Времени у нас было в обрез — противник медленно, но верно подбирался к нашим позициям. Я крикнул:
— Артист, прикрывай! Боцман, тащи Бороду!
Я прикрывал их с верхней позиции, Артист с нижней. Больше всех рисковал Боцман. Он мог надеяться только на нашу внимательность. Мы должны были охватывать взглядом всю вражескую цепь и бить туда, где намечалось любое, даже еле заметное шевеление. Я сконцентрировал все внимание на левом фланге противника, от нас правом. Артист, не сговариваясь со мной, но чувствуя особенности моей и своей позиций, занялся другим флангом. Наконец Боцман дотащил бесчувственного Бороду до моего укрытия. Даже автомат прихватил попутно, не поленился.
Борода был жив. Боцман подключился к прикрытию, и мы с ним вдвоем дали возможность подняться и Артисту. Артист сменил Боцмана, который занялся Бородой. Вообще-то давно пора было ломить что есть духу вниз по склону. Но пробитый пулей Борода ломить не мог, а оставить его я не считал возможным. Боцман полил его водой, и Борода пришел в чувство. Он был ранен в спину, пуля пробила ему левый бок. Если бы пробила правый, то задела бы печень и мы его уже не откачали бы. А так он, видимо, потерял сознание от шока. Боцман достал перевязочный пакет, быстро и умело наложил тугую повязку, и Борода попробовал встать. Оказалось, он может даже идти. В конце концов, он закинул руку Боцману на шею, и так вдвоем они стали спускаться.
Когда расстояние до противника было оценено мной как критическое, мы с Артистом отвалили от прикрывавших нас камней и покатились вниз. Мы быстро догнали Боцмана с повисшим на нем Бородой. Я поднырнул под другую руку раненого, и вдвоем мы поволокли его к спасительному лесу. Борода кривился и кряхтел, но изо всех сил старался помогать нам, перебирая ногами. Наконец он сказал:
— Пустите, я сам пойду.
И в самом деле, кровотечение у него ослабло, а вися на мне, он делал только хуже своему пробитому боку. Его шатало, но Боцман держал Андрея за правую руку, и он даже почти не спотыкался. В таком порядке мы успели дойти до первых деревьев, когда из-за оставленного нами склона выкатили бандиты. Пришлось снова упасть и отстреливаться.
Мы отстреливались и отползали ниже, в лес. Из-за склона по нам били несколько человек, но выйти из-за укрытия не решались. Впрочем, им это и не было нужно. Вскоре нас должны были обойти с флангов и взять в клещи. Единственное, что могло нас спасти, — это немедленное бегство в лес. Я знал, что любой из моих ребят с такой же раной, как у Бороды, мог еще какое-то время бегать, пока не свалится. Но может ли это Борода? Оказалось, может. Он сам прекрасно оценивал обстановку — отполз к толстой сосне, поднялся на ноги, постоял, привалившись к ней спиной, несколько секунд, и крикнул:
— Побежали!
И побежал сам. На ходу Боцман отобрал у него автомат, а Артист помпу. Бежать быстро по каменистому грунту все равно было невозможно, и Борода не отставал. Он хрипел и обливался потом, но держался. Мы переходили со склона на склон, все время спускаясь вниз. Идеально было бы выбраться на какую-нибудь дорогу и тормознуть автомобиль. Но какие здесь к черту могли быть дороги!
Через час Борода стал откровенно сдавать. Теперь он бежал как салага-первогодок после первого километра марш-броска. Но на салагу можно прикрикнуть, и он ускорит темп. А Борода истекал кровью. Просочилось уже сквозь куртку и текло на штаны. Боцман приотстал, сбросил с плеча рюкзак и принялся мастерить на тропе мину-растяжку. Вскоре он нас догнал, мы с ним снова вдвоем подхватили нашего раненого и наддали. Не прошло и пяти минут, как позади раздался взрыв, а за ним треск падающего дерева. У нас был голый аммонал, без осколочных оболочек, но, поскольку Боцман заложил половину нашего запаса, авангард погони теперь если не побит осколками, то хотя бы отброшен мощной взрывной волной. Вовремя Боцман сообразил свою военную хитрость: противник был в пяти минутах бега от нас, Борода уже еле плелся, еще немного, и пришлось бы принимать бой.
А так нам все же удалось оторваться. Когда у Бороды начались обмороки и мы вынуждены были остановиться, погони за нами уже не было. Боцман сделал Андрею повторную перевязку и покачал головой.
— Рана сквозная, пуля вышла, — сказал он. — Я в этом не сильно понимаю, но, кажется, ничего серьезного не задето. А вот инфекция могла попасть, и крови порядком потерял. Надо бы его госпитализировать...
