Он прошел в общий зал, где за стеклянными перегородками, как пчелы в сотах, роились молодые сотрудники. Когда хотел, Глеб умел двигаться даже в толпе незаметно, никто на его появление внимания не обратил.
Он скользнул в ближайший отсек. Встал за сгорбленной спиной, обтянутой белой рубашкой. Выше сутулых плеч торчала только вихрастая макушка.
Глеб несколько секунд смотрел на монитор, в который уткнулся сотрудник. Потом положил руку ему на плечо.
— Как дела, Юра? — тихо спросил он.
Плечо под его ладонью дрогнуло, как от удара током.
Юрий еще глубже вжал голову в плечи. Заторможенно развернулся вместе с креслом.
— Глеб Павлович… Здравствуйте, — промямлил он.
— Привет. Как дела?
Юра с трудом справился с волнением.
— Проблемы, Глеб Павлович. — Он кивнул на монитор. — Больше девяти и трех десятых не выходит.
— А сколько они хотели? — спросил Глеб.
— Ну… Процентов сорок.
Глеб издал короткий хохоток.
— Это же Краснокамск, а не Туркмения, Юра! В наших климатических и культурных условиях девяноста процентов поддержки не бывает. Даже для Ельцин-баши мы с трудом наскребли пятьдесят во втором туре.
— Я-то понимаю. А как это втолковать заказчику?
Глеб посмотрел на монитор.
На нем сработала защита экрана, и по синему фону поползла строчка: «Любовь к себе обратнопропорциональна любви к тебе ближних». Юра сидел на обработке опросов общественного мнения, выполняемых по заказу удельных князьков. Очевидно, таким юмором он лечился от депрессии.
— Подтасуй цифирь до тридцати и двух десятых и отошли этому убогому, пусть подотрется. В пояснении укажи, что беремся поднять на выборах до сорока, — распорядился Глеб. — Но за отдельную плату. Добавь страниц десять аргументации. Чем заумней, тем лучше. Один фиг ничего не поймет, но впечатление произведем.
— Есть данные, туда коммуняки своего человека ставят. А по опросу у них верных двадцать пять процентов. Можем пролететь, Глеб Павлович.
— Не мы, а заказчик.
Юра недоуменно захлопал глазами.
Глеб развернул кресло, вновь уткнув Юру носом в монитор. Потрепал по хохолку на затылке.
— Работай, юноша. И не думай о грустном.
«Цинизма в парне маловато. Добросовестный, исполнительный, но — тихоня. Домашний мальчик. В командировки — ни ногой», — пометил в уме Глеб, покидая закуток Юрия.
Глеб тревожно дрогнул ноздрями, и дальше по залу он шел на запах. Сквозь привычный коллаж офисных ароматов отчетливо чувствовался чужой, мерзкий и тягучий запах.
Кивнув в ответ на приветствие, пропустил мимо себя пару девчонок, прижимавших к груди папки. От девчонок пахло хорошо, привычным набором: чуть-чуть духами, свежим бельем и секрециями молодого тела, живущего регулярной половой жизнью. Их аура едва не сбила Глеба со следа, но, покрутив головой, он быстро сориентировался.
Ходом шахматного коня пройдя между перегородками, кивком отвечая на приветствия, он вошел в закуток, занимаемый одним из лучших сотрудников. Запах здесь стоял удушливый, концентрированный. Пахло нездоровой рыхлой кожей и гнойничковыми язвочками. Глеб удивился, что на это, кроме него, никто не обратил внимание. Успел услышать обрывок разговора.
— Сотни две баксов, максимум. Я же отдам, ты знаешь.
Голос Эдельмана показался блеющим и жалким, как у привязанного посреди леса козленка.
— Привет, Александр, — окликнул его Глеб.
Александр медленно поднял измученные семитские глаза и обмер.
— Я перезвоню, — скороговоркой шепнул он в трубку мобильного.
«Хорошо, что для своих базаров не использует мои телефоны», — машинально отметил Глеб. Заметил он и шершавые губы, и характерно расширенные зрачки.
— Здравствуйте, Глеб Павлович. — Александр попытался встать.
Глеб махнул рукой.
— Сиди, сиди. Что у нас с «Рускомом»?
— Тянут время, Глеб Павлович. — Александр облизнул сухие губы. — Попробую нажать. Но думаю, без толку. На дефолт все линяли за бугор, работы не было. Сейчас только раскачиваются. А половину сотрудников сократили. Мои контактеры тоже пострадали. Шансов мало, — вздохнул Александр.
— Ты здесь для того, чтобы делать невозможное.
Под взглядом Глеба Александр подобрался.
— Может, пока переключиться на железнодорожников?
