Где-то на левом фланге раздался разбитной голосок:
— Прекрасно, гражданин начальник. Отпустили бы нас домой.
Заулыбались даже те, кому было не до смеха. В центре шеренги стоял узкоплечий лагерник с крупной головой. Спина его была согнута в дугу, отчего фигура зэка напоминала вопросительный знак. Разбитые губы походили на несвежие отбивные, а через щербатый рот вместе с дыханием выходили кровавые пузыри. Однако весело было и ему. Так уж оптимистично устроена человеческая природа, всегда хочется надеяться на лучшее, даже в тот самый момент, когда приходится разглядывать небо через клеточку. Верилось в лучшее — старшина дядька-то совсем неплохой, вот сейчас посмеется вместе со всеми, да и распустит всех по баракам подобру-поздорову.
За общим весельем никто не обратил внимания на глаза старшины, вмиг стеклянно застывшие, отчего его лицо приобрело какое-то хищное выражение. Даже крючковатый нос как будто бы вытянулся, а сам он стал похож на крупного матерого сыча, высматривающего за спинами заключенных добычу. Вот сейчас из густой травы выскочит полевка, и он устремится за ней вдогонку.
Неприметный, коренастый боец, державшийся как-то особняком, стоял за спинами заключенных. Он слегка кивнул, привычным движением скинул с плеча автомат и сделал три коротеньких шага назад.
— По порядку номеров рассчитайся! — гаркнул старшина, прерывая общее веселье.
Еще две минуты в строю царило нервозное оживление, позволившее на какое-то мгновение позабыть невеселую действительность. Затем установилась строгая тишина, словно перед суровым испытанием, и в тот же миг тишину распорол звенящий тенорок:
— Первый!
И тут же вслед за ним:
— Второй!
— Третий!
— Чет…
Неожиданно старшина быстро сместился на правый фланг строя, отступил и резко взмахнул рукой. Голос, выкрикивающий очередной номер, оборвался на полуслове, прерванный харкающей автоматной очередью. Шеренга поредела, а те немногие, которые оставались еще живы, с криком бросились врассыпную. Но в грудь им ударили прицельные очереди, заставив залечь навсегда.
Дело знакомое — полвойны прошло в заградотрядах. Здесь важен фактор внезапности. Кто знает, как бы повели себя блатные, прикажи им рыть могилы. А так полегли все до единого, даже не охнули.
Впрочем, нет, оставался еще один, тот, который удрал в штольню. Но он тоже не жилец. Завалит где-нибудь в глубине горы или гранатными осколками посечет, когда надумает выходить.
В любом случае ломать голову не стоит. Коробов вообще не терпел долгих развязок — выдернул занозу, помянул чью-то мать и пошел себе дальше.
Быстрее других сориентировался фотограф. Сделав несколько снимков, он вновь выбирал новый, более выгодный ракурс. Майора почему-то раздражал его профессионализм и тщательность, с которой тот подходит к делу. Пнуть бы его сейчас по тощей заднице сапогом, но приходилось лепить характер и делать вид, что инициатива «корреспондента» обычное дело. В действительности все обстояло как раз наоборот, исполнение такого приказа радости не прибавляло, именно потому покойников хотелось засыпать побыстрее, как те самые ящики.
Да и позабыть обо всем!
— А может, их рядком? — обратился фотограф к Коробову.
— Чего? — не понял майор.
— Я говорю, может, покойников рядком сложить? Так оно лучше фотографировать будет.
Григорий внимательно посмотрел на фотографа. На сумасшедшего тот не походил, осмысленный взгляд, в глазах искринка, но это от профессионального интереса. А значит, она не в счет! Вполне нормальный мужик, безо всяких отклонений, и отвечать полагалось в тон, так же по-деловому. Вот только Григорий никак не мог настроить себя на подобающую волну.
— И кто же будет их складывать?
Вроде бы равнодушно спросил, даже с оттенком некоторого понимания, но в груди зародились злые клокочущие нотки.
— Бойцы и положат. — Фотограф перевел удивленный взгляд на солдат, делившихся друг с другом табачком.
Понять их можно. Дело выполнено, теперь и цигарки можно посмолить.
— Тебе нужно, ты и складывай! — отрезал Коробов и отошел в сторону, понимая, что если и дальше вести этот ненормальный диалог, так он просто сорвется и пристрелит этого типа.
