Ознакомительная версия.
С другой стороны, любая игра зрелищна, когда времени на обдумывание решений не хватает, все происходит молниеносно и на профессиональном уровне. Если отбросить зрелищность, то Марк и его товарищи попали именно в такую ситуацию.
Но мины, предложенные в дополнение вооружения диверсантов офицером разведки штаба ОГВ, заставили Марка призадуматься. Ему дали желтый свет на проведение диверсионной акции, свет, который подразумевал скрытые действия, включая завершающую стадию операции – отход. Что-что, а двойные стандарты Марка никогда не привлекали. Спрут, не желая вступать в опасный конфликт с МВД, все же распорядился относительно специальных средств, состоящих на вооружении спецподразделений. Но вдруг пошел еще дальше: к системе управления работой снайперов он предлагает мины направленного действия. Попечительством над бойцами тут не пахнет, хотя следы скрытой заботы налицо, но выстроенная цепочка действий диверсантов виделась громоздкой и не могла нести на себе фирменное тавро ГРУ: бесшумно снять снайперов, незаметно пробраться на базу, тихо освободить пленника, молчаливо удалиться – чтобы вслед прогремели расставленные диверсантами мины. В общем-то приемлемо – «а чего они песком в глаза кидаются?», – но не к той ситуации, где рисковали все, начиная с начальника ГРУ. Или чуть выше – с начальника Генштаба, который не преминул отметиться выступлениями в СМИ.
Настойчивость, с которой ханкалинский офицер предлагал мины, похожа на навязчивость. То есть он один раз предложил, а потом вроде как с сожалением протянул: «Значит, не возьмете...» И кровожадным его не назовешь – глаза чистые, как листы в новой тетради, скулы от ненависти к чеченцам не сводит, следов зуда на коже не отмечено. «А как насчет пары гранатометов?» Больше он походил на торговца оружием, нежели на офицера направления ГРУ.
Как бы там ни было, скрытые действия Спрута покажет явная операция его диверсантов. С другой стороны, если разумно исключать личную инициативу офицера направления, Марк не разобрался в тайных замыслах начальника ГРУ и таким образом не исполнил его наказ.
Все это отдаленно напоминало и каперанга Бондарева, и его инициаторские начинания, которые привели последнего к смерти.
Все делает втихаря (это уже о Спруте), немного нервничал Сергей еще и потому, что, судя по всему, начальник секции полковник Мещеряков схватил все с лету, съел «морепродукт» из «Аквариума» и опорожнился, а секретный агент все никак не мог прожевать.
Возможно, Ленц доложил обо всем начальнику Генштаба, поскольку всего несколько часов назад «Радио России» процитировало генерала армии. Суть его непоспешного (на фоне инициатив МВД и Кремля) заявления сводилась к следующему. Начальник Генштаба высказал недовольство по поводу преждевременной передачи чисто военных функций под эгиду МВД и ФСБ; так же генерала не могло устроить усиление силовых отрядов (ОМОН, СОБР), состоящих из местного населения, и наделение их едва ли не безграничными полномочиями, – это в то время, когда российским военным запретили проводить спецмероприятия в масках. На военном языке выступления «четырехзвездочного» генерала назывались демаршем. И Марковцев не удивился бы скорому появлению в этих «горячих» краях начальника Генштаба. Он действительно появится в Чечне, но немного позже.
* * *
Черный костюм Подкидыша основательно припорошился зеленой пылью, когда он осторожно пробирался через поросший травой участок. Справа он оставил небольшой пустырь, заканчивающийся поваленными деревьями и редким гребешком молодых деревьев. Появляться оттуда было рискованно, ибо предварительные наблюдения показали, что именно в ту сторону чаще всего обращают свой взор часовые. Выброшенные через сетчатый забор базы деревянные тарные ящики послужили Найденову неплохим убежищем, скрывшим его от глаз караульных.
Задача у Подкидыша чуть посложнее, чем у товарищей. Ему еще предстоял рейд ко второму зданию, чтобы снять караульного у склада и вновь слиться с маленькой командой.
До откровенного и неожиданного разговора со Скумбатовым Гриша верил и в то же время не верил, что скоро снова увидит желтоватые глаза Пантеры. Ему казалось, он думал правильно: служить нужно не только самому себе; если это чувство пропадает, что происходит с тобой?.. На краю этой пропасти, которая другому показалась бы обычной канавой, он стоял недолго.
Пантера.
Позвавший товарищей.
Просивший не за себя, а «за того парня».
Да, все правильно: служить нужно не только самому себе...
И вот уже третий боец диверсионной группы испытал нетерпение.
