в городе, чтобы вы помогали женщинам рождать детей, а остальных отдадут Кровавому Магомеду!
— Зачем? О чем ты?
— Господи, какой ты тупой!.. — Девушка заплакала и положила руку на лицо Ключникову. — Кровавому Магомеду нужны рабочие, чтобы работать далеко отсюда, а Трофиму нужны мужчины для войны и воспроизводства потомства!.. Трофим уверен, что ваш командир обязательно умрет. Это значит, что жизнь здесь пойдет своим чередом… Ты меня понимаешь?
— Нет, но ты продолжай…
— Никто не хочет перемен, ни Магомед, ни Трофим. У каждого из них здесь власть и покой, и ни один из них не хочет этого лишаться. Ваши офицеры в отсутствие командира могут убрать Трофима, и тогда власть в городе перейдет вам. Но никто не знает, чем это закончится. Возможно, умрут все. А я не хочу, чтобы ты умирал…
Она обвела лицо Ключникова печальным взглядом.
— Передай это своим, и будьте готовы. Я прошу тебя… Будь же живым. — Слезы появились в ее глазах. — Пообещай!..
— Я обещаю. Но ты ведь, если я не ошибаюсь, дочь Трофима?
— Я его приемная дочь. Он мне не отец.
Девушка отстранилась от разведчика и исчезла в темноте.
— Черт меня побери… — прошептал Ключников и стал искать глазами спящих Пловцова и Жулина. — Черт меня побери!..
Стольников брел по темному коридору, изредка бросая взгляд на дисплей. Беспристрастный прибор вел его по лабиринту, а капитан чувствовал, как наливаются свинцом ноги. Сколько еще впереди? Да пока ведет прибор, столько и впереди.
«Я обещаю, что вернусь за вами», — сказал он на прощание Жулину.
Стольников не помнил, когда в последний раз обещал что-либо кому бы то ни было. Летом семьдесят седьмого года подарили его отцу за заслуги перед спортивной жизнью города золотые часы. Приехал какой-то человек из областного центра и вручил их отцу на праздновании годовщины города. Саша посмотрел — ничего особенного. Часы как часы. Желтые. Простые. Написано: «Слава». Ремешок — дрянь. Но на остальную часть присутствующих при вручении эти невзрачные обыкновенные часы произвели неизгладимое впечатление и вызвали разные чувства. Кто-то охал, как при зубной боли, кто-то с солнечной улыбкой поздравлял отца. Сам же обладатель золотых часов был, как всегда, спокоен и учтив.
— Юрка! — шипел дед Филька, которому не дали укусить часы. Он зачем-то хотел их укусить после вручения. — Сломаются — кучу денег на ремонт выложишь! Это ж как машину купить. Выложишь — это как пить дать.
— Пить Филимону не давать! — грозно предупредила всегда стоявшая вдали от всех событий, всегда в курсе всех дел Филькина жена. Она уже слабо слышала, но зрением обладала отменным. — У него каждый день повод!
— Замолчь, сорока! — не унимался старик. — Сломаются, что делать будешь?
— Выброшу! — ответил отец. — Надоел, дед.
— Выбросит он!.. Золотые!.. — послышалось в толпе.
— А вот Санька стоит, — хихикнул дед Филька. — Свидетелем будет!
Часами отец, конечно, гордился. Золотые часы в семьдесят седьмом году по ощущению жизни равнялись владению машиной. В том смысле, что человек, имеющий золотые часы, но не имеющий машины, — это человек странно выглядевший. Машина появилась только через месяц, для этого пришлось маме и отцу влезть в долги немалые, хотя покупка автомобиля никак не была связана с часами. Саша уже около года слышал о планах родителей иметь собственный автомобиль. Но пока были только часы, и это был повод гордиться.
Саша хотел бы сказать, что отец не замечал часы на руке, но тогда он солгал бы. Отец очень гордился наградой, и Саша никак не мог взять в толк, чем больше: самими часами или фактом их вручения. Вскоре ответ на вопрос нашелся. Часы забывались в лесу во время тренировки, на окне спортивной базы, во время переодевания. Значит, были у отца заботы большие, чем хлопоты о подарке. И всякий раз эти дорогостоящие часы возвращались владельцу через третьи руки. А в конце июля, то есть через месяц после награждения, Саша стал свидетелем случая, вызвавшего в нем неоднозначные чувства. Как бы то ни было, все они оформили такую мысль: лучше никогда ничего не обещать, но если пообещал — выполни.
