– Ты чего на меня-то наезжаешь? – вяло спросил Антон. – Я-то в чем виноват? В том, что пресек твою деятельность?
– Да иди ты знаешь куда! Ходит тут с разговорами своими! Гестаповец!
– Ну-ну, полегче. Гестаповцы! Фашисты! Мальчика обижают! А скольких людей этот мальчик обидел? Скольким людям ты беду принес, несчастье? Приберег бы свои обвинения. А к тебе между прочим без толку никто не приходит. Неприятно с тобой общаться, это ты понимаешь?
– Да? – почему-то очень удивился Веня. – Это почему же неприятно-то? Бывают вурдалаки и пострашнее меня. В вашей-то практике.
– Я тебе сказал, что к тебе просто так никто не ходит, а только по делу, – повторил Антон. – Я пришел сказать тебе, что Юля умерла.
Веня так резко вскинул голову, что Антон услышал хруст шейных позвонков. Но Веня не стал вскакивать, хватать за грудки, требовать, чтобы Антон повторил, что он сказал. Ничего театрального не произошло. Парень некоторое время смотрел пылающим взором на Антона, как будто оценивал искренность, правдивость его слов. Потом он опустил голову и уткнулся лицом в колени. Антон ждал. Были такие вот неприятные моменты в его работе, но без них тоже нельзя.
Веня молчал минут двадцать. Потом он медленно разогнулся, встал с лежака и прошелся по маленькой камере в один конец, в другой. Остановившись у двери, он прижался лбом к холодному металлу, как будто остужал голову. Потом Веня повернулся к Антону и прислонился спиной к двери. Взгляд у него теперь был иной. Даже не задумчивый, а как бы обращенный внутрь себя.
– Как она умерла? – наконец тихо спросил он. – Плохо?
Антон понял, что Веня не сразу подобрал слово. Он мог выговорить слова «ее убили», «замучили», язык у него не повернулся сказать такое о сестренке.
– Я так понял, что после твоего визита в ее «тюрьму» она просто стала хиреть и умерла.
– Ты и про мой визит знаешь?
– Я много чего теперь знаю, – равнодушно ответил Антон. – Ты не переживай, она не очень мучилась. Мучилась, конечно, но была в состоянии как будто прострации. В этом состоянии помутнения разума она и умерла.
– Я был единственным человеком, который ее понимал. И ближе меня у нее никого не было. Есть у нас тетка, есть две бабки, но никто с ней не мог ужиться. Они ведь начинают сразу жалеть бедненькую дурочку, разговаривать как с дурочкой. А она-то все это чувствовала. Как я не хотел тогда приезжать, как не хотел. А она не пережила, значит. Она ведь верила, что я приеду и заберу ее, а я… Это я только потом понял, какой удар она получила. Теперь…
– Да, теперь, – согласился Антон. – Там была еще одна девушка, но ту я успел спасти.
– Еще одна? – с горечью спросил Веня. – Значит, не я один, значит, еще кого-то задурили и к ногтю прижали.
Антон хотел сказать, что со второй девушкой все иначе, но передумал.
– Как же мне убить их хочется, этих паскуд! – с болью выдавил Вениамин. – Такая мразь ползает по земле и хватает слабых, больных. И ведь мертвой хваткой хватает, не вырваться. А потом пьет соки, жизненные силы выпивает. И Глобус этот. И особенно Шаркелов! С Глобусом-то все ясно, тварюга уголовная, а этот-то приличный человек, слуга народа, депутат ведь. А по сути такая же мразь, только в свое время в тюрьму не сел, детство посытнее было, образование получил, а сукой как был, так и остался.
– Что у них за дела с Глобусом были? И какое отношение к ним имеешь ты?
– Что за дела! Бизнес у них, точнее, у Шаркела. Недвижимость, что ли, скупал. То ли в Испании, то ли в Чехии, то ли в Болгарии. А деньги, которые я и такие, как я, им таскали, они за бугор переправляли. Каждую неделю или дней десять за границу отправлялся курьер с дубликатами банковских карт, с которых скопирована магнитная лента. Это уже моя работа. А там они снимали деньги и сразу разбрасывали по счетам банков. Теперь-то про эту схему я вам много чего расскажу, теперь мне терять нечего.
Наконец Антон понял, какую игру затеял Быков. Затеял давно, каким-то своим чутьем поняв, куда вообще выведет это дело с банкоматами. Полковник сразу сообразил, сразу ощутил, что дело тут не обошлось без своего человека в полиции. Ведь странным образом велась работа по поиску преступников, потрошивших банкоматы, карманников, которые таскали карты из карманов ротозеев. Он сразу понял, что это не стихийные преступления, а некая система. А в каждой такой системе есть блок безопасности. Без него никак нельзя. Есть у этой группы свой или свои люди в полиции, которые вовремя подскажут, предупредят, помаринуют оперативную работу, заведут следствие в тупик, просто прикажут тому или иному задержанному, что на допросах говорить, а о чем молчать под страхом… возможно, что и под страхом смерти. Ведь порой быки Глобуса не церемонились.