Неправильно это, так не должно быть. Но с душой, обладающей своим собственным зрением, не поспоришь. Она уже видела то, на что неспособны глаза: измученного, но все же улыбающегося пленника. Незнакомого парня. Видел больше, чем мог разглядеть Марковцев. Они были вместе, но их разделяла правда.
Болото...
* * *
Только сейчас капитан Горбунов понял, что мог облегчить задачу диверсионной группы. И себе тоже. И как только раньше не подумал об этом? Но все дело в дефиците времени. Можно по пальцам пересчитать, сколько часов прошло с тех пор, как его ознакомили с заданием. А ведь мог снабдить снайперов дополнительными видеокамерами, которые можно было установить в любом месте. Три дополнительные камеры, к ним не нужно оружие, они передают на пульт те цели, которые в данный момент недоступны. Не пришлось бы сворачивать окна, а смотреть, как уже давно привыкли глаза, на все шесть.
С другой стороны, категорически отказывался понимать: почему бойцов трое? Почему не шестеро? В лоб у Крепышева не спросишь, а тяжелый взгляд полковника Мещерякова на корню пресекал любые вопросы, его интересовали только ответы.
Секреты, конечно. Один «совершенно секретный»: в случае перестрелки со стороны базы грозненского ОМОНа срочно покидать место расположения командного пункта.
И себе и бойцам Горбунов дал еще пару минут. Выкурил еще одну сигарету, сделал глубокий вдох-выдох и продолжил привычными словами:
– Так, ребята...
В этот час дежурным на первом этаже заступил последователь учений аль-Ваххаба, впоследствии отрекшийся от них. Главное – командир поверил. Он мерил шагами крепкий, давно не крашенный пол; легкий скрип, разносившийся по коридору, производила пара новеньких ботинок бывшего ваххабита. Восемь шагов вперед – пока не скроется из виду входная дверь, восемь назад. Шаги ровные, хоть мерку снимай: еще ни разу косяк двери не остался за полем зрения часового. Ну разве что на пару сантиметров.
Каждый раз, заступая на этот пост, молодой чеченец придумывал новую игру, забавлялся и прогонял таким образом сон. А спать в это время суток хотелось, как никогда.
Теперь он не ваххабит, да и аль-Ваххаб вряд ли увидит, как вероотступник украдкой вытягивает из пачки сигарету, щелкает зажигалкой, с наслаждением затягивается...
Пепел он стряхивал всегда в одно и то же место, с глупым любопытством смотрел на обшарпанный плинтус, обильно припорошенный пеплом, и соображал, не он ли один мусорит у тумбочки дневального?..
Ко всему прочему на стене прибавилось черных пятен. Вот еще одно: дневальный затушил сигарету о стену и сунул бычок в щель, образованную между полом и плинтусом.
Восемь шагов туда, восемь обратно. Хорошо, что у дневального на втором этаже ботинки не скрипят: сбивал бы с ритма.
* * *
Тот жаркий день он запомнил по нескольким причинам. Во-первых, память неплохая, во-вторых, читал о происшествии, участником которого он являлся, в газете. Хорошая газета, все чеченцы в ней – молодцы, русские – сволочи. Он до сей поры хранит эту газету и время от времени перечитывает статью, некоторые выдержки из нее запомнил наизусть. Однако буксовал в некоторых местах. «Смерть выглядит по-разному. Например, черной с разводами лужей солярки и крови, нагло распластавшейся в самом центре...»Он не понимал, как это кровь может нагло распластаться? Потом еще написано про «лужу-смерть»– результат вытекшей из чеченцев-разведчиков крови; «обнявшись, они так и не расстанутся». Или вот: «Вокруг валялись человеческие „запчасти“.
Вспоминая «криминальное чтиво», чеченец хрюкнул, едва не рассмеявшись.
И тут начался шквальный огонь.
Всех прибило к земле. Кто стреляет?.. Кто смеет?.. По трупам?.. По шатойскому педиатру?..»
А ему было все равно, по кому стрелять, педиатр там или гинеколог. Подорвав машину с земляками-разведчиками, группа грозненских омоновцев из засады открыла по раненым действительно шквальный огонь: треск автоматных очередей, грохот разорвавшихся гранат и... «Ура!»вместо привычного «Аллах акбар!». Знай наших!
«Чехов» замочили!»– весело орали голоса, и чувствительное горное эхо, очень точный доносчик, разносило эту гадость по поселку... Из Грозного, бросив госпиталь, с осколком в спине, в Шатой примчался командир погибших...
Ознакомительная версия.
