— Кто же эта девочка-переросток? — спросила меня Лу по пути в ресторан. — Вчера я так и не разобрала толком ее имя.
— Да ты сама еще дитя! — ответил я. — В глазах мужчины преклонного возраста девушка двадцати двух лет выглядит не намного моложе, чем двадцатишестилетняя.
— Тебе лучше знать, дедуля, — улыбнулась она. — Недаром я же ты вчера так пристально разглядывал ее за ужином.
Я усадил ее за столик у окна.
— У меня был к ней сугубо эстетический интерес, — заявил я твердо. — Я любовался ею как фотограф. Ты должна признать: она настолько красива, что даже глазам больно!
— Красива?! — Лу была шокирована. — Эта деревенщина… — она осеклась. — Так, я понимаю, что ты хочешь сказать. Хотя сама не испытываю тяги к женщинам типа «дитя природы», — она скорчила гримаску. — Все говорят, что Швеция аморальная страна. Интересно, как же им удается взрослеть, имея такую непорочную внешность? Я сама никогда так не выглядела и могу тебе сказать, что была практически сама невинность вплоть до дня свадьбы!
— Как это — практически?
Она улыбнулась:
— Не цепляйся к словам. Если хочешь знать, мы с Хэлом немножечко опередили события. Как он тогда выразился — не будешь же покупать автомобиль, не имея возможности хотя бы разок на нем прокатиться, прежде чем выложить деньги.
— Милый, дипломатичный Хэл, — промурлыкал я.
— А я и не возражала. Я… я многому научилась у Хэла. Он был довольно-таки тяжелый человек — временами, и не старался постоянно быть со мной ласковым и добрым, но мы оба знали, что я ему нужна. Он был странный человек. Очень талантливый, увлекающийся, с немного хаотичными интересами: за все хватался и быстро охладевал… Иногда я даже думала: и чего это… Знаешь, я иногда сомневалась, что для него что-то значу. Мне казалось, что я просто для него удобна. Но мужчине можно многое простить, Мэтт, когда в последнее мгновение своей жизни, под автоматным огнем, он старается прикрыть тебя своим телом. Не забудь: он спас мне жизнь.
Она говорила очень серьезно и убежденно, и я понял, что она пытается сказать мне нечто важное.
— Я не забуду. И не буду больше отпускать уничижительных замечаний о мистере Тейлоре. Ладно?
Лу коротко улыбнулась.
— Я и не хотела… А может, и хотела, — она вытащила длинный мундштук, вставила в него сигарету и чиркнула спичкой, прежде чем я успел за ней поухаживать. — А теперь расскажи мне о своей жене, и мы будем квиты.
Я взглянул на нее:
— А ведь я и не говорил тебе, что у меня есть жена!
— Знаю, что нет, милый. Ты ужасно хитрый и осторожный, но мне же все про тебя известно. У тебя есть жена и трое детей, два мальчика и девочка. Твоя жена (после пятнадцатилетнего брака) добивается развода в Рио по причине жестокости твоего характера. Что-то ей понадобилось слишком много времени, чтобы понять, какой ты зверь.
— Бет, — начал я, — милая, хорошая, немного закомплексованная уроженка Новой Англии. Она считает, что на войну идут отважные герои в красивых мундирах и сходятся с противником в открытом поле, неукоснительно следуя правилам цивилизованного поединка. Однако она считает войну ужасной штукой. Она была так рада, что я провел всю войну за письменным столом в управлении пропаганды и никого не убил. Это была моя легенда, которую мне было приказано рассказывать всем и каждому. Когда же Бет узнала, что это все неправда, она не смогла приспособиться к открывшейся ей истине. Я в ее глазах перестал быть тем, кого она знала. Я был не тем мужчиной, за кого она вышла замуж. Я был даже не тем, за кого она бы хотела выйти замуж. Так что нам ничего не оставалось, как распроститься навек. — Я выглянул в окно и с облегчением увидел, что транспорт уже нас дожидается. А то что-то разговор у нас становился все более личным. — Экипаж подан, — заметил я. — Допивай кофе и пошли.
В этот день я снимал в основном на цветную пленку, по причине плохой освещенности. На черно-белую пленку хорошо снимать при ярком солнце, когда есть контрастный переход от света к тени. Это важно не только для оптического эффекта, но и для более отчетливой прорисовки деталей. А в облачные дни очень трудно получить удачные черно-белые снимки индустриальных объектов, в особенности когда пользуешься маленьким аппаратом; он, естественно, не в состоянии дать четкого изображения мелких деталей. На цветную же, с другой стороны, в пасмурную погоду легче снимать, чем в солнечную, потому что для цветной пленки не требуется контрастности света и тени. На цветной пленке разные цвета сами производят нужный контраст. А если вам не требуется сочная цветовая гамма для журнальной обложки, то даже и в мерзкую погоду на «кодак-хром» можно заснять замечательные кадры.
