Ротный отвернулся, приказал двум бойцам тихо открыть ворота. Тихо не получилось — железо заскрипело так, что лично Попову показалось оглушительным грохотом.
— Пошли! — скомандовал Логвиненко, и махнул рукой, словно запуская в космос ракету.
— Пошли! — скомандовал Юра своим подчиненным.
Личный состав потянулся через ворота, потом быстрым шагом колонна обогнула блок пост возле дальнего угла, и вышла на проходящую мимо дорогу. Пока никто не стрелял.
Было очень темно, хотя на северо-востоке небо освещало багровое зарево, в Грозном что-то горело. И не было тишины — в городе непрерывно звучали очереди из автоматического оружия, и один за другим грохотали разрывы. Этот шум, как надеялись Попов и Логвиненко, мог, хотя бы частично, скрыть звук передвижения большой массы людей.
Сердце у лейтенанта колотилось так, что казалось, вот — вот выскочит. Это был страх. Это был страх ожидания чего-то ужасного. И это было еще ужаснее, чем сам этот предстоящий возможный ужас.
— Уж скорее бы что-то началось! — прошептал сам себе Попов. Он не верил, что им вот так легко и непринужденно удастся выполнить задуманное.
И не ошибся.
Когда головная часть колонны поравнялась с близлежащим оврагом, оттуда по ней ударили из пулеметов.
Пулеметы били из нескольких одноэтажных полуразрушенных зданий, которые ранее никто с блокпоста не видел, так как они были закрыты многоэтажкой.
Соблюдать маскировку теперь стало бесполезно. Рота начала отвечать огнем. Юра и сам, припав на колено, дал несколько длинных очередей в ту сторону, откуда по ним велся огонь.
Судя по крикам и стонам, в кого-то явно попали. Но в кого, что и как — ничего в темноте разобрать было невозможно. Бойцы разбегались в разные стороны. Строй нарушился, все перемешалось. Это была настоящая паника.
— В овраг! В укрытие! — Логвиненко заорал так, что перекрыл на секунду все.
Овраг был справа, Попов, не мешкая, устремился туда. Внезапно он споткнулся обо что-то торчащее из земли, перелетел через голову, и, попав на самый край оврага, покатился вниз. Его падение остановил куст. Слева и справа раздались взрывы.
— Мины! — истошно закричал кто-то.
«Вот черт! Какие продуманные сволочи! На мины нас погнали!». Теперь Попов просто боялся пошевелиться — ему казалось, что стоит только ему сделать какое-нибудь неосторожное движение, и его разнесет в клочья.
В овраге захлопали разрывы. Но это были не мины. Это стреляли из подствольников.
Из оврага заработал АГС. «Это наш», — с радостью отметил Юра. Но АГС вскоре замолчал. «Наверное, гранаты закончились. Их и было то…». (Так оно, кстати, и было).
«Нас тут всех перебьют, если останемся на месте», — билась в голове мысль. — «Надо вперед. Даже если мины. Может быть, мне повезет. Может быть, я не наступлю. Или еще что. Но только вперед!.. Очень хочется жить!».
Как не готовь себя к смерти, как не уговаривай и не убеждай себя — все мысли вылетают мгновенно, когда опасность гибели становится во весь рост. Если есть хоть малейший шанс — разум и сердце заставляют им воспользоваться.
Юра заставил себя встать, и двинуться вдоль ската. На дно оврага он решил не спускаться ни в коем случае — он решил, что там было самое удобное место для минирования, и именно там полно мин.
Он был не один, кто-то двигался вслед за ним. Юра оглянулся.
— Не спускайтесь на дно! — крикнул он. — Там наверняка мины. Двигайтесь за мной.
Спиной он почувствовал, что его услышали и поняли. Попов наткнулся на чье-то тело. Лейтенант склонился к шее, проверил пульс… Труп.
Юра перешагнул через него, и пошел дальше. Впереди тоже кто-то двигался. Споткнулся, выругался матом, и по голосу Попов с неким удивленным удовлетворением понял, что это Рагулин.
«Жив еще, дуроплясина!».
Над головой просвистели пули. Лейтенант бросился на землю. Впереди и позади него кто-то продолжал стрелять. Попов повернул голову, и бросил взгляд назад. Там еще были люди. Два человека тянули плащ-палатку. Судя по стонам, там лежал кто-то раненый.
— Эй, бойцы, — не удержался от вопроса Юра. — Вы его что — от самого блока тянете?
— Да, — ответил один из бойцов. Близкий разрыв на доли секунды осветил его лицо. Это был один из четырех казахов, входивших в роту Логвиненко.
— Это брат мой, — сказал солдат. — Если что, я его на себе один понесу. Я брата не брошу.