Саша часто ходил с отцом на реку. Трудно вспомнить, когда он научился плавать, как трудно вспомнить, когда он научился говорить. Говорят, поплыл Саша сам, сразу, без всяких обучающих моментов.
Плавал как рыба, поэтому в тот день сразу добрался до мостков, находящихся в двух десятках метров от берега, и взгромоздился на них, поджидая дружка. На берегу, раскинув руки и поблескивая часами, загорал отец. Его словно из бронзы вылитая фигура с четко очерченными выпуклостями мышц вызывала в Саше, заморыше, столько гордости, словно это его выпуклости были, а не отца.
Рядом с дружком, имя которого Стольников вспомнить сейчас уже не мог, гребущим уверенно и упруго, ковылял ногами по дну, как жеребенок, Петька Китаец. До мостков можно было и дойти, глубина начиналась только после мостков, но что для Саши, что для дружка идти, а не плыть было позором. Было непонятно, на что рассчитывал Петька, добравшись до мостков. Скорее всего собирался отдышаться и двинуться в обратный путь, потому что плавал он, как мешок с овсом: погружался под воду, как только под ним исчезало дно. Однако он здорово удивил всех, взобравшись на мостки вместе с Сашкой.
— Что это ты надумал, придурок? — угрюмо рявкнул Саша, зная способности Петьки.
— Прыгать буду, — то ли от страха, то ли от долгого нахождения в воде прохрипел тот.
Заявление Сашке не понравилось. За мостками глубина достигала двух метров.
— И что потом? — осведомился Сашка.
— Вынырну. Бог научит.
— А если не успеет научить?
— Кощунствуй сколько тебе угодно, — стуча зубами, ответил Петька. — Но я нырну в воду, и Бог научит.
— Лучше бы он научил тебя по ней ходить, — сказал Сашка.
— А я все равно нырну, — упрямо произнес Петька. — Я дал обещание нырнуть и вынырнуть.
— Кому?!
— Себе.
— Ты больной, что ли? — осерчал вконец Сашка. — Ты же плавать не умеешь!
— Прыгаем! — озлобленно выдохнул Петька.
И они сиганули в воду.
Через четверть минуты Сашке стало ясно, что третья голова на поверхности так и не покажется.
Он лихорадочно осматривался. На том месте, куда прыгнул Петька, теперь кипели крупные пузыри.
— Папа!.. — заорал Сашка на весь пляж. — Петька!..
Отцу хватило мгновения, чтобы оценить случившееся. Сделав несколько гигантских шагов, настолько стремительных и напряженных, что на мышцах вздулись вены, он с разбега рухнул в воду, как спущенный с верфи крейсер.
Он был под водой так долго, что сердце Сашки забилось, отдавая в затылок и пятки одновременно. Или же ему просто показалось, что время бесконечно…
Первым появился недвижимый Петька. Он возник на поверхности как поплавок — лежа на спине, бледный и безжизненный. Не двигаясь, он плыл к берегу. Картина была настолько ирреальной, что Саша не сразу догадался о причине такой плавучести. И только когда появился отец, сразу и по пояс, уже вблизи берега, волоча за руку безжизненное тело Петьки, Саша стал приходить в себя.
Церковь находилась рядом с пляжем, и он видел, как с обрыва, путаясь в рясе и запинаясь, торопился, почти катился отец Евдоким. То ли весть, что сын его утоп, достигла священника быстрее, чем отец выволок утопленника на берег, то ли священник лично видел все с холма, да только никогда до и никогда впоследствии Сашка не видел, чтобы люди по пересеченной местности бегали так быстро.
Швырнув Петьку на спину, отец раскинул ему руки и пальцем выковырял из горла язык. Скрестил свои ладони на смуглой тощей груди и несколько раз надавил. Потом наклонился и выдохнул Петьке в рот весь воздух, что был в легких.
— Господи, помоги, Господи, помоги… — истово крестился, глядя не вниз, а на небо, отец Евдоким.
Ознакомительная версия.
