– Дом заколочу, на Север уеду. В Тюмень или Сургут. Где меня не знают.
– А меня не зовешь?
– Нет, – Зина посмотрела устало.
– А что так строго?
– Любого другого возьму, только не тебя. Надрываешь ты мне сердце лестью своей. Оно рвется и пустеет. Кажется, пока ты тут, оно полное и живое. А потом ты исчезаешь, оно мертвеет. Хуже тебя нет. Потому что ты отнимаешь веру. И был бы глуп или плох, так ведь нет. Ты культурный, умный и незлой, а подлей тебя я не видала, вот в чем ужас-то. Ты самое главное отнимаешь. То, на чем люди держатся, на вере. Хуже тебя нет.
– С ума-то не сходи, – посоветовал Юра. – У тебя сейчас все в черном свете. Потом ведь пожалеешь.
– Не пожалею. Я много о тебе думала. Ты даже и не знаешь, сколько ночей. Столько думала, что все насквозь знаю и вижу. А лучше бы мне этой черноты не видеть. Наказание это. Колюня – сущий ангел рядом с тобой.
– Хватит, остановись, что ты при ребенке-то? Напугала девчонку.
– Таких и надо бояться. Беги, – она повернулась к Дине. – Беги от него.
Дине стало не по себе. Она глянула на Юру, и вид его ей очень не понравился. Черный какой-то. Лицо темно-серое, волосы черные с синим отливом, зубы желтые, кривые, а главное, этот острый хрящеватый нос, который все время беспокойно шевелится.
– Я на улице подожду, ладно?
Она вышла из-за стола и спустилась вниз на улицу.
Значит, Зина хочет уехать. Может, и правильно, потому что никто тут ее не любит, говорят только плохое. Ангелина уверяла, что она мошенник и аферистка, сама мужа угробила. Только на это непохоже. Тем более не похоже, что Зина боится каких-то бабок. Она же бесстрашная, ночью по лесу одна ездит, на похоронах стихи читает и дерется. А уезжает она из-за Юры, он испортил ей сердце. Как он это сделал? Но сделал, раз она уезжает безвозвратно, и даже Колюню считает ангелом в сравнении с Юрой. Как же она раньше не замечала этого его носа, похожего на щупальца?
Разговор в ресторане между тем продолжался. Юра разлил водку из графина по стопкам, и они выпили. Он положил в рот маринованный помидор с долькой чеснока в сердцевине. Ел он с нескрываемым аппетитом, так что Зина на него насмешливо покосилась. Он вытер салфеткой рот.
– А говорила, что любишь, – произнес Юра.
– Да и ты многое говорил. Жалею, что Колюне с тобой изменяла. Он чистый был человек.
– Значит, его теперь любишь, не меня?
– В том-то и беда, что люблю. Только это ничего уже не значит. Расстаемся мы.
– Вы прямо Татьяна Ларина, – усмехнулся он и снова налил в рюмки. – Вся из себя.
– Тебе видней, – согласилась Зина. – Ты у нас грамотный.
Они продолжали сидеть за почти нетронутым столом. Юра только пил и закусывал, есть при ней немного стеснялся, а Зина даже не пила. Подошла официантка в короткой юбке, спросить, не нужно ли чего, Юра ее прогнал, чтоб разговору не мешала, но разговора с Зиной не получалось. Обиженная женщина, что с нее взять...
– Ты ведь умная, Зин, – сказал он. – А скрываешь. Дурочкой прикидываешься. А какие твои шансы на будущее? Лет-то немало. Не девочка, а прыгаешь. А я тебе вместе жить предлагаю и дела крутить. Всерьез.
– А раньше-то где ты был? Когда я с Колюней горе мыкала?
– Дурил. Каждому нужен такой этап.
– Дури себе дальше.
Юра задумался, чем же ее пронять. Ничего слышать не хочет женщина. В камень превратилась. А раньше была, как воск.
– Ты меня винишь, точно я его убил...
– Ты растлитель, добро убиваешь. Сердца леденишь. Это не убийство; что ли?
– По-твоему, я такой конченый?
– По-моему, да.
– А может, я с тобой другим стану?
– Это я стану отчаявшейся, а ты уже другим не станешь.
– Значит, отказываешь мне?
– Отказываю, значит.
Зина встала и пошла к выходу из ресторана. Когда она спустилась, он решительно подвинул к себе тарелку с остывшим бифштексом и принялся за еду, словно вознаграждая себя за неприятный разговор. С чувством поев, аккуратно вытер салфеткой рот и руки и отправился вниз за Диной.
