Они замолчали, как только Савелий быстрой походкой подошел к мосту. Окинув быстрым взором их ладные фигуры под одинаковыми серыми костюмами, Родионов изобразил на лице благодушную улыбку и уже медленнее ступил на мост. Рука его инстинктивно прижалась к жилетному карману, где лежал пистолет, подаренный ему в Казани Занозой. В голове молнией пронеслась мысль, что, похоже, он захватил его сегодня совсем не зря. Улыбаясь и следя боковым зрением за каждым возможным движением мужчин в сером, Савелий твердым шагом двинулся по мосту, прошел эту парочку и подошел к светящемуся белозубой улыбкой американцу.
— С приездом, Савелий Николаевич! — радостно улыбнулся Родионову американец.
— Благодарю вас, — еще радостнее улыбнулся ему Савелий.
— Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, — слегка поклонился Гендлер, посматривая на свой бывший кейс в руке Савелия.
— Не стоит благодарностей, — отмахнулся Савелий и кивнул в сторону зорко следящих за ним мужчин в серых костюмах. — Вот эти помидорчики — ваши?
— Мои, — еще шире улыбнулся Гендлер.
— Я хочу, чтобы они ушли во-он туда, — махнул Родионов в противоположную сторону моста.
Американец кивнул, поднял руку и жестом показал «помидорчикам», куда им следует идти. Когда они проходили мимо них, Родионов заметил, как один из телохранителей переглянулся с Гендлером. Родионов, в свою очередь, глянул на рощицу саженях в двадцати от начала Пресненского моста, где дожидался его сигнала на случай опасности верный Мамай.
— Читал о вас в газетах, — промолвил после небольшой паузы Гендлер. — Славно, славно вы поработали. Вы, несомненно, непревзойденный мастер своего дела.
— Ну, положим, лично обо мне ничего в газетах не пишут, — поправил американца Савелий. — Ну а насчет дела… вот, — протянул он ему кейс.
— И что там? — игриво спросил Гендлер.
— А все, — ответил Савелий, не сводя глаз с маячивших вдалеке «помидорчиков».
— Что же, поглядим, — принял кейс американец и щелкнул замочком, — поглядим…
Он раскрыл кейс, и улыбка исчезла с его лица, будто ее взяли и стерли ластиком.
— Что… это? — недоуменно воскликнул он и несколько раз быстро сморгнул.
— Ваша папка с бумагами и двести пятьдесят тысяч, — ответил Савелий ровным голосом. — Мой аванс. Возвращаю все до единого листочка и рублика. Можете проверить.
— А где… корона?
— Ее нет.
— А где она? — некрасиво отвисла у американца нижняя губа, что делало его похожим на одного из воспитанников Скорбного дома.
— А ее нет, — спокойно ответил Родионов. — По приезде в Москву нам с женой устроили полнейший шмон, и я, предвидя это, освободился от короны еще в дороге. Вы же понимаете, что корона — просто убийственная улика против меня. Согласитесь, не мог же я допустить, чтобы у меня нашли ее?
— А что значит освободился ? — понемногу стал приходить в себя американец. — Вы ее кому-то отдали на сохранение? Или спрятали в поезде?
— Ни то, ни другое, — ответил Савелий серьезно и свел брови к переносице. — Я ее выбросил.
— То есть как? — опять отвисла губа у американца.
— А так, в окошко.
— Шутите? — невесело буркнул Гендлер.
— Нисколько, — посмотрел на американца чистым и ясным взором Савелий. — У меня был очень конкретный выбор: рисковать или не рисковать. Если бы я рискнул, мне пришлось бы сесть в тюрьму. Я бы уже сейчас сидел в одиночной следственной камере. Поэтому я выбрал — не рисковать.
— Значит, у вас нет короны? — пристально посмотрел на Савелия американец.
— Нет, — твердо ответил Савелий.
— Вы очень, очень меня подвели, — печально покачал головой Гендлер, и «помидорчики», как по команде, двинулись в их сторону. — Но не это самое главное. Главное в том, — он сузил глаза, — что я подвел своих боссов. Поверьте, это очень серьезные люди, и за неудачу в этом деле они будут в первую очередь спрашивать с меня. Крепко будут спрашивать. А поскольку мне придется страдать по вашей вине, то я буду вынужден спрашивать с вас.
— А мне плевать на ваших боссов, — жестко сказал Савелий и вдруг почувствовал, что в живот ему уперлось что-то твердое. Он опустил глаза и увидел револьверный ствол.
— Это мой добрый старый «смит-и-вессон», — недобро ухмыльнулся Гендлер. — Осечек он не дает, и предупреждаю вас: любое ваше движение будет расценено как попытка к сопротивлению. Поэтому прошу вас вести себя смирно. Иначе я нажму на курок, можете в этом не сомневаться.
