– Не камера тюремная, и на том спасибо...
Дальше ни додумать, ни договорить он не успел – в дверь ворвались трое. Девушка, которая теперь не кричала, а почему-то плакала, толстячок в белом халате и очках, который напомнил Андрею колобка, и высокий, подтянутый военный лет пятидесяти, с суровым лицом, но странно добрым взглядом.
– Bonjour, Alen! Bonjour le capitaine mien cher![27] – наклонился он к Андрею.
– Не понял?
Что-то до боли знакомое было и в этом военном, и в том языке, на котором он говорил. Что-то... Но вот что? Кто он? И почему говорит по-итальянски? А может, по-французски?..
Андрей наморщил лоб, пытаясь собрать воедино все, что он помнил, только... Почему-то оказалось, что помнит он не так-то уж и много...
Военный с недоумением встретился взглядом с непонимающим взглядом лейтенанта и заговорил опять:
– Tu me comprends? Tu m’apprends, le fils?[28]
– Я вас не понимаю! – мотнул головой Андрей и вновь заговорил по-русски. – Кто вы, что вам от меня надо?
– Le docteur? Que se passe? Il ne me comprend pas du tout?[29]
«Колобок» подошел к Андрею, накрыл его простыней и обернулся к военному:
– C’est l’amnesie temporaire, le general... Tel parfois il arrive... Mais il, au moins, parle russe cela il est dejа bon![30]
Генерал внимательно и с сожалением смотрел несколько минут на Андрея, а потом опять обратился к «Колобку»:
– L’interprute m’est necessaire! Le provoquez le caporal malade, le docteur![31]
– Le caporal Kuznetsov pas encore en ordre![32]
Военный как-то очень уж строго посмотрел на пухлого доктора и произнес:
– Provoquez! Je pense qu’il ne refusera pas de nous aider!..[33]
«Колобок» ушел куда-то, оставляя их в палате втроем.
Андрей внимательно присматривался к этому странному военному, напрягал память, знал, что вот еще чуть-чуть, еще совсем немного, и он его вспомнит, и вспомнит эту шикарную блондинку, которая теперь тоже казалась ему знакомой, но... Ответ, который «лежал на поверхности», пока не давался в руки, как он ни напрягал свои мозги...
«...Что-то тут не то, Андрюха! Я же все помню!.. Наверное... А они что-то себя странно ведут, слегонца... Дядька этот, сразу видно, большая шишка в армии – серьезный мужик! Не иначе как генерал!.. А девку, вон, за плечики обнял, по головке гладит... А та чего-то рыдает у него на груди... Тоже мне, „плакательную жилетку“ себе нашла, дура!.. А по всему видать, тоже военная телка! Только какого-то блядообразного вида!.. Странно все это!..»
Прошло несколько минут, и в палату, предварительно постучавшись, вошел парень в фиолетовой пижаме, из-под которой на груди проглядывали бинты. Ах! Как он был знаком Андрею! Ах, как знаком!..
Пришедший подошел к военному, вытянулся по стойке «Смирно!» и проговорил, чеканя каждое слово:
– Monsieur le general! Le caporal-chef des Kuznetsov est arrive![34]
Генерал, как уже успел догадаться Андрей, отстранил от себя плачущую на его груди девушку и обратился к солдату в больничной пижаме. Обратился не как военный, а как пожилой, уставший человек. Тихо и мягко:
– Librment! Ecoute, le caporal, je dois parler beaucoup а ton lieutenant! Et ton aide m’est necessaire!.. Chez lui l’amnesie... Il ne m’a pas appris et... On parle seulement en russe... L’interprute, le soldat m’est necessaire, est tres necessaire...[35]
А затем взял его под руку и подвел к кровати, на которой лежал Андрей, и заговорил что-то на знакомом для него, но теперь ставшем почему-то абсолютно непонятном языке.
– Здравствуй, командир! – проговорил парень по-русски.
А вот это уже было понятно! Настолько, что Андрей даже дернулся, словно его ударило небольшим разрядом тока:
– Привет... – Он внимательно посмотрел на парня в пижаме. – Почему ты говоришь «командир»? Ты кто?
И такая боль вдруг появилась в глазах этого парня, что Андрей понял, что сказал что-то не то, что-то обидное! Только вот что? Чем он обидел этого парня, который к тому же был, скорее всего, русским.
– Ты меня не помнишь, командир?
– Я тебя знаю – это точно! – Андрей попытался хоть как-то реабилитироваться. – Только... Извини... Что-то с мозгами происходит... Я вас всех знаю! Только не могу вспомнить, откуда... Ты уж помоги мне, братишка... Ладно? Подтолкни немного... А я потом и сам сумею... Наверное...
– Я Тень, командир! Помнишь? Владимир Кузнецов. Твой капрал-шеф, в твоем учебном взводе, что на базе в Аяччо. Ну, помнишь?
Да! Да, да, да!!! Этот ответ действительно был на самой поверхности памяти! Андрей его вспомнил тут же, после слова «Тень».
– Я тебя вспомнил, старлей! – Эта радость была искренней. – Вспомнил!
– Ф-фу-у-ф-ф! – громко выдохнул Владимир и перевел взгляд на генерала. – Ну, слава тебе, господи! Теперь все нормально пойдет...
