75
Наверное, Крокодил и сам понял, насколько нереален объявленный им срок. По крайней мере, когда около двух часов к «тойоте» опять подошел Сажин и сообщил, что самолет с деньгами приземлится только в четвертом часу, Гена не впал в ярость и не стал, как обещал прежде, делать больно младшей из заложниц. Однако он все заметнее нервничал — хотя бы потому, что предполагал улететь отсюда задолго до рассвета и спрыгнуть с парашютом тоже в темноте, а восход солнца встретить уже в Москве, где три миллиона баксов весят больше, чем все правоохранительные органы, вместе взятые. Так думал Гена по прозвищу Крокодил и на этом строил свои надежды и планы.
Но все опять срывалось — и похитители ничего не могли с этим поделать. Заложниц всего две, и убить их сейчас нельзя, а пытать — бесполезно. Оттого, что девчонка будет орать от боли, баксы с неба не посыплются, а менты могут сделаться злее и что-нибудь учинить — штурм, например. А Крокодил вовсе не был готов исполнить свое обещание и устроить на летном поле маленькую Хиросиму.
Поэтому для начала он решил взять еще одного заложника.
— Остаешься тут! — крикнул от Сажину. — Ложись на землю. Носом. Не вздумай рыпаться — ты на мушке.
— Только спокойно, гангстер хренов, — ответствовал Сажин, без суеты исполняя приказ террориста.
Крокодил пальнул из пистолета так, что пуля ударила по бетону метрах в трех от Сажина.
— Сколько раз говорить: не хами! — прокомментировал Крокодил свой выстрел.
Юра хамить более не стал и лежал смирно. Зато всполошились коллеги Сажина в здании аэровокзала и в оцеплении. Момент был критический — вообразив, что Сажина убили, милиционеры могли открыть стрельбу без приказа и даже пойти на штурм. Да и за соответствующим приказом к руководителям операции сразу же обратились несколько групп и подразделений. Однако немедленно всем было повторено в категорических выражениях — на провокации не поддаваться, без приказа огня не открывать и не предпринимать никаких самостоятельных действий.
Одного человека все же послали узнать, что там с Сажиным. Новый парламентер был одет, но в руке держал белый платок. На полпути его остановил окрик через мегафон:
— Стоять! Чего надо?
— Что с нашим человеком? — крикнул в ответ парламентер.
— С ним все в порядке. Так, прилег отдохнуть. Повторяю для неграмотных: никому сюда не приближаться. Если что не так, ваш парень умрет первым.
Сажин приподнял голову и помахал парламентеру рукой, показывая, что он жив и не нуждается в экстренной помощи. Убедившись в этом, человек с белым флагом пошел обратно.
Тем временем «Ил-76» приближался к городу, а в район аэропорта разными дорогами стягивались рокеры.
Они видели, как сел самолет. Как он пронесся по полосе, выкатился на рулежную дорожку и вплотную приблизился к пассажирскому лайнеру, под крылом которого примостилась «тойота» с преступниками и заложниками.
Оцепление никого не подпускало близко к аэропорту. Правда, городской прокурор сумел провести на летное поле Сереброва, Седова и Коваля, но больше никаких посторонних там не было.
Рокеры собрались на холме выше летного поля и прекрасно видели все в бинокль. Сейчас там, на поле, было много света. Штаб операции решил, что от этого хуже не будет, и дал команду врубить дополнительные прожектора. В случае штурма весь свет можно будет вырубить одновременно, и тогда у штурмующих появится дополнительное преимущество — преступники на несколько мгновений практически полностью ослепнут. Хотя конечно, обратный переход дал бы больший эффект.
Впрочем, о штурме речи пока не шло. Антитеррористический центр разработал какую-то свою операцию, так что от местных сил, собранных в аэропорту и вокруг него, требовалось только одно: дать преступникам погрузиться в транспортный самолет. Как только «Ил-76» взлетит и минует опасность взрыва в аэропорту, милиция, войска, спецотряды и силы гражданской обороны смогут вздохнуть спокойно. Вся дальнейшая работа будет проводиться в другом месте.
Крокодил сказал Казанове: «Пошел!», — и тот, помедлив чуть-чуть в нерешительности, все-таки пошел — наружу, за пределы машины, туда, где его легко могли снять снайперы.
Но обе заложницы оставались в «тойоте», под присмотром Крокодила. А еще одного заложника — Сажина — Казанов а ткнул в спину стволом автомата, приказав:
— Вставай! И без геройства, а то одна из девчонок улетит на небо.