Заморосил дождь, но не настолько сильный, чтобы заставить нас искать укрытие. Мы закончили съемки к двум часам, не сделав перерыва на обед. Всю обратную дорогу в город я промучился мыслью; давать или не давать на чай нашему водителю, но решил обойтись простым рукопожатием с Линдстремом, нашим гидом, которого я поблагодарил за все заботы. Потом я сунул пожилому водителю пять крон — это соответствует одному доллару, — что, похоже, не слишком его обрадовало, но он, во всяком случае, не швырнул деньги на асфальт.
— Давай поедим где-нибудь в городе, — предложил я Лу, притащив в номер все свое барахло, — а то я уже начал уставать от гостиничной кухни.
— Ладно, — согласилась она, — только подожди минутку, пока я переодену носки и счищу грязь с ботинок.
Я отправился к себе мыться, а также заняться подменой отснятых пленок на чистые. Потом я пошел за машиной. Терпеть не могу, когда я на задании, садиться в машину, простоявшую какое-то время без присмотра. Так что прежде чем сесть за руль, я первым делом тщательно осматриваю салон. Мой «вольво» всю эту ночь провел неизвестно где.
На гостиничной парковке «вольво» стояло в полном одиночестве — ну, если не считать мотоцикла «триумф». Я обошел крошечный седан вокруг и заглянул внутрь. Там ничего не было, кроме не то одеяла, не то пледа, щедро предоставленного мне вместе с машиной прокатным бюро. Одеяло-плед, брошенное на заднее сиденье, съехало на пол. Я решил проверить дверцы. Обычно, если в машину подкладывают мину, вам сначала дают возможность сесть за руль, а уж потом взлететь на воздух — ведь воздействие взрывчатки на жертву достигает максимального эффекта в замкнутом пространстве.
Я открыл дверцу — никаких последствий. Я открыл капот. Небольшой четырехцилиндровый движок, на мой взгляд, выглядел вполне нормально. Я не заметил подозрительных проводков, подсоединенных к стартеру или к клапанам. Я присел на корточки, чтобы посмотреть, на месте ли тормозные колодки. Все было в порядке. Вот только из коробки дифференциала что-то капало. Я зашел сзади к багажнику, подставил руку под капли и посмотрел на ладонь. Растекавшаяся по моей ладони жидкость не была похожа на масло. Жидкость была текучая и ярко-красного цвета — точно кровь. Нахмурившись, я снова нагнулся и увидел, что капает вовсе не из коробки дифференциала. Течь была чуть впереди. Жидкость капала сквозь щели в полу на карданный вал и стекала назад…
Он лежал на полу «вольво» в узком проеме между передними и задними сиденьями, сложив руки на животе. Признаюсь, я его сразу и не узнал. Он лежал скрючившись, так что и лица не было видно. К тому же прошло уже достаточно времени с тех пор, как мы с ним работали вместе. На нем была совсем простая одежда — не то что тогда, когда он навестил меня в номере стокгольмского отеля в ночь убийства Сары Лундгрен. Это был Вэнс. Стащив с него одеяло, я был уверен, что он мертв, хотя кровь обычно так весело из трупов не вытекает — ведь сердце перестает гнать ее по сосудам.
Я потянулся к его запястью, чтобы нащупать пульс, но не смог разомкнуть ему руки. Ясное дело: он был просто убежден, как всякий человек с простреленными кишками, что ему надо обхватить свой живот и не дать внутренностям вывалиться наружу. Возможно, он был прав. Стрелявший всадил в него не одну нулю.
— Вэнс, — позвал я. — Вэнс, это Эрик!
Мне показалось, что он меня не слышит. Но потом его веки дрогнули.
— Прости… Кровь везде, — прошептал он. — Мне неловко…
— Да, — сказал я. — Давай-ка я отвезу тебя в больницу. Там будешь хохмить.
Он слабо покачал головой:
— Времени нет… отвези меня… где можно… поговорить.
— К черту разговоры. Продержись, пока я не найду место, куда тебя можно отвезти.
— Эрик! — сказал он окрепшим голосом. — Я хочу тебе доложить. Я ждал несколько часов в надежде, что ты придешь прежде…
— Ладно, черт с тобой, докладывай, только побыстрее!
— Жених, — зашептал он. — Зовут Карлссон. Большие связи на континенте. Рауль Карлссон. Коротышка…
Не желая, чтобы он понапрасну тратил силы, я прервал его:
