Истинный китаец, дитя веков, а не мгновения, изначально осознает свою судьбу, как нечто завершенное и цельное, не закрепленное материальными спайками, — что-то вроде хрустального луча, брезжущего в потемках, по которому он обязан пройти, не оскользнувшись, соблюдая все правила, постепенно приближаясь к обители предков, утраченной при рождении, чтобы там, в горных высях, повидавшись с родными и близкими, получить толчок в следующий виток жизни. На этом пути его ожидает много препятствий, опасностей и ловушек, избежать их все невозможно, и неизвестно какая грозит «потерей лица», после чего хрустальный луч судьбы погаснет навсегда. Это означает, что цикл перевоплощения исчерпан и будущего у такого неосмотрительного человека больше нет. Конечно, это еще не катастрофа — катастрофы в том виде, как ее понимают, допустим, европейцы, то есть возвращение во прах, для мыслящего китайца не существует — но неприятность большая, потому что дальше тянутся темные столетия пустых и напрасных упований в отрыве от родной почвы. Вернуться, начать новый цикл бывает не легче, чем, как говаривают христиане, верблюду протиснуться в игольное ушко.
Китаец Су Линь, смешливый хитрец, за долгие годы пребывания в России, разумеется, не раз попадал в ситуации, которые можно отнести к «риску первой степени», менял обличья, профессии, адреса, любимых женщин, от некоторых заводил детей, но ощущения судьбы не утратил, хотя со временем, как уже сказано, переродился в «почти не китайца»: но ведь только это «почти», превосходящее все родовые укрепы, и является истинной мерой вещей (другой нет). Войдя в «триаду», еще не разведчиком, а простым наблюдателем, Су Линь поставил прямое, честное условие: он не будет участвовать в акциях, сопряженных с воздействием на генетические структуры аборигенов, и объяснил это тем, что испытывает к русским почти (опять «почти») такую же привязанность, как к своим соплеменникам, и не вправе причинять им глобальный вред. «Триаде» не ставят условий, но Су Линю это сошло с рук: его опыт и возможности были выше, чем у многих других агентов, задействованных в регионе, однако после его странной выходки «триада» раз и навсегда перестала ему доверять. Су Линь знал об этом, но не слишком тревожился. Ведь сомнению подвергалась не его преданность организации, доказанная многочисленными заслугами, а некоторые особенности душевного устройства, что совсем не одно и то же. На днях он встретился с инспектором «триады», бывшим линотипистом Джоем Тревонтой, тайванцем по происхождению, и в личной задушевной беседе высказал старику много такого, с чем тот, хотя и кривясь, вынужден был согласиться. Вдобавок Су Линь представил убедительную аналитическую записку, в которой утверждал, что методы работы, присущие организации практически во всех странах мира, здесь, в России, в период ее клинического распада, становятся нерезультативными. В частности, речь шла о методах привлечения на службу талантливой местной молодежи. «Триада» вообще редко прибегала к услугам инородцев, как правило, это ни к чему хорошему не вело, но если уж приходилось использовать аборигенов для отдельных акций, то с ними обычно обходились без всяких сантиментов, как с туалетной бумагой: подтерся и выкинул, — и это срабатывало в Штатах, в Европе и на Ближнем Востоке, но приводило к серьезным промахам в Москве. Он писал, что перепрограммирование славянского генотипа на западный манер, пройденное на фоне тотальной промывки мозгов, дало лишь кратковременный успех. Да, российский обыватель довольно активно реагирует на доллар и общемировые ценности, выраженные в свободе половых извращений и в изобилии дешевых, хотя и недоступных большинству товаров, но в действительности его культурное ядро осталось незадетым. Малейший нажим на новорусского мутанта приводит объект в состояние ломки, сходной с наркотической, и делает любой нормальный деловой контакт невозможным. Используя обычные средства — подкуп и устрашение, — «триада» просто выбрасывает деньги на ветер. Вероятно, дело в том, что после всех потрясений нынешнего века коллективный разум россиянина полностью исчерпал ресурсы духовного обновления. По воле рока россияне приблизились к опасной черте, за которой им грозит абсолютное исчезновение либо переход в хорошо изученное состояние «зачаточной биоматрицы».
Инспектор Джой по-своему истолковал записку Су Линя.
— Дорогой Су, ты хочешь сохранить Зенковича, но скажи — почему? Зачем тебе Зенкович? Какое значение может иметь жизнь этого чахлого растения, особенно если учесть, как ты сам утверждаешь, что вся северная цивилизация обречена на гибель?
