— Ладно. Я приехала в эту страну, чтобы быть свободной.
— Замечательно. Америка гордится тем, что может дать пристанище всем, кто жаждет свободы.
— Какие слова! Какие высокие слова!
Кажется, они поняли друг друга. Доктор игру поддержал.
— Вы первая начали.
— Да, у меня были высокие мотивы.
— И что вас смущает? Вы чем-то недовольны?
— Нелепый вопрос. А чем я могу быть довольна в такой ситуации? Наверное, лекарствами, которыми меня пытались накачивать. Вы же знаете, кто я по профессии. Этими препаратами не лечат, а ломают. Меня многие пытались сломать, но пока не удалось никому.
— О чем вы? Дорогая, у вас очевидная мания преследования, так что представители полиции отправили вас вполне по адресу.
Соня не сразу ответила. Ей пришла в голову сказка про колобка: я от бабушки ушел, и от дедушки, и от тебя… А уйду ли от тебя? Неизвестно. Непросто все это, очень непросто.
Про Фриду с Вирджинией она ему даже не напоминала, в последнее время Томсон как будто поставил крест на ее творческих способностях. Похоже, решил идти напролом.
— Так вот, мистер Томсон, с давлением на личность мне пришлось столкнуться очень рано, еще в детстве, хотя тогда я, возможно, не осознавала, что именно происходит. Когда я это поняла, мне так жить не понравилось. За свободу, знаете ли, приходится драться. И я дралась.
Она встала, расправила полы больничной пижамы и сжала кулаки.
— Вы собираетесь продолжить драться прямо сейчас? — равнодушно поинтересовался доктор.
— Не пугайтесь, не в прямом смысле.
— Рад слышать. Сядьте и успокойтесь.
— Я совершенно спокойна и сяду только тогда, когда захочу. Это вроде бы дурдом, а не концлагерь.
— Какие сравнения! Хорошо, стойте, если вам угодно.
— Спасибо. Итак, продолжим. В поисках свободы мне пришлось много что повидать, уехать из своей страны, покинуть дорогих мне людей. — Соня никак не могла справиться с припадком неумеренного пафоса.
— Я искренне уважаю твердость ваших убеждений.
— Не перебивайте, мистер Томсон. Вы же видите, я сегодня в ударе, и как профессионал должны ценить подобное состояние. Вдруг проболтаюсь, скажу что-нибудь важное.
— Извините.
Было совершенно непонятно, издевается доктор или действительно улавливает ту грань площадного фарса и тотального самообнажения, на которой она балансирует.
— Приехав сюда, я была готова принять законы этой страны. Я пыталась жить так, как здесь принято. Я искренне старалась не выделяться из общей массы, но Америка не поддержала меня в этом стремлении.
— Что вы имеете в виду?
— В каком-то смысле моя иммиграция попадает в разряд политической. Проблемы, причины которых мне неизвестны, преследовали меня повсюду, а здесь они только усилились. Я не стану обсуждать с вами, что именно произошло в тот вечер в моем доме, вам это должно быть известно лучше.
— С чего вы взяли?
Мистер Томсон не на шутку взволновался. С самого начала было видно, что женщина с характером, но всему есть предел.
— Потрудитесь пояснить, что вы имеете в виду?
— То, что произошло в моем доме, является лишь следствием весьма лестного внимания, которое мне кто-то оказывает уже в течение многих лет.
— Я не понял!
— Хорошо, скажу прямо: за мной уже достаточно долго следят. У меня есть кое- какие догадки…
— Поделиться не хотите?
— Было бы чем — ведь это всего лишь догадки.
— Не важно, в любом случае это очень интересно.
— Я рада, что мне удалось заинтриговать вас, но все же лучше продолжить последовательный рассказ. Меня действительно нашли сидящей на полу в углу кухни в состоянии, близком к помешательству, но это еще не говорило об умственном расстройстве, требующем вмешательства психиатра. У меня был стресс, и это естественно. Мою машину взорвали, но вместо меня погиб случайный человек. Достаточно, чтобы выйти из строя на какое-то время, не так ли?
— Я все понимаю.
— Но на данный момент проблема заключается в том, что никто не захотел мне помочь, напротив…
— А я разве не этим занимаюсь?
— Вы?! — Соня рассмеялась. — Не лгите.
— Я не лгу!
— Так вот, полиция, которую вызвали наутро мои соседи, отнеслась ко мне не как к потерпевшей, а скорее как к преступнице. На меня стали давить, практически напрямую.
— Вы все твердите о давлении, так объясните, наконец, в чем же оно заключается?