Савелий поднял взгляд и посмотрел в побелевшие глаза Гендлера. Сомнений, что он выстрелит, действительно не было.
— А это я у вас заберу, — вежливо сказал американец, свободной рукой доставая пистолет из жилетного кармана Савелия. — Вы позволите?
Люди в сером были от них уже в нескольких саженях. И тут послышался револьверный выстрел. Все невольно посмотрели в ту сторону, откуда он раздался, и через несколько мгновений на мост выскочил человек в длинной рубахе и распахнутом бешмете. Он пытался бежать, но, очевидно, был ранен, так как сильно хромал и подволакивал правую ногу. На макушке его бритой шишкастой головы чудом держалась расшитая узором тюбетейка.
«Помидорчики» остановились, не дойдя буквально двух саженей до Гендлера и Савелия.
— Стой! — послышалось из рощицы, и на мост выбежал немолодой уже околоточный надзиратель с револьвером в руке. Он тяжело дышал. Увидев на мосту людей, надзиратель, задыхаясь, прокричал: — Господа, именем закона, задержите его!
Никто не шевельнулся.
— Любое твое движение, и я стреляю, — тихо сказал американец.
Надзиратель был от них совсем близко.
— У-у, шайтан! — заорал в сторону полицейского татарин и, насколько позволяла раненая нога, припустил в беге. Ругаясь по-татарски, он пробежал мимо Гендлера с Савелием.
— Стой! — снова закричал околоточный и, почти поравнявшись с Савелием и американцем, выстрелил в воздух.
Гендлер вздрогнул, на миг отвел от Савелия взгляд, и этого мига Родионову хватило, чтобы обеими руками схватиться за запястье американца и резко отвести его руку с револьвером в сторону от себя. Прозвучавший через мгновение выстрел его уже не задел: пуля ушла в сторону далеких Воробьевых гор. Затем Савелий с силой ударил руку американца о поручни ограждения моста, револьвер выпал и плюхнулся в воду. Одновременно с его всплеском Савелий услышал еще один выстрел и обернулся: один из «помидорчиков», бросившихся на выручку Гендлеру, медленно, как показалось Родионову, очень медленно заваливался назад с залитым кровью лицом. Вот его спина коснулась поручней, вот ноги оторвались от моста, и он, сделав своеобразный кульбит, плашмя плюхнулся в воду. Второй, уронив голову набок, сидел, облокотившись спиной об ограду, и мелко сучил ногами: правой-левой, правой-левой. В его горле, под самым кадыком, торчала рукоять финского ножа. Савелий тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя тяжелый сон, и повернулся к Гендлеру.
— Ну что, доволен? — зло спросил он.
Американец молчал.
— Я тебя спрашиваю, ты доволен? Хотел убить меня, моих друзей, погубил две жизни — ты должен быть очень доволен. У тебя ведь такой характер. Или нет? Отвечай!
Гендлер молчал.
— Так да или нет? Я жду.
— Нет, — разлепил наконец губы американец.
— Значит, нет?
— Нет, — повторил Гендлер. — Но ты сам все испортил.
— Давай, хузяин, я его убыю? — рявкнул после этих слов американца Мамай, вытирая финку о рукав продолжающего дергать ногами, но уже покойного «помидорчика».
— А? Что ты скажешь на предложение моего друга? — заглянул в глаза американца Савелий.
— Этого делать не следует, — замотал головой Гендлер. — Я — американский подданный. Если вы меня убьете, будет международный скандал и очень тщательное расследование. А вам, господин Родионов, я полагаю, это совсем ни к чему.
— Он верно говорит, — подал голос Макар. — Одно дело эти бандюганы, а другое…
— Чиво вирнэ, чиво вирнэ, — зло проворчал Мамай, перебив друга. — Итово шакала нэльзя оставылять вы живых.
— Савелий Николаевич, пора уходить, — осматриваясь, сказал Макар с тревогой.
— Сей час, Макарушка, — Родионов пристально посмотрел в глаза Гендлера. — Значит, говоришь, не убивать тебя?
— Не убивать, — с трудом ответил американец.
— И ты оставишь меня в покое?
— Да.
— И оставишь эту затею с короной?
— Да.
— И уедешь из нашей страны?
— Уеду.
— Тогда верни мне мое.
Гендлер кивнул и достал из кармана пистолет.
— Вот, возьмите.
— Благодарю вас.
Савелий сжал пистолет в кулаке и что было силы ударил американца в живот. Тот охнул, согнулся и повалился на бок.
— Ого, — воскликнул Макар. — А я и не знал, Савелий Николаевич, что вы можете так бить.
