— Всплеск, а? — Фарнхолм повернулся и посмотрел на место, где сидел раньше проповедник. — Его сумка исчезла, Николсон. Интересно, вы сумеете догадаться, куда она делась?
— Я видел его сумку, — спокойно ответил Николсон. — Матерчатая, очень легкая сумка. Она бы не утонула.
— Но она утонула, сэр. — Маккиннон кивнул в сторону носа. — Якорь исчез.
— Значит, его засунули в сумку, боцман? Поэтому она и утонула.
— Вот теперь все ясно, — нетерпеливо сказал Фарнхолм. — Они убили его, взяли сумку и бросили за борт. Вы два раза слышали шум и оба раза видели, что Ахмед сидит. Кто-то, наверное, поддерживал его. Возможно, за рукоятку ножа, воткнутую в спину. Тот, кто держал, должен был сидеть за ним, в носовой части лодки, а там сидят только три проклятых убийцы. — Фарнхолм тяжело дышал, костяшки на его кулаках побелели, и он не отводил взгляда от лица Сирана.
— Звучит убедительно, — признался Николсон. — А как насчет всего остального?
— Какого остального?
— Вы прекрасно понимаете, что они бы не убили его просто для тренировки. В чем причина такого поступка?
— Откуда, черт побери, мне знать, за что они его убили?
Николсон вздохнул:
— Послушайте, бригадный генерал, мы вовсе не слабоумные. Конечно, вы знаете, за что. Вы сразу стали подозревать Сирана. Вы предполагали, что исчезнет сумка Ахмеда. И он был вашим приятелем.
На секунду в глубине глаз Фарнхолма сверкнул какой-то огонек и, казалось, внезапно отразился в уголках рта Сирана, словно эти двое обменялись мыслями. Но солнце еще не поднялось, и Николсон не был уверен, что он просто не придумал этот обмен взглядами. К тому же подозревать в сговоре этих двоих было нелепо. Дайте Фарнхолму пистолет, и от Сирана останется только воспоминание.
— Полагаю, вы имеете право знать. — Похоже, Фарнхолм полностью контролировал свои эмоции, а его мозг бешено работал, придумывая подходящую к случаю историю. — Теперь уже не будет никакого вреда. — Он отвел взгляд от Сирана, поглядел на мертвого у своих ног и сказал более мягким тоном: — Вы говорите, Ахмед был моим приятелем. Он стал им недавно, и только потому, что отчаянно нуждался в друге. Его зовут Ян Беккер. Он соотечественник присутствующего здесь ван Оффена. Жил многие годы на Борнео, датском Борнео, возле Самаринды. Он был представителем большой амстердамской фирмы и управляющим нескольких каучуковых плантаций на реке. И еще много чем управлял.
Он замолчал, и Николсон поторопил его:
— Вы имеете в виду...
— Я не вполне уверен. Он был нечто вроде агента голландского правительства. Я знаю только, что несколько недель назад он раскрылся и разоблачил хорошо организованную пятую колонну японцев на Восточном Борнео. Их арестовали и расстреляли. Ему также удалось завладеть полным списком всех японских агентов и членов пятой колонны в Индии, Бирме, Малайзии и Ист-Индии. Эти списки он хранил в своей сумке. Для союзников они представляли целое состояние. Японцы знали, что у него имеются эти списки, и объявили фантастическую цену за его голову, за живого или мертвого. Такую же цену назначили за возвращение или уничтожение этих списков. Он рассказал мне это сам. Каким-то образом Сиран обо всем узнал, и вот что ему было нужно. Он заработал свои деньги, но я перед Богом клянусь, что он не доживет до того времени, когда сможет их получить.
— Именно поэтому Беккер, или как там его зовут, был переодет?
— Это была моя идея, — мрачно сказал Фарнхолм. — Я думал, что я очень и очень умный. Мусульманские проповедники такие же, как и другие священнослужители во всем мире. Священник-отступник и любитель виски всегда вызывает презрение, и каждый старается его избегать. Я пытался изобразить из себя беспутного пьяницу — именно такой компаньон мог быть у подобного проповедника. Но мы оказались недостаточно умны. Наша затея не удалась. Беккера искали по всей Юго-Восточной Азии.
— Ему крупно повезло, что он добрался хотя бы досюда, — признал Николсон. — И поэтому японцы так старались заполучить нас?
— Да, теперь это достаточно очевидно! — Фарнхолм сокрушенно помотал головой и опять посмотрел на Сирана. В глазах его уже не светился огонек гнева, а осталась лишь холодная непримиримая целеустремленность. — Я бы скорее согласился запустить в шлюпку королевскую кобру, чем оставлять здесь эту свинью. Не хочу, чтобы кровь была на ваших руках, Николсон. Дайте мне ваш кольт.
— Очень удобно, — пробормотал Сиран. Николсон подумал, что в мужестве ему не откажешь. — Мои поздравления, Фарнхолм. От души приветствую вас.
Николсон с любопытством посмотрел на Сирана, а потом на Фарнхолма:
— О чем он говорит?
— Откуда, черт возьми, мне знать? — нетерпеливо ответил Фарнхолм. — Мы зря теряем время, Николсон. Дайте мне свой кольт.
— Нет.
— Ради бога, почему? Не будьте глупцом. Жизнь каждого из нас не стоит дуновения, гасящего свечу, пока этот тип находится в нашей шлюпке.
— Вполне вероятно, — согласился Николсон, — но положение, каким бы сильным оно ни было, не является доказательством. Даже Сиран имеет право на разбирательство.
— Во имя неба! — Фарнхолм был совершенно обескуражен. — Разве вы не понимаете, что здесь не время и не место для этих старых англосаксонских понятий о честной игре и справедливости? Здесь не место и не время. Здесь вопрос выживания.
Николсон кивнул:
— Знаю, что это так. Сирану чужды эти понятия. Пожалуйста, вернитесь на свое место, бригадный генерал. Я не совсем безразличен к безопасности других пассажиров шлюпки. Перережьте там веревки, боцман, и свяжите этих трех людей. И если можно, покрепче.
— В самом деле? — Сиран поднял брови. — И что будет, если мы откажемся подвергнуться такому обращению?
— Как вам угодно, — равнодушно ответил Николсон. — Тогда бригадный генерал получит кольт.
Маккиннон очень старательно проделал работу по обездвиживанию Сирана и двух его подручных и с особым удовлетворением потуже затянул узлы. Когда он закончил, все трое были связаны по рукам и ногам и не могли двигаться. Для большей предосторожности он привязал все веревки, которыми их связал, к металлическому кольцу на носу шлюпки. Фарнхолм больше не протестовал. Однако было заметно, что когда он вновь уселся на скамейке рядом с мисс Плендерлейт, то расположился так, чтобы находиться между ней и кормой шлюпки. Отсюда он мог наблюдать за мисс Плендерлейт и за носом шлюпки одновременно. Карабин он положил на сиденье рядом с собой.
Выполнив свою работу, Маккиннон прошел на корму и сел рядом с Николсоном. Он достал черпак и чашку с делениями, приготовившись к выдаче утренней порции воды, но внезапно повернулся к Николсону.
— До Дарвина безумно далеко, сэр, — как бы между прочим сказал он.
Николсон слегка пожал плечами и улыбнулся, но лицо его потемнело от беспокойства.
— И вы туда же, боцман? Возможно, я поступаю неправильно. Уверен, что Сиран никогда не предстанет перед судом. Однако я не могу его убить. Пока не могу.
— Он просто ждет удобной минуты, сэр. — Маккиннон был так же обеспокоен, как и Николсон. — Вы слышали рассказ бригадного генерала?
— В этом-то и загвоздка. Я слышал его историю, — тяжело кивнул Николсон, поглядел на Фарнхолма, потом на Маккиннона и опустил взгляд на свои руки. — Я не поверил ни одному слову из его рассказа. Он все сочинил.
Солнце выкатилось огромным пылающим шаром над горизонтом на востоке. Через час почти все разговоры прекратились и люди вновь ушли в скорлупу отрешенности и равнодушия, каждый в своем личном аду жажды и боли. Бесконечно тянулся час за часом. Солнце поднималось все выше и выше в пустую выгоревшую голубизну безветренного неба. А шлюпка, казалось, оставалась на месте без всякого движения. Николсон прекрасно понимал, что за эти дни они продвинулись на много миль к югу, потому что одиннадцать месяцев в году южнее острова Банка к Зондскому проливу идет течение. Но на водной глади ничего не менялось. Никто не двигался внутри шлюпки, да и она сама не двигалась по поверхности моря. Когда солнце подходило к зениту, даже самое легкое усилие приводило к полному упадку сил. Дыхание со свистом вырывалось из пересохшего рта сквозь потрескавшиеся, воспаленные губы. Иногда малыш начинал ходить по шлюпке и говорить сам с собой на своем ребячьем языке, но день длился, жаркий влажный воздух становился все более тяжелым и удушающим, малыш меньше двигался и говорил. Наконец он улегся на колени к Гудрун, задумчиво глядя в ее чистые голубые глаза. Потом его веки начали закрываться, и он спокойно уснул. Неловким жестом Николсон протянул руки, предлагая взять ребенка и дать ей отдых, но девушка только улыбнулась и покачала головой. Внезапно Николсон с некоторым удивлением подумал, что она почти всегда улыбается, когда разговаривает. Не всегда, конечно. Ему еще предстоит услышать первую жалобу от нее и увидеть первое неудовольствие, отразившееся на ее лице. Он заметил, что девушка как-то странно смотрит на него, через силу изобразил улыбку и отвернулся.