18
Дина тем временем прошлась по площади, купила мороженое на деньги, что дал ей Юра на карманные расходы, села на лавку. Надо было купить не клубничное, а шоколадное, успела подумать, но тут ее схватили за плечо и грубо сдернули с лавки.
– Ах ты, коза! – заорал мужик в серой кепке. – Посиживает тут с мороженым! А ну пошли! – Крепко ухватив Дину за плечо, мужик поволок ее к синему зданию милиции.
Там за столом сидел румяный милиционер и старательно строил башню из зубочисток. Зубочистки служили ему бревнами.
– Товарищ лейтенант, – заорал мужик, втащив Дину в комнату. – Что же это делается? Эта коза вчера подошла спросить дорогу, кудахтала и кудакала, мол, дяденька, покажите, а пока я выходил показывать, магнитофон из машины сперли!
Милиционер с досадой снес недостроенную башню ладонью.
– И что?
– Так сообщники у ней! – закричал мужик уже жалобно.
– Кто такая? – Милиционер перевел сердитый взгляд на Дину. – Как зовут? – рявкнул он.
– Малахова Светлана, – Дина почему-то назвала имя сестры, как будто хотела за Светку спрятаться.
– Где живешь?
– Я тут на даче отдыхаю, в Крючкове. У художника Артемия Бортко.
– Почему не в школе? В школе учишься?
– Я в музыкальной учусь, – туманно ответила Дина.
– Ну рассказывай. Кто тебя подучил?
Дина набрала побольше воздуху и, соображая на ходу, принялась излагать.
– Я его не знаю. Дяденька один... Сказал, что мороженое купит, если я дорогу подробно узнаю, попрошу чтобы показали. Незнакомый. Я ничего не видела, дорогу запоминала, как попросили...
Милиционер надул щеки, сделавшись еще строже, и посмотрел на крикливого мужика.
– Все понятно?
– Протокол бы заполнить... – попросил тот.
– И что? – с угрозой спросил милиционер. – Сейчас бросим все дела, будем бумаги писать и музыку твою искать? Сам лоханулся. Ты вообще кто такой? Паспорт предъяви.
Дина вдруг испугалась. Милиционер разговаривал неласково, очень неласково. Причем со взрослым дядькой еще хуже, чем с ней. Мужик стушевался и отступил назад. В это время сзади открылась дверь, и оглянувшаяся Дина увидела Семена.
– Здрасте, – сказала ему.
– Чего ты тут? – удивился он.
Дина пожала плечами.
– Ты знаешь ее, Сем? – спросил милиционер, а Семен подошел к нему, наклонился и начал шептать:
– Отдыхает тут у нас. Отпусти ее, Алексей Иваныч. Она вообще ни при чем. Не смыслит ничего.
– Ладно, иди-иди. Там он, – милиционер махнул на закрытую дверь с табличкой.
Когда Семен вернулся из закрытого кабинета, мужика в кепке уже не было, на стуле сидела только мрачная Дина. Она уже приготовилась идти в тюрьму, но не могла понять из-за чего. Что она сделала-то? Ну, спросила дорогу, а кто-то взял и магнитофон спер. Но она-то тут причем? Она же не воровала.
– Ну что, поехали, довезу тебя, – предложил Семен.
– А можно? – Дина радостно вскочила.
Лейтенант за столом кивнул и пододвинул к себе зубочистки. Семен велел, чтобы она подождала на улице, а сам остался переговорить с милиционером. Еще Дина заметила, что выходя из кабинета с табличкой, Семен положил в карман деньги. Да, точно, как она и думала, Семен подосланный. Его папа послал, чтобы он за ними следил и выручал, если что.
– Да-а, – потянул Семен, выйдя из здания милиции. – Вляпались вы с этим Юрой. Я думал, он просто так у этих кержачек вас поселил, ну там по хозяйству помочь, а он вон что. Воровать приспособил, сволочь. Рассказывай, что вы с ним натворили.
И Дина, несмотря на честное слово, данное черному Юре, все рассказала. И про форточку тоже. Семен присвистнул, потом улыбнулся.
– Да ты матерая медвежатница! Тебя уже сажать можно. Еще раз – и загремишь.
Дина пропустила это мимо ушей. Пусть пугает, ей не страшно. Они сели в мотоцикл, ехать в Фоминки, к старухам и козе Маруське.
– Сема, – спросила вдруг Дина, – скажи правду, только честно. Тебе деньги папа дает?