Сажин молча повиновался и пошел к транспортному самолету впереди Казановы.
В самолете Казанова реагировал на каждый шорох, дергая ствол автомата туда-сюда. А Сажина в это время разбирал смех — наверное, истерического свойства. Комическим дознавателю ГУВД казался тот факт, что он наконец нашел блондина, который, нарушив правила дорожного движения, создал аварийную ситуацию на улице Матросова десять дней назад. То есть Сажин раскрыл преступление, по которому проводил дознание, а значит мог закрыть дело. Для этого следовало лишь объявить Эдуарду Костальскому, что он задержан по обвинению в неосторожной езде на мотоцикле.
Сажин представил себе, что произойдет, если он, голый и безоружный, заявит нечто подобное вооруженному террористу — и это вызвало у него приступ едва сдерживаемого хохота.
Казакова не обратил на это внимания — ему было не до того. Он осматривал гигантское чрево самолета в поисках засевших где-нибудь бойцов — и никого не нашел. Только в кабине спокойно сидели три безоружных члена экипажа, а впереди, в своей маленькой кабинке, находился четвертый — штурман. Летчики не пытались ничего предпринять, а один — вроде бы, бортинженер, — даже поздоровался с Казановой и его пленником:
— Привет, ребята. Куда летим?
— Надо будет — узнаешь, — ответил Казанова, обшарил взглядом кабину и, не обнаружив ничего подозрительного, двинулся обратно к выходу.
Он был уже снаружи, и Сажин по-прежнему шел чуть впереди, когда началось непредвиденное. Кавалькада рокеров, легко преодолев оцепление (действовала команда: «Без приказа не стрелять», а в сложившейся обстановке никто не решился бы отдать подобный приказ), вырвалась на летное поле и рассыпалась по нему широким веером, а потом закружилась в безумном танце, от которого разбегались глаза.
И тут нервы у Казановы сдали. Он мог бы отступить в самолет или по кратчайшей прямой добежать до «тойоты», мог убить Сажина, спровоцировав тем самым всеобщее побоище, мог залечь возле транспортника и ждать, что предпримет Крокодил — но вместо этого Казанова побежал куда-то в сторону, стреляя очередями в белый свет.
У ребят из оцепления нервы тоже были не железные, и стрельба началась со всех сторон.
С криком: «Не стрелять!», командир СОБРа вывел на поле своих людей. Цепь мастеров скоростного захвата стремительно приближалась к двум самолетам, но они не решались стрелять, потому что заложницы по-прежнему были в машине, а по полю сновали в неисчислимом количестве малолетние мотохулиганы.
А Казанова убегал все дальше от места событий и от аэровокзала. От собровцев его закрывали фюзеляжи «Ту» и «Ила», а оцепление только что снова получило приказ: «Не стрелять», и то же самое разносили в этот момент над аэропортом динамики громкой трансляции.
— Не стрелять! Никому не стрелять.
Держа в руке мгновенно выхваченный пистолет, опытный охранник и охотник Коваль смещался по летному полю вправо, деблокируя директрису. Через несколько секунд он оказался там, где Казанову уже ничто не закрывало. Хотя расстояние было не самым подходящим для пистолетного выстрела. Коваль все-таки прицелился Казанове в правое плечо, но попал чуть ниже и левее, в спину.
Казанову бросило вперед, и он с размаху рухнул на бетон. Автомат отлетел в сторону, и его подобрал кто-то из рокеров.
Крокодил среагировал на все происходящее адекватно — то есть как нормальный бандит, а не как маньяк-террорист. Он не убил ни одну из заложниц, а просто принялся отстреливаться через окна из пистолета, одновременно пытаясь перебраться с заднего сиденья вперед, за руль.
В этот момент Крокодил оказался в весьма уязвимом положении. Во-первых, он потерял равновесие, во-вторых, потерял гранату, а в-третьих, в пистолете кончились патроны. Если бы девушки действовали согласованно и расторопно, а еще лучше — имели бы специальные навыки, они могли легко повязать Крокодила и покончить со всем делом ко всеобщему удовольствию.
Но даже люди со специальными навыками вряд ли сохранили бы хладнокровие, увидев, как граната с выдернутой чекой, издав характерный щелчок, падает на пол. Три секунды на спасение жизни — какие уж тут силовые приемы!
Вдобавок ко всему, никаких специальных навыков у заложниц не было.
Поэтому Яна, закрыв глаза, приготовилась к смерти, и это ожидание ввергло ее в некое подобие тихого экстаза, когда Яна сама уже не осознавала — жива она или уже мертва.