Они поговорили о чем-то с генералом несколько минут. Видимо, Тень пояснил ему, что происходит, потому что после этого девушка-блондинка в странной военной форме стала всхлипывать громче и чаще.
Владимир присел на тот стул, на котором еще недавно сидела девушка, выставлявшая на обозрение полное и, надо сказать, весьма симпатичное отсутствие нижнего белья. Тень наклонился немного вперед и заговорил:
– Слушай, командир... Расскажи мне, что ты помнишь, чтобы я мог хоть немного сориентироваться... Тут такое дело... Я секунду назад получил приказ... На все время твоего пребывания в госпитале я буду прикомандирован к тебе как переводчик... Хотя, если честно, я еще не так-то уж и силен во французском, но... Капралы прямые генеральские приказы не обсуждают, а выполняют...
– Слушай, Вовка. – Андрей постепенно приходил в себя, голова обретала ясность, а мысли – четкость. – Слушай, кто этот мужик в форме? Я, бля, точно уверен, что знаю его, а не помню!.. Он наш? Скажи, кто он!
Какое-то странное выражение лица появилось в тот момент у Тени. Сожаления, что ли... Ну, когда ты знаешь много лет человека, дружишь с ним, да мало ли, и все у него в порядке, а потом этот человек попадает в жуткую автокатастрофу и после множества операций возвращается к жизни без, ну, руки, скажем... И ты... Во-первых, ты сначала в шоке! А потом, если ты был ему по-настоящему близким другом, ты видишь, что он, этот человек, страдает от понимания своего убожества. Он страдает, а ты хочешь ему помочь и не знаешь как. И ты теперь контролируешь не только каждое свое слово, а каждую букву, чтобы ненароком не ляпнуть что-нибудь типа «Идем, на бильярде шары погоняем!» или «Ну, что, сплаваем на тот берег?», чтобы не обидеть... А он это видит! Видит эти твои потуги и замыкается в себе, порой еще сильнее, потому что думает, что если даже ты считаешь его инвалидом, то тогда он и на самом деле урод! И только редкие люди за такое к себе отношение говорят спасибо. Но это либо люди стальной воли, либо до мозга костей оптимисты, которым вообще все трын-трава и они живут по принципу «Руки нет? Ну и хрен с ней! Голова же осталась!»... Именно так они сейчас и смотрели друг на друга. Владимир жалел Андрея и боялся обидеть, а Андрей, наоборот, думал: «Ну, что? Мозги отшибло? Так без мозгов вообще полмира живет, и ничего! Зато все другое на месте!.. А Андрюха-младший так вообще задолбал, подлюка! Сколько можно торчать колом?! Вон перед девкой неудобно уже совсем! А он знай себе свое, сволота... Отбой! Спать пора!..»...
– Ты это, кэп... Ты расскажи, что помнишь о себе, лады?
– Да все! Или почти все...
– Рассказывай, ком... Это не только тебе понимать надобно.
– Ну, что... Я Андрей Проценко. Родился в Одессе. В 1968 году...
Этот монолог продлился минут десять, а может, даже, и больше... Андрей, как это было ни странно, помнил все. То есть абсолютно все! Про себя, про родственников, про друзей... Про свои боевые операции еще там в Союзе, в Отряде... Он помнил про Израиль, про Легион, про всех своих друзей, по именам и «рабочим позывным»... Короче говоря... Он помнил все, кроме...
Память... Какой же это все-таки тонкий и высокоточный инструмент – память человеческая!.. И насколько она избирательна!
...Андрей помнил все, кроме того, что касалось его последнего задания... И всего, что с ним было связано...
... – Да, командир... – Тень задумчиво смотрел на Андрея. – Здорово тебя плен шибанул, вкупе с малярией... Здорово... – Он как-то очень озабоченно потер ладонью лоб: – Ты это... Ты отдохни пока... А я попробую перевести все, что ты мне сейчас рассказал...
– Давай, старлей... А я передохну... Устал что-то...
Он отвернулся к окну и стал как-то очень уж отстраненно наблюдать за тем, что за ним происходило. А там... Там буйствовало лето! На ветвях большого и такого родного дерева, потому что это была не какая-нибудь пальма и не какой-то там каучуконос, а самый обыкновенный клен, среди его разлапистых листьев прыгали и щебетали пичуги. Они что-то там выискивали, клевали небольших гусениц, а некоторых просто хватали клювом и куда-то улетали, не иначе как кормить ими своих подрастающих птенцов. Легкий теплый ветерок путался в этих ветках, а потом пытался из них выбраться, шурша зелеными листочками...
Андрей даже начал понемногу проваливаться в сон, умиротворенный всей этой картиной и убаюканный монотонным шепотом Тени.
«...Ну и что теперь, Андрей свет-Ляксеич? Спишут тебя... Как пить дать спишут! На кой хрен ты кому такой теперь нужен? Что, будешь вечно служить с личным переводчиком? Да и не в этом дело... На себя посмотри! Худой, как швабра, стал... На тебя ж смотреть без слез нельзя! Несчастье мамино! Правильно эта деваха плачет! Тебя теперь только обнять и плакать остается! Кощей Бессмертный!.. Крепыш концлагерный, мать твою!.. У тебя, вон, „Андрюха-младший“ сейчас, наверное, потолще твоей же собственной руки будет!.. Мумия чертова...»