Су Линь ответил с обычной своей прямотой, несвойственной обитателям вечных миров.
— Он спас мне жизнь, хотя я не просил его об этом. Он брат мой.
Старика скривило еще больше, чем когда он слушал многословные рассуждения разведчика.
— Как он может быть твоим братом? Как может быть тебе братом животное?
— Ты же не будешь отрицать, премудрый Джой, своего родства с травой и божьей коровкой, усевшейся на ладонь?
— Это совсем не одно и то же. Это иное родство.
— Разница небольшая… Я знаю, как ко мне относятся в руководстве «триады», но ведь ты мой учитель, Джой. Ты сам учил когда-то, что не стоит тратить слова, когда властвует чувство.
Старик отрешенно улыбнулся: спор бессмыслен.
— Зенкович обречен с самого начала, ты не мог заблуждаться. Но привел его к нам. И принял участие в игре. В таком случае объясни логику своего чувства.
— Логика в том, — улыбнулся ответно Су Линь, — что прежняя жизнь Левы Таракана могла закончиться еще быстрее, чем эта. Когда мы встретились, от него уже осталась одна оболочка. Несмотря на это, у него хватило мужества протянуть руку помощи.
Старик укоризненно покачал головой.
— Ты всегда был гордецом, Су. Но сегодня зашел дальше обычного… Суть не в том, как относится организация к твоим заблуждениям, а в том, что они опасны для тебя самого. Неужто ты полагаешь, что из оболочки можно воссоздать живой образец? Это не по силам ни тебе, ни мне… никому, кроме высшей силы.
— Я не хочу, чтобы он умер собачьей смертью.
Старик утомился от нелепой перепалки, но положение и возраст давали ему право на последнее слово.
— Не заставляй меня разочаровываться в твоем уме, сынок.
И тут же убедился, что в уклончивой дерзости знаменитому разведчику по-прежнему не было равных.
— Ум — тоже одно из проявлений гордыни, и в этом пункте, учитель, кажется, смыкаются все вероучения. Вы как-то привели пример с птицей, попавшей в силки…
— Достаточно, — Джой умоляюще поднял руки. — Пожалуй, я попрошу, чтобы тебе дали отпуск. Ты слишком долго сидишь на одном месте, пора проветрить мозги. Прогуляешься по Европе или съездишь домой — на твой выбор.
Су Линю оставалось лишь с благодарностью поклониться. Мягкое отстранение, проведенное в щадящем режиме, было даже не наказанием, а скорее, знаком отличия. Су Линь это понимал. Проштрафившегося сотрудника, как бы высоко он ни стоял, «триада» обыкновенно вычеркивала из своих рядов, не мешкая и не сообразуясь с возможными убытками. Не в ее правилах вникать в детали. Но с другой стороны, вина «убывающего из списков» должна быть очевидной, иначе нарушался один из основных постулатов внутреннего устройства организации — справедливость возмездия. За Су Линем прямой вины не было, а его душевные колебания в отношении «племянника» были столь же естественны, сколь неуместны. Те, кто работал на организацию достаточно долго, получали негласную привилегию к «отстраненному размышлению». Другой вопрос, что мало кому приходило в голову ею воспользоваться, хотя она приравнивалась к очередной степени посвящения. Су Линь частенько злоупотреблял свободой «умозрительного морального выбора», и похоже, у кого-то из «вышестоящих» лопнуло терпение. И вот, пожалуйста, — почетный отпуск в тот момент, когда фаза раскручивания «племянника» достигла той стадии, на которой присутствие Су Линя, хотя бы в качестве толмача, было, казалось, просто необходимо. Анализируя ситуацию, он пришел к печальному выводу: личные амбиции и пристрастия некоторых руководителей, как обычно, стоят выше интересов дела… А это частенько приводило к нелепым сбоям в самых тщательно спланированных акциях.
Тем же вечером Су Линь в соответствии с никем пока не отмененной разработкой вышел на контакт с одним из приближенных монарха — замом администрации Серегиным. Встреча произошла в сауне-люкс на Чистых прудах — последнее приобретение концерна «Витамин», увеселительное заведение с девочками и мальчиками на любой вкус, с покерным залом на десяток посадочных мест и с новейшими игорными автоматами фирмы «Фудзияма». Доход заведение давало пока небольшой, его ценность заключалась в расположении особняка в престижном районе столицы. При дальнейшем переделе зон влияния это имело немаловажное значение. Расположение штабов влиятельных группировок само по себе создавало незримую ауру неприкосновенности.