— Молодец, — хрипло подбодрил его лейтенант. — Верю. Только не спускайтесь на дно оврага. Там, наверное, духи мин поналожили.
— Куда нам дальше? — внезапно спросил казах. — Сколько еще идти осталось?
— Откуда я могу знать? Надо идти по оврагу, пока он не закончится. А там будет видно…
К звукам перестрелки, которая не замолкала ни на секунду, казалось, все уже привыкли. Но тут где-то значительно дальше по ходу движения начался настоящий огненный шквал.
Вся группка, стихийно сформировавшаяся возле лейтенанта, одновременно, словно по команде, повернула туда головы. Потом бойцы уставились на командира. Даже в темноте он ощущал их вопрошающие взгляды.
— Наши на засаду нарвались, — прошептал казах.
— Или наши кнам на помощь идут, — сказал Рагулин. — Лучше пусть так!.. Товарищ лейтенант! Куда?
Попов сам был в смятении. А действительно — куда? Если наши идут — то однозначно, вперед! А если это духи… Тогда даже на месте, здесь, оставаться опасно. Зачистят они этот овражек… И ведь сейчас надо решать что-то! Некогда ждать и думать!
Но также внезапно, как и начался, шквал огня стих, и снова началась «тихая» перестрелка. Потом — разрывы гранат. Сразу, много. И вот…
И вот стрельба, как будто, началась приближаться. Это было последней каплей.
— Так, — скомандовал Попов. — Сейчас переходим на ту сторону оврага, поднимаемся, и вперед. Сейчас темно. Нас не должны увидеть, по идее. Будем уходить от города. Где-нибудь заляжем подальше отсюда. А потом — утром, разберемся. С раненым мы вообще далеко не убежим.
Рагулин, который одним ухом тщательно прислушивался к приближающимся автоматным очередям, внезапно резко развернулся, и с испугом сказал Попову:
— А там, кажется, «Аллаху Акбар» кричат…
— Все, — приглушенно крикнул лейтенант. — Вперед, пошли!
Вся группа оказалась на ногах, вперед пошли казах и его товарищ, неся раненного в плащ-палатке, они спустились на самое дно оврага, казах зацепился за что-то ногой, упал, и тут раздался взрыв…
Земля встала вертикально, и понеслась на лейтенанта со страшной скоростью. Он вытянул руки, чтобы оттолкнуть ее от себя, но это ему не помогло…
Сайдулаев.
Ахмеду Сайдулаеву, прямо скажем, не повезло. «Трудно быть чеченцем». Ахмеду было, наверное, особенно трудно, потому что чеченцем он был только наполовину. И родился он не в Чечне, а в Казахстане.
Его отец Руслан женился на местной, на казашке. Родители, сначала, разумеется, не хотели этого брака. Но когда увидели невесту… Препятствовать не стали. Уж очень была красивая девушка. Совсем отец потерял голову, и добился своего.
Правда, потом, когда безумная страсть утихла, начались трения. По чеченским обычаям баловать ребенка, тем более мальчика, было нельзя. Но это по чеченским. А мама не хотела обращать на это никакого внимания. И ее первенец Ахмед, когда отец этого не видел, получал от матери почти все, что хотел. А уж когда внук оказывался у своих бабушки и дедушки с казахской стороны… Отца это злило.
Он всегда говорил, что его сыну нужны не колыбельные о мишках, цветочках и коровках. Будущему мужчине нужны колыбельные о героях, о мужестве, о верности долгу.
«Ну, о чем ты?» — мягко возражала мать, — «ну какая верность долгу? Он же еще такой маленький».
Отец щурил свои глаза, скрипел зубами, но сдерживался, и только уходил, громко хлопая дверью. Мать вздыхала.
Но больше всего почему-то четырехлетнему Ахмеду запомнился из этого периода детства случай, который произошел с ним в детском саду.
Он сцепился из-за какой-то деревянной палки с русским мальчиком. До этого момента они дружили, но вот игрушка оказалась одна, и поделить ее они не смогли. Ахмеду удалось вырвать палку, и в горячке борьбы, кипящий от злости, он ударил соперника этой самой палкой по голове. Мальчик заревел, и убежал от него.
От удара хотя и осталась царапина, но уже через десять минут русский мальчик перестал плакать, и играл в углу в куклы с девочками.
А вот молодая воспитательница — Жасмин — решила, что Ахмед должен обязательно извиниться. Вообще-то, такие стычки в группе между детьми были часто — мгновенно вспыхивали, и также быстро затухали. И обычно виновник извинялся, после чего инцидент считался исчерпанным, и скоро забывался.
Так что, по мнению воспитательницы, ничего необычного в ее желании не было.