Полковник взял Антона с собой. Алексей Алексеевич опять переиграл всех, даже ушлого депутата с его депутатской неприкосновенностью. Ведь Кирюша Шаркелов не обладал такой неприкосновенностью. И с каким удовольствием Быков сообщил лично Борису Аркадьевичу, что его сын задержан по подозрению в совершении преступления и находится в камере в УВД. Шаркелов плевался, ругался, метал громы и молнии, но Быков был неумолим, у него имелись аргументы, которые заставляли Шаркелова разговаривать именно с полковником Быковым, а не бросить трубку, чтобы позвонить генералу.
Шаркелов приехал вечером, часов в восемь. Быков сразу же в дежурной части встретил депутата и повел его не наверх в кабинет, а вниз, в камеру. Там и состоялся разговор по душам. Картина расслюнявившегося Кирюши, злобного Вениамина, фотографии мертвой Юли и Глобуса с простреленной головой, все это в значительной степени способствовало откровенной беседе.
Шаркелов сломался прямо там, потому что понял, что доказательство его вины – дело всего каких-то дней, может, недель. За это время он может успеть уехать за границу сам, но его сын из этой ситуации не выпутается. А если органы пойдут на принцип, то на имущество, на бизнес жены будет наложен арест. А если еще серьезнее подойти к этому делу, то Шаркелова можно достать и за границей. Пусть не лично его, но наложить руку на его счета с наворованными деньгами можно вполне. И зачем ему заграница с пустыми карманами?
Соглашение было достигнуто, воспротивиться Яша Глобус уже не мог. Среди оставшихся в живых участников ОПГ про Шаркелова почти никто не знал. Зато многие знали о человеке, который курировал эту ОПГ из областного ГУВД. И его фамилию Шаркелов назвал.
Быков строго сказал Антону, что синица в руках всегда лучше, чем журавль в небе. Он ведь сильно блефовал, когда ломал Шаркелова в камере. Депутат был все-таки почти недосягаем. Более того, Шаркелов выторговал себе сына под свою ответственность. И к Кирюше меру пресечения «содержание под стражей» не применили. Потом, как случайно узнал остывший к этому делу Антон, у Кирюши вдруг обнаружилось какое-то серьезное заболевание, ему срочно понадобилось лечение.
Даша стояла на перроне вокзала, держа в руках большой букет кленовых листьев. Листья были разного цвета: от золотисто-желтого до почти пурпурного. Даша стояла, прижимая их к лицу и казалось, что ее лицо подсвечивается снизу яркими разноцветными фонарями. Родителей Антон так и не увидел. Они деликатно сидели в вагоне и ждали, пока дочь попрощается.
– Какая осень в этом году, – сказала Даша, глядя под ноги.
– Да… – ответил Антон, глядя туда же, – разнообразная.
– Ах, я же не об этом! Ну какой ты все-таки прагматик. Я про то, что в этом году была настоящая «болдинская» осень. Наверное, поэты натворили этой осенью много нового.
– Наверное! – согласился Антон и грустно улыбнулся. – Натворили прилично.
– Какой ты все же… – Даша не закончила фразы, поняв, что не об этом сейчас нужно говорить. – Представляешь, с каждый часом, с каждым днем между нами будет расстояние все увеличиваться и увеличиваться. Тысячи километров будут нас разделять.
– Да, далеко, – не нашелся что ответить Антон.
Он мог бы сказать, что их с самого начала разделяло огромное расстояние, что все это время он пытался его сократить, стать ближе. Но Даша ничего не видела и не слышала. Для нее важнее всего была ее миссия по спасению гения. И хоть гений оказался подонком, расстояние осталось прежним.
Чтобы сократить расстояние, нужно пройти путь навстречу друг другу. А когда дороги лежат в разных плоскостях, в разных реальностях, тогда как? Можно вечно идти друг другу навстречу и не приблизиться ни на шаг.
Поезд дернулся и пополз вдоль перрона. Даша еще стояла за спиной проводницы, и листья все еще полыхали под ее подбородком, освещая яркими красками лицо. Наверное, она ждала какого-то чуда, которое вот-вот произойдет в последний миг. Но чуда не произошло. Она видела лицо Антона, потом оно ушло назад и пропало…
Антон постоял еще немного на опустевшем перроне. Он подумал, что Даша, наверное, сейчас войдет в вагон и бросит охапку листьев в мусорное ведро в тамбуре. Это будет правильно, потому что осень – она для поэтов. Они умеют видеть эти краски, ощущать дурманящий запах увядания и преломлять это в себе, трансформируя в чарующие строки. Антон наморщил лоб, но так и не вспомнил ни одной поэтической строки, относящейся к осени. Что-то крутилось в голове:
