Ехать водители никуда не собирались, они ждали автобус, который развезет их по домам. Сегодня они не работали, сегодня работали другие — монтажники, крепящие на борта автомобилей огромные рекламные транспаранты, маляры, выписывающие по трафаретам красивые разноцветные буквы, и пиротехники киностудии «Ленфильм», чья доля работы была еще впереди.
Сергачев и Кастет прошли по площадке, понаблюдали за процессом и удовлетворенно отошли в сторону — работа не кипела, не бурлила и не била ключом, работа просто делалась — споро и профессионально. За результат можно было не волноваться.
— Ты, конечно, мог и не приезжать, Леша, делать тебе тут нечего, без тебя и машины оснастят и завтра по точкам разъедутся, но ты — глава всего этого предприятия и должен все-таки видеть, чем у тебя люди занимаются. А главное, хотел я с тобой вот о чем поговорить.
Сергачев подвернул полы старого плаща неброского, трудноопределимого цвета, в каких, наверное, ходили «топтуны» во времена Андропова, и сел на ржавый фрагмент бывшего завода.
— Узнал я, где твоя Леночка находится…
Петр Петрович сделал умышленную паузу, чтобы Леха вспомнил те недалекие времена, когда он был русским водителем, а не карельским лесопромышленником.
— Есть в городе такой клуб, «Bad girls» называется, исаевский клуб, закрытый, не слышал, наверное, о таком…
— Слышал, — тихо произнес Леха, разом вспомнив недавнее прошедшее время, Светлану в смешных тапках-зайцах, аромат ее кухни, спальни и тела, жалобные, готовые вылиться слезами глаза. И ее рассказ о клубе «Bad girls»…
— Слышал, — повторил Леха, — на Васильевском где-то…
— Точно, — подтвердил Сергачев, — на Семнадцатой линии. А знаешь, кстати, почему все на Васильевском замыкается? Да потому, что Исаев там свою карьеру ментовскую начинал, опером-лейтенантом, там у него узелки первые завязались — и среди ментов, и среди бандитов, и в администрации. Он первым под себя всех островных проституток взял, а там — «Прибалтийская» — это хороший куш, крупный, не каждому по зубам, а он откусил, смог… Что за клуб —ты знаешь; чем они занимаются — тоже, Леночку твою там пока просто так держат, по рукам не пускают, но, не ровен час, могут, потому — ждать нельзя, сегодня надо ее оттуда вытаскивать. И делать это, сам понимаешь, должен ты.
Леха кивнул, хотя образ Леночки представлялся ему каким-то зыбким и эфемерным, он смутно помнил ее голос, лицо, какого цвета у нее глаза и волосы и уже совсем не знал ее привычек и слабостей. Светлана была ему живее, нежнее и ближе.
— Сейчас, Петрович, — сказал он и отошел к ближней группе шоферов. — Мужики, есть чего закурить?
Мужики полезли по карманам, зашуршали одеждой и сумками, сразу несколько вытащили распечатанные мятые пачки. Леха забрал у крайнего к нему пачку «Беломора», дал взамен полную пачку «Джона Плейера» и вернулся к Сергачеву.
Петр Петрович кинул за щеку «барбариску» и продолжил:
— Есть два варианта проникновения в клуб. Первый, так сказать, легальный — вечером открывается ресторан, и ты вместе со всеми проходишь внутрь. Чтобы пройти в ресторан, не нужна ни клубная карточка, ни чья-нибудь рекомендация, простой фейс-контроль на входе и все. Минусы — очень много народа, посетители, охранники на каждом этаже, да одни девчонки чего стоят. Помнишь присказку про пожар в публичном доме во время наводнения? Значит, понимаешь, о чем я. Вариант второй — днем, прямо сейчас. Плюсы — два охранника, один на служебном, один на главном входе, внутри еще два-три болтаются, оружия у них нет, так что — ручная работа. Главный минус — то, что это день, скрытно не подойти, если нашумишь — уходить трудно. И еще — ты лицо свое засветишь, всякие накладные усы, бороды, подушечки за щеками не прокатят — мы жизнь живем, а не Джеки Чана в кино снимаем. Чтобы войти — я волшебное слово знаю, есть там такой человек Григорий Сахнов, менеджер клуба, самый там главный — деловые вопросы он решает, и народ к нему приходит постоянно, и ты можешь к нему прийти, так внутри окажешься, а остальное — дело техники.
— Сейчас пойду, — сразу решил Кастет.
— Тогда уточним детали…
* * *
Утро в клубе начиналось поздно. Последние клиенты ушли около семи, девчонки расползлись по своим комнатам, и дом на Семнадцатой линии уснул.
Нелли заботливо довела Леночку до кровати, уложила, посидела рядом, спросила:
— Ну, как ты?
Леночка тихо ответила:
— Нормально, только болит все, — и закрыла глаза.