И сразу же пожалел о сказанном — у мужичка своя работа, и к ней следовало относиться с пониманием. Ведь не для собственного удовольствия предложил покойников рядком выкладывать. Следовательно, существует соответствующее предписание, а нарушать инструкции всегда чревато. Теперь ему, бедному, одному предстоит корячиться.
Движением указательного пальца Григорий Коробов подозвал к себе старшину, коротко распорядился:
— Покойников закопать!
Старшина был тертый калач, в войсках с тридцать девятого года, начальство видывал всякое, умел к нему приноровиться, а при надобности мог даже поспорить. Но сейчас был тот самый случай, когда следовало прикусить язык.
— Слушаюсь, товарищ майор.
Место для акции было выбрано далеко не случайно, — метрах в двадцати находилась длинная и глубокая канава, наполовину заполненная дождевой водой. Останется только побросать в нее покойников да засыпать их землей. Разумеется, совсем не погребальный ритуал, но похороны состоятся в полном соответствии с инструкциями.
На лице старшины промелькнуло нечто похожее на разочарование. Сейчас бы самое время в охотку покурить, на камушках посидеть, анекдоты потравить. Покойники?.. Да они-то как раз не помеха! А теперь вместо хорошего перекура приходится заниматься мертвяками.
Майор Коробов отвернулся, давая понять, что разговор исчерпан. Фотограф — надо же, настырный малый — под ехидными и непонимающими взглядами солдат, презрев брезгливость, начал стаскивать убитых в нестройный ряд. Упарившись, он отер тыльной стороной лоб, сделал два снимка и поволок за ноги очередного покойника.
Вдохновенно работает, прерывать жаль. А придется! У каждого свои задачи.
— Отснял? — спросил Коробов.
Фотограф повернул голову. Григорий увидел, что стекла его очков были необыкновенно толстыми, наверняка тот ни хрена не видит даже на расстоянии вытянутой руки. Но из армии его не прогоняют, следовательно, человек на своем месте.
— Две пленки, — ответил тот с некоторой гордостью.
— Вот и славно. А теперь постой в сторонке.
Тачки пригодились. Бойцы без особого пиетета возили на них покойников и сноровисто, ухватившись за длинные отполированные ручки, как какой-то час назад заключенные грунт, отвозили скорбную поклажу в сырую канаву.
У людей неподготовленных подобная картина вызвала бы полнейший ужас. Несмазанные колеса гремели погребальной музыкой, со скрипучим стоном проваливались в колдобины, при этом конечности мертвецов небрежно болтались, словно именно они дирижировали этой зловещей погребальной мелодией. Но бойцы — народ бывалый, огрубелый, и к такого рода работе они относились с философским безразличием. Подкатив тачку к канаве, не без интереса смотрели вниз — а не забрызгает ли? Смерив расстояние до воды, опрокидывали тачку и расторопно отскакивали в сторону, чтобы не заляпаться.
Через полчаса все было закончено. Коробов огляделся, все ли в порядке, не забыли ли чего, и велел личному составу построиться.
Ощущение свободы добавляло силы, было каким-то веселым и пьяным. Сбивая дыхание, Фартовый бежал, не разбирая дороги, все дальше углубляясь в темноту. Пробежав с полкилометра, он осознал, что мчится в абсолютную темень. Оставалось только удивляться, каким это образом ему удалось так далеко отойти от входа. При этом он не шарахался от стены к стене, набивая шишки и обдирая руки, он двигался целенаправленно, всякий раз обходя встречные преграды, предусмотрительно пережидая опасности в виде низких сводов, с которых сыпался грунт. Человек не кошка и не способен видеть в темноте, у него просто другая природа, но каким-то непонятным для него образом Фартовый перешагивал раскиданные на пути глыбы, сворачивал в нужную сторону, все далее углубляясь в массив горы, которому, казалось, не было конца. В одном месте он приостановился, каким-то образом почуяв нешуточную опасность, и совершенно не удивился, когда со свода рухнула внушительная глыба, перекрывая проход.
Увидеть глыбу было совершенно невозможно, кругом царил абсолютный мрак! Но Жора мог с точностью сказать, какого она была размера, какой формы, кажется даже, что ладони ощущали ее шероховатую поверхность. Подумав, Фартовый пошел вперед, повернулся боком и даже не удивился тому, что выбрал нужное направление, и не без усилий стал протискиваться между глыбой и стенкой штольни. Дотрагиваясь до камня, он подумал о том, что ощущение было точно таким же, каким он себе его и представлял, — шероховатая влажная поверхность.
