— Пошли уж, — сказал Данил. — Подброшу чуток до более обитаемых мест. И смотри у меня…
…К «Черной жемчужине» подъехали в половине десятого, на закате. Ресторанчик, оборудованный в бывшей котельной (но по высокому классу), располагался на окраине, в стороне от всех маршрутов общественного транспорта, в окружении безликих до рвоты девятиэтажек. Широкой публике он был известен мало, да и со стороны не виден, так что ехали сюда в основном люди посвященные.
Данил остановил «БМВ» чуть поодаль, выкинул окурок в окно и окинул критическим взором сидевшую рядом Катеньку:
— Ноги на виду, вырез есть… ну, мечта лесбиянки. Сделай-ка взгляд томный и невинный…
Катенька сделала взгляд.
— Невинности больше, ты ж у нас не профессионалка, тебе просто любопытно, столько про этот кабак наплели… Во-от так. Умница.
Это была младшая сестренка Степаши, та еще девятиклашка, пару раз уже выступившая с блеском в хитрых делах, где требовалось не постельное мастерство, а актерское.
— Значит, так, — сказал Данил. — Если она там никого еще не сняла, вступаешь в игру. Только не забудь: у тебя посадочной площадки нет, пусть влечет к себе домой, мне она нужна тепленькой на собственной квартире… Вперед!
Катенька выпорхнула из машины, мимоходом послала цинично-уверенный взгляд любимому братцу, сидевшему за рулем «Волги» в некотором отдалении, прошла мимо меланхоличного вышибалы, как мимо пустого места, скрылась в кабаке.
Ждал он недолго. Уже минут через пятнадцать Катенька, заметно благоухая спиртным, уселась рядом:
— Она уже сняла. Какую-то кису еще помоложе меня. Воркуют. Ну я хлопнула фужер у стойки и отступила, как учили.
— Могла бы и не хлопать… — проворчал Данил, чтобы сохранить показное благонравие. — Ну что ж, сиди, я пошел…
Кабак был как кабак, в меру шумный и в меру вульгарный — вот только парочки и компании в основном однополые, хоть попадались и нормальные, двуполые. Подходящее место он отыскал за столиком, где разместились три сосредоточенно и чинно веселившихся японца — судя по их деликатно рыскающим взглядам, прекрасно осведомленных о характере заведения и заявившихся набраться экзотики. Официантка, притащившаяся к столику минут через пять, судя по ее совершенно отстраненному взгляду, мужиками интересовалась исключительно с точки зрения чаевых. Впрочем, она довольно лояльно предупредила Данила вполголоса:
— Мэн, эти «косари» поглазеть пришли, имей в виду…
— А ты-то сама из каких, герл? — хмыкнул Данил.
— Из наших, — исчерпывающе проинформировала она, поведя искусно нарисованными глазами. — Но при заманчивых предложениях вполне бисексуальная… Что будем заказывать?
— Ничего заманчивого. Попить и пожрать, в умеренном количестве. Это, это, это. Рябиновую чаем не разбавлять, просеку.
— Опер, что ли?
— Оперетта, — сказал Данил. — «Женитьба Фигаро на Марице». Не слышала?
Официантка нейтрально фыркнула и удалилась. Заказанное принесла, впрочем, довольно быстро, и рябиновая оказалась не разбавленной. Японцы лопотали о своем и на своем, как это всегда бывает с незнакомыми языками, слова сливались в поток сплошной бессмыслицы. Данил допил бокал, краешком глаза наблюдая за примостившейся через три столика от него парочкой.
Танька Демина, сиречь Рамона, легко узнавалась по фотографии — довольно симпатичная крепкая баба на полпути к сорока, волосы и в жизни антрацитово-черные, этакая Кармен из глубины сибирских руд, а одежда, должно быть, специально подобрана в испанском стиле — узенькие черные брючки и блуза с пышными рукавами, намек на тореадоров, фанданго и прочие андалузские прибамбасы. Или толедские? В Испании он бывал т о г д а, в прошлой жизни — но, как оно обычно водилось, в памяти осталась лишь парочка старинных церквей да напирающая любопытная толпа, которую он фильтровал взглядом, прокачивал, оценивал до боли под веками…
Спутница Рамоны и в самом деле выглядела даже моложе Катеньки — белокурая соплюшка с волосами под Ким Бэссинджер в «Девяти неделях», черная мини-юбочка, красная блузка, сережки определенно из «желтого металла», с золотом ничего общего не имеющего. Вряд ли девочка из богатеньких, на «золотую молодежь» никак не тянет. Идиллия за столиком царит несомненная и полная — Рамона ей что-то вкручивает нежно и обаятельно, дает померить свою золотую гайку, мимолетно гладя то ручку, то коленку, а соплюшка, четко видно, смущается, хлопает ресницами, но определенно поняла давно, в какие игры ее зовут играть, и сбежать что-то не порывается. Ну и ладушки…
Сосед Данила, поймав его взгляд, вежливо оскалился и старательно выговорил:
— Господин есть русский гей… гомосексуар-р? Газета, которую мы имеем быть представрять, очень интересует свежий материар-р из жизни уважаемых сибирских гей…
— Господин — член общества «Руки прочь от Курильских островов», — сказал Данил по-английски.
Японец, никаких сомнений, английский знал — моментально заткнулся с шокированным видом, отвернулся, насколько возможно. Данил ухмыльнулся, допил рябиновую, поковырял вилкой в салате, вылавливая самый аппетитный кусочек ветчины.
Интересовавшая его парочка уже поднималась из-за стола. Данил спокойно ждал. Его ребята были проинструктированы, и Рамоне моментально подставится сейчас в качестве частного извозчика Юрик на синем «Москвиче». А если кто и опередит, не беда, тут же поведут. Поэтому он преспокойно дожевал салат, доел мясо в горшочке и поднялся из-за стола, бросив японцам:
— Саенара, самураи… Привет уважаемым японским геям…
Сунул на ходу купюру в кармашек бисексуальной официантке. Японец что-то зло прошипел вслед. Данил вышел из прокуренного зала, добрел до «Волги» и облокотился на крышу.
— Юрик их подхватил, — сказал Степаша.
— Блеск, — сказал Данил. — Вызывай «четыре звездочки»…
…Машину он остановил на углу, медленно отъехал задним ходом к гаражам. Там уже сидел в «Жигулях» с сержантом за рулем мистер «четыре звездочки», он же капитан Мазуркевич из районного, неплохой помощник в делах вроде предстоящего — когда формально нападающая сторона совершенно права и законопослушна, но непременно требуется толика содействия со стороны «прикормленного погона»…
Данил вылез и поздоровался с капитаном за руку вполне уважительно — только в плохих фильмах о «прикормленного погона» беззастенчиво вытирают ноги и сплевывают ему задания через губу. Пока обе стороны выполняют обязательства, царят идиллия и душевное согласие…
— Взял? — спросил Данил.
Капитан кивнул.
Вовсе не обязательно совать пачки денег в упаковке. По крайней мере, не всегда. «Форточника» капитану на днях сдали самого настоящего, а череда краж в довольно обеспеченном микрорайоне общественность взволновала не на шутку — равным образом раздосадовав кое-кого из авторитетных людей, потому что «форточник» был чужой, залетный, процентом не делился и местных обычаев не признавал. А теперь все довольны: капитану Мазуркевичу — уважение от начальства, Данилу — содействие от капитана, авторитетам, и общественности — покой. Называется — политика…
— Как там? — спросил капитан. — Мы только что подъехали…
— Порядок, — сказал Данил. — Вступление в интимную связь с лицом, не достигшим половой зрелости, как по писаному. Лицо, на мой взгляд, вполне созрело для чего угодно, да закон суров, а прокуроры строги и грубы… У меня в машине сидит подружка бедной девочки, злодейски совращенной и увлеченной в обитель порока. До сих пор прийти в себя не может от столь неприличного зрелища, любые бумаги подпишет, тут все железно…
— Пошли?
— Рано. Перекурим с четверть часика, — сказал Данил. — Сначала пойдет музычка-винишко, трали-вали… Пусть разнежатся. Да и разведка еще не вернулась… вон он катит.
К ним подошел Боря-Ключик, пасший Рамону в подъезде, доложил:
— Дверь одна. Деревянная, укрепленная, но замки — лажа. На этакие найдем управу…
— А вот этого я не слышал, — хмыкнул Мазуркевич.
— Ну конечно, — сказал Данил. — Она ж, лесбиюшка долбаная, от возбуждения дверь изнутри запереть забыла, вот мы и вошли. А если цепочка… Пусть потом доказывает, что цепочка во время нашего визита лопнула, мы-то будем клясться, что так и булы…
Через четверть часа двинулись к подъезду. На цыпочках достигли третьего этажа. Данил приложил ухо к двери — вроде бы музыка. Кивнул Боре. Тот извлек пучок отмычек, выбрал две, молниеносно отпер замки и отпрыгнул в сторону — а остальные четверо, рванув на себя дверь, оказавшуюся без цепочки, кинулись внутрь, что твои леопарды. В прихожей моментально стало тесно — а потом тесно стало в комнате, где шторы были задернуты плотно, магнитофон журчал приятной музычкой, помигивая встроенными в динамики разноцветными лампочками, и под простыней на широкой тахте имело место пикантное шевеление.