— До свадьбы заживет, — невесело пошутила Нелли, — у меня по первости тоже все болело, а я-то пришла привычаная, знаешь, у нас в деревне чего мужики по пьяни с девками вытворяют, страх сказать!
И Нелли собралась было рассказать историю из деревенской жизни скотницы Клавы, но увидела, что Леночка уже спит, и тихонько, на цыпочках, вышла.
По ее, Неллиному, представлению, все прошло как всегда, разве мужиков собралось больше, чем обычно, — девять вместо пяти-шести как всегда. Зато никаких особых изощрений не было, никто иголки в груди не втыкал и бритвой не резал. Так что — все нормально!
У кабинета Сахнова она остановилась. Вечером Гришка наглотался каких-то таблеток и словно с цепи сорвался, еле от него вырвалась. Постояла немного, подумала — пусть спит, и пошла к себе.
Часов в двенадцать пришли уборщицы, одна из них и обнаружила неладное — кабинет был закрыт изнутри, на стук и телефон Сахнов не отзывался, позвала охранника, тот постучал сильнее — внутри была тишина. Мертвая тишина, хотя вслух этого никто не сказал. Потом приехал человек из Москвы, из тамошнего филиала под названием «Bad cats», ему было назначено на 12.30, стучали уже вдвоем. После чего решили ломать дверь.
Состоящий при клубе доктор, хоть и гинеколог, сразу констатировал смерть. Стянул резиновые перчатки, потер переносицу и сказал:
— Часов двенадцать уже лежит, — и прикрыл пиджаком вздыбленный член покойного,
А тут еще прибежала уборщица третьего этажа — в комнате новенькой, под кроватью, большая лужа крови. Доктор сходил и туда, но сразу вернулся:
— В больницу надо, срочно. Большая потеря крови…
Началась небольшая паника — девчонку надо везти в свою клинику, нужно дать знать Боссу, да, как выяснилось, много чего еще нужно, а все телефоны знал только Сахнов, у которого теперь не спросишь. Начали, опасливо оглядываясь на труп, копаться в его записях. Ничего не нашли — такие телефоны Сахнов знал наизусть.
Вспомнили про секретаршу, ее номера телефона тоже не знал никто. Позвали охранника со второго входа, где-то ведь должен быть список телефонов экстренной связи. Охранник тоже ничего не знал, но остался со всеми, проявляя корпоративную солидарность и скуку тоскливого дежурства на служебном втором подъезде.
Когда в небольшой толпе, собравшейся у дверей кабинета, появился незнакомый мужчина в черной кожаной куртке, никто не заметил. Мужчина постоял со всеми, послушал непонятные постороннему разговоры и спросил шепотом у стоявшего рядом с ним охранника Гоги:
— А где я могу найти господина Сахнова?
Гоги, не глядя, махнул в сторону кабинета:
— Там, — и, видя, что Леха направился к двери, добавил: — нэ ходы, он мертвый.
Когда Леха повернулся, охранник спросил:
— А ты кто?
— Я приехал из… — начал было рассказывать заготовленную легенду Леха.
— Вах! — перебил его Гоги, махнув рукой. — Тут еще одын прыехал, там стоит.
И указал на стоящего в сторонке представителя московской проституции.
— Иды, там стой!
Но Леха туда не пошел, а остался рядом с Гоги и спросил:
— Мне, вообще-то, девушка нужна, Леной зовут, не знаешь?
— Лэна? Лэна знаю, хороший девушка! Это для тебя ее берегли, к людям не выпускали?
— Да, — честно признался Леха.
— Больная она стала, доктор сказал — в больницу надо…
— Я отвезу, где она?
— Эй, ты кто? Бумага покажи, девушка бери, да!
— Бумагу? Бумагу сейчас покажу!
Леха прошел за его спиной, словно подходя ближе к свету, стал так, чтобы массивное тело охранника закрывало его от других, и вытащил из-за пазухи «бердыш»:
— Такая бумага тебя устроит?
— Эй! — начал было опять Гоги, но замер, уставившись на пистолет.
Рисковал, конечно, Леха, но не очень — будь перед ним боец, плохо бы ему пришлось — Гоги был на голову выше и чуть ли не вдвое тяжелее, но боец никогда бы не позволил незнакомцу зайти себе за спину и уж тем более совать руку за пазуху, а этот грузин позволил. Значит, боевой силой своей он не опасен, но опасен другим — испугался грузин, а испуганный человек может что угодно сотворить — закричать, побежать, наброситься — потому что не владеет он собой, страх им владеет, а у страха мозгов вообще ни хрена нету, страх — он страх и есть.
В коридоре, кроме них, были еще две уборщицы, доктор и два охранника, да еще мужик, из Москвы приехавший.
Уборщицы не в счет, прикидывал Леха, доктор, наверное, тоже. Получается расклад — один к трем, а если мужика считать — к четырем, все равно — неплохо. Охранники без оружия, мужик с доктором, скорей всего, тоже. Нормально получается, нормально, только бы грузин не психанул…