— Сколько там светит? — спросил Глеб.
— Триста. Но половина — откат.
— Морда не треснет?
— Сто пятьдесят «штук» для нас сейчас — тоже деньги, Глеб Павлович.
— И они про свои так же, наверное, думают. — Глеб улыбнулся. — Ладно, сделай их мне за неделю.
Эдельман тяжко вздохнул.
— Но это из разряда абсолютно невозможного.
— Принесешь контракт — премия пятнадцать процентов! Налом, лично от меня.
Кадык у Эдельмана дрогнул.
Глеб развернулся и лишь после этого позволил себе брезгливо поморщиться. Запаха заживо гниющей плоти он не переносил.
В самом конце зала помещался обширный загон для дизайнеров. Шепоток о появлении шефа уже прошелестел по сотам улья, и здесь Глеба ждали.
Высокий полный мужчина с выскобленной лезвием лысиной резво выскочил из засады и преградил Глебу путь.
— Глеб Павлович, утро доброе! — Он отвесил в меру подобострастный поклон.
— Доброе! — улыбнулся Глеб. — Но по вам не скажешь. Опять проблемы, Иван Васильевич?
Год назад Глеб за долги отнял у лысого глянцевый журнальчик «для богатых». Прежний владелец всю прибыль клал в карман, что в конце концов сгубило и его, и журнал. Поэтому поставить журнал на ноги труда не составило, даже пошли нормальные деньги, но проблем прибавилось.
Раз в месяц, кровь из носа, требовалось сдать макет в типографию, а потом развезти свежие номера заказчикам, проплатившим статьи «о себе любимых» в «солидном издании для узкого круга лиц, принимающих решения», как позиционировал себя журнал.
От Ивана Васильевича исходил легкий душок выпитой вчера четвертушки. Но вкупе с солидной фигурой, лепной лысой головой и запахом шикарного лосьона после бритья амбре воспринимался вполне солидно. На грешок главного художника Глеб закрывал глаза, тем более что Иван Васильевич, приняв на работе, — водилось за ним и такое, — имел привычку потом долго и унизительно каяться.
— Стас до сих пор не одобрил макет обложки. А в «Макцентр» нужно было сдать еще два дня назад. — Лицо Ивана Васильевича побагровело от возмущения. — У Стаса, безусловно, работы больше моего… Но и меня поймите!
— Уже понял, — кивнул Глеб. — Где Стас?
— С утра закрылся с заказчиками. — Иван Васильевич развел руками. — А у нас работа стоит.
Стас числился в помощниках на все случаи жизни, но и его прыти порой не хватало.
— Если позволите, я его заменю. Заменить собственного зама — это ли не смешно?
Иван Васильевич с готовностью расцвел улыбкой.
Глеб, поддерживаемый под локоток главным художником, прошел в просторную «соту».
Первый помощник Ивана Васильевича, парень с лицом туберкулезника, и девочка «на подхвате», особь среднего пола, с короткой оранжевой стрижкой и сережками где только можно, развернув кресла, закивали. Оба сделали особо изнуренный вид, демонстрируя последнюю степень аврала.
Три девятнадцатидюймовых монитора светились разноцветными картинками. Короб принтера, урча, выжимал из себя полосу бумаги.
Иван Васильевич потянулся к папке с макетом, тяжелым и толстым, как гранитная плита.
— Нет, смотреть не буду. Все в черновиках уже видел, — остановил его Глеб.
Иван Васильевич изобразил на лице покорность воле хозяина. Но, как нестареющий «шестидесятник», добавил в мину малую толику фрондерства. Ровно на столько, чтобы сохранить остатки самоуважения и не вылететь при этом с работы.
— Если не доверять мастерству заслуженного художника, лауреата стольких премий, что даже у меня не хватает памяти запомнить, то кому еще можно здесь верить? — Глеб покосился на Ивана Васильевича, проверяя, как подействовал комплимент.
Комплимент вызвал прилив малинового цвета к тщательно побритым щекам и лысине Ивана Васильевича.
— А вот обложечку посмотрю.
Глеб встал за спиной у туберкулезного.
— Николай, давай все варианты, — скомандовал Иван Васильевич.
Николай простучал прозрачными ногтями по клавишам, на мониторе появились десять цветных картинок, размером с игральные карты.
— Я попробовал варианты в разной стилистике. — Иван Васильевич встал бочком между монитором и шефом. — Есть и классика. Поиграл с авангардом… Коля, укрупни, пожалуйста, — попросил он оператора.
Глеб молча дождался, пока последняя картинка в крупном масштабе пройдет на экране. Чувствовал кожей лица, как Иван Васильевич бросает на него настороженные взгляды.