— Не прикидывайтесь дурачком.
Соне очень хотелось сказать, что наиболее изощренным давлением была отправка ее в клинику.
— Будем считать, что я не заметил вашего не слишком вежливого тона.
— С самого начала меня посадили под арест, не объясняя причин, и подвергли допросам.
— А до пыток не доходило?
— Ваша ирония неуместна.
— Извините, просто уж больно мрачную картину вы тут нарисовали.
— Я абсолютно ясно почувствовала, что из меня пытаются вытянуть некую информацию, и самое смешное, что я ею не владею.
— Сплошные загадки вокруг.
— А потом последовала психиатрическая клиника — это наиболее жесткий метод, который можно себе позволить в ситуации, когда дело происходит в якобы демократическом государстве.
— В «якобы демократическом»? Сильное заявление.
— Просто в моей стране, где насилие хотя бы не прикрывают словами, я оказалась бы в тюрьме, а здесь всего лишь в дурдоме. Маленькое, но приятное различие между демократией и тоталитарным режимом. Впрочем, такие методы у нас тоже в ходу. Мне все это напоминает Советский Союз, из которого я, собственно, бежала.
— Просто кафкианские мотивы! Огромная государственная машина давит на маленького, беззащитного человека! Не слишком ли много вы придаете себе значения?
— О, я-то готова стать маленькой, незначительной, незаметной. Я пыталась, но, как видите, не дают.
— Кто не дает, вы сказать не хотите?
— Вам — ни в коем случае, как это до вас до сих пор не дошло?
— Почему, я же врач.
— Слушайте, доктор! Нужно ведь быть совершенной идиоткой, чтобы не понять вашу связь с теми, кто…
— Типичная мания преследования. Я знаю, что вы скажете, можете не продолжать.
— Ладно, я уже все сказала, разговор окончен, вы свободны.
— Продолжайте рисовать. Я зайду к вам завтра.
Доктор встал и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Другие больные его явно не интересовали.
Соня ощутила непреодолимую подавленность, сковавшую руки и ноги, не дававшую поднять голову.
И зачем она завела этот совершенно ненужный разговор? Только наболтала лишнего! Ведь с самого начала было ясно, что Томсон связан с «ними». Кто эти загадочные «они», до сих пор еще окончательно не прояснилось. Но разгадка приближалась.
Соня обвела тяжелым взглядом комнату. Вокруг психи. Нет, нехорошо так говорить. Не надо. Просто не совсем здоровые люди, и не важно, что у большинства вместо осмысленной речи вырывается только мычание. Хотя кто знает, во что она сама превратится, если ее продолжат обрабатывать этими дерьмовыми препаратами.
Доктор вошел в кабинет и раздраженно захлопнул за собой дверь. Очевидно, у него самого нервы были не совсем в порядке. Он раскрыл записную книжку и несколько секунд помедитировал над собственными неразборчивыми записями. Затем решительно подвинул к себе телефон:
— Добрый вечер, это Томсон… Да, я именно поэтому и звоню. Никаких результатов… Прошу прощения, но я с самого начала ничего конкретного не обещал… Да- да, я понимаю, но на нее ничто не действует… Конечно, ясно, но я считаю, что нужно кардинально менять методы… Нет, не стоит зря тянуть, не думаю, что мне удастся чего-либо добиться… Да, я именно это хочу сказать… Когда? Сегодня?.. Хорошо. Договорились.
Через три часа два неприметных «форда» подъехали к зданию клиники, окруженному живописным парком. Из них вышли четверо: трое мужчин и женщина. На первый взгляд их можно было принять за благополучных банковских клерков или преуспевающих менеджеров.
Они вошли в клинику через служебный вход. Посетителей туда не пускают, к тому же было уже поздно для визитов родственников.
Приехавших встретил мистер Томсон:
— Что будем делать?
— Доктор, не надо суетиться.
— Мне важно знать, каков ваш план. Я не хочу лишнего шума. Это может помешать репутации клиники.
— Не волнуйтесь. Все пройдет тихо.
— Вы уверены? — Томсон обращался к слегка одутловатому мужчине лет сорока, которого внешне никак нельзя было заподозрить в лидерских качествах и умении принимать решения.
— Более чем, — жестко ответил тот.
— Ладно. Но скажите, может быть, стоит принять какие-либо особые меры?
— Что вы имеете в виду? Хотите вколоть ей что-нибудь… м-м… успокоительное, чтобы избежать возможного сопротивления?
— Именно.
— Не думаю, что она будет сопротивляться.