— Для начала надо бы его в город доставить, — добавил я.
— Может быть, поблизости найдется врач? — высказал предположение Артист.
— Конечно, — горько усмехнулся Боцман. — И лучше всего, чтобы милицейский. Чтоб сразу дело завел, не откладывая в долгий ящик.
— Артист, — сказал я. — Ты доставишь раненого в город. Боцман мне нужен здесь. Сейчас мы сделаем носилки и подберемся поближе к селу. Там разойдемся.
— Жаль, Дока с нами нет, — посетовал Боцман.
«Да и жив ли он», — подумал я про себя, но говорить о своих недобрых предчувствиях не стал. Не хотел расстраивать ребят.
Ночевали в лесу, к дороге выйти до темноты не успели. С рассветом мы продолжили спуск с гор. Борода то впадал в забытье, то приходил в сознание и протестовал, что его, легко раненного, несут, когда он может прекрасно идти сам. И тут же начинал рассказывать, что раньше он не знал, как прописывать кровь на картинах, а теперь знает — нужно мешать краплак с киноварью. Или еще что-нибудь в том же роде. Бредил. Мы одолели несколько километров и наконец вышли в долину. Обмундирование Бороды пришлось постирать, чтоб не привлекать любопытства страшными кровавыми пятнами. Да и сами мы тоже привели себя в относительный порядок. При этом оказалось, что Боцман тоже ранен. Пуля зацепила ему бедро, но прошла вскользь, содрала кожу, правда, зацепила немного и мышцу. Но рана уже не кровоточила.
— Когда это ты подцепил? — спросил я Боцмана.
— Думаешь, я помню? Вроде когда Бороду тащил... там место было пристрелянное. Уж я извивался, как угорь, но, видишь, задело. Я и не заметил. Я об эти дьяволовы камни больше побился, до сих пор все ноет.
В самом деле, я тоже чувствовал себя так, будто меня долго и усердно били пьяные менты; горганские камешки поработали не хуже дубинок или кованых сапог. Пока скакал по горкам, ушибов и ссадин не замечал, а теперь больше всего хотелось увалиться в мягкую койку и чтоб ласковая жена прикладывала примочки. Но лучшее, что мне могли предложить обстоятельства, — это было купание в ледяном горном ручье. Кстати, такое купание здорово освежает. Рекомендую.
— Комбат! — бормотал в бреду Борода. — Поднимайся! Перестыковка боевой части! Принять изделие! Дивизия «Эдельвейс»!
Артист взвалил его на плечо и потащил к людям искать частника, чтоб отвез в город. Мы с Боцманом следовали за ними на небольшом расстоянии, активно притворяясь туристами. У Боцмана в рюкзаке поверх аммонала и термита лежали два помповика и один автомат. Остальное оружие мы бросили: и нести его было не в чем, и патронов все равно почти не было. После последней стычки у нас оставалось всего два автоматных рожка. Помповики мы так в ход и не пускали — дистанция боя была неподходящая.
Мы проконтролировали, как Артист поголосовал на трассе, как, кратко переговорив с водилой, загрузил Бороду, сел сам, и они укатили. Ну, если правда, что здесь зарплата в сто долларов считается чуть ли не пределом возможностей человека, то за полтинник их и довезут, и выгрузят, и кофе в постель подадут.
В Яремче не было видно ни одного боевика. Село раскинулось в неширокой долине и было сильно вытянуто вдоль реки. Мы обошли его в поисках железнодорожной станции. Нашли. Собственно станции здесь не было. В Московской области это называлось бы платформой. Но метрах в трехстах от домика, имитирующего вокзальчик, все же имелся запасной тупик. Пространство вокруг него было оцеплено, шла погрузка. На рельсах стоял пресловутый эшелон — полторы дюжины вагонов и два тепловоза — один в голове, другой в хвосте. На горных путях с большими уклонами это распространенная практика: два локомотива надежно держат состав, не дают ему оторваться или стать врастяжку на уклоне.
Но что-то не было похоже, чтобы эшелон набивался до отказа. Два десятка голых до пояса вояк сновали между парой грузовичков и единственным товарным вагоном в составе, — грузили то ли оружие, то ли еще какое снаряжение в ящиках. Еще несколько десятков, очевидно самых оборзевших, курили, свободно расположившись у путей. Если предположить, что часть народа уже загрузилась в вагоны и еще взвод торчит в оцеплении, можно было прикинуть, что отправки ждет действительно не больше полутораста — двухсот человек. Теперь стало понятно, почему в какой-то момент нас прекратили преследовать: их всех отозвали для погрузки в эшелон. Видимо, руководство боевиков решило, что достаточно с них потерь, надо отгружать оставшийся в живых материал.
