– Так, – изучив «схему», Валерка усмехается. – Передайте там своему этому мудаку, что он совсем идиот… Я в спецназе с восемнадцати лет. А у вас тут что за х…ня нарисована? Хоть бы не позорили… – на Валеркином лице вновь кривая усмешка.
– Значит, вы признаете, что являетесь сотрудником русской спецслужбы? – оживляется старший, подходя вплотную. – Ваше звание?
– Гвардии прапорщик… – произносит Валерка. – Достаточно?
– Уведите! – распоряжается старший и вспоминает наконец, что надо снять хотя бы маску. Он странным образом напоминает Эдгара – тоже есть что-то от большой породистой крысы.
– А вас, госпожа, мы не задерживаем! Конечно же, приносим извинения… Будем вынуждены вызвать пару раз… Мы отлично понимаем, что вы просто не знали, чем занимается этот… музыкант, – старший поднял взгляд и посмотрел мне в лицо. – Недавно смотрел по телевизору один старый фильм с вашим участием, не мог оторваться!
– Я очень рада! Но я хотела бы…
– Он сам только что в вашем присутствии сознался, что является бойцом спецназа… Все, уважаемая госпожа! Еще раз прошу извинить за грубые действия моих подчиненных…
Эдгара я застала! Он оборудовал министудию прямо в сарае, сделал полную звукоизоляцию и, нацепив наушники, как раз что-то творил над клавишами. Заметил он меня не сразу – лишь когда я подошла вплотную к его музыкальному комбайну и что-то выдернула из пульта.
– Расма?! В чем дело? – Он, кажется, был совершенно искренне удивлен. Поспешно снял наушники и поднялся во весь рост.
– Зачем ты это сделал? Зачем, Эдгар?! – Я с трудом сдерживала ярость и отчаяние. – Ведь мы же друзья с тобой… Я не ожидала этого от тебя!
И вдруг я почувствовала слабость, какую-то бесконечную усталость. Я ведь действительно не ожидала этого от Эдгара.
– А… Вот ты о чем… Я сам от себя этого не ожидал, дорогая Расма. – Он был спокоен каким-то дерзким и злым спокойствием. И, кажется, очень уверен в себе. Неужели он действительно такой гад?! – Но в первую очередь я не ожидал такого от тебя. И действовал честно – я предупредил тебя! Ну когда сказал, что обманывать нехорошо. Ты делаешь одну подлость, я другую. И очень об этом сожалею!
– Какая подлость, Эдгар?! То, что я привезла этого парня на праздник?! То, что он спел?!
– Дорогая Расма! – голос господина композитора зазвучал еще тверже и увереннее, точно у того старшего из госбезопасности. – Ты хорошая актриса, но меня не проведешь… Ты можешь обманывать всех, но только не меня! И если бы ты с самого начала…
– Что с самого начала? – Я не понимала Эдгара, но чувствовалось, что за ним стоит какая-то известная лишь ему одному истина, и он готов за нее драться.
– Ты нашла себе милого молодого человека. Одобряю твой выбор. С внешностью, даже с голосом у него все в порядке. В постели, я думаю, он тоже… Ну не морщись, я ведь тебя с пеленок помню, как и ты меня. Но… зачем ты ДЕЛАЕШЬ из него КОМПОЗИТОРА?
– Что?! – выдохнула я.
– ЗАЧЕМ ты отдала ему СВОИ песни? Это же твое, Расма! ТВОЕ! Меня тебе не обмануть. Твои мелодические ходы, да и текст… Хитро придумали, какой-то повесившийся гвардии сержант… Точный рекламный ход, лихо придумано, но со мной все-таки стоило посоветоваться, согласись… Так что моя гнусность – всего лишь ответная акция. На вашу общую с этим… Вальтером.
Сначала я смеялась. Как последняя дура и истеричка, потом успокоилась, замолчала. Молчал и Эдгар.
– Ты идиот, Эдгар! – произнесла, наконец, я и снова нервно засмеялась.
– А ты, ты… – он искал страшные, обидные слова, но не находил. Не было уже, видно, для меня слов ни в русском, ни в родном языках. – Ну такого ведь не может быть! Какой то мясник, прапорщик… Горло здоровое и все. А песни ТВОИ! ТВОИ! – сорвался-таки на крик Эдгар.
Не может быть! Мясник! Эх, Эдгар, Эдгар…
– Чтобы я в это поверил?! «Однажды я написал музыку, но не нашел для нее слов»! Бред… Русский прапорщик, он же частный извозчик, он же композитор. Сама подумай – если каждая баба будет делать из своего трахальщика композитора…
Неудачно, Эдгар, тупо… Но зато я теперь тебя поняла. И поняла, что Валерка действительно гений – вон как, до самого нутра тебя достал.
– Эдгар, если бы я так писала… – начала было я.
– Между прочим, ничего особенного. Но в твоем, так сказать, фирменном стиле… Знаешь, Расма, – он, кажется, немного успокоился. – Разговоры у нас тобой на уровне Моцарта, а твой Вальтер и до Сальери-то не дотягивает… Народные попевки!
То-то ты из-за «народных попевок» так… страдаешь, Эдгар.
– Ты сама виновата, Расма… Хотела и мальчика, и гения… В одном флаконе. Как это он сказал, тот философ доморощенный, – жизнь тогда начнется совсем хорошая и умирать не захочется.
– Эдгар, – как можно спокойней проговорила я. – Ты мой старый друг и… В общем, ты совершил страшную мерзость. И если Валерия не освободят в ближайшие дни, я… Я возьму отцовское ружье и пристрелю тебя. На глазах у всей деревни, Эдгар. И ты умрешь подлецом.
Вот теперь захохотал он. Тем же полуистеричным, дурацким смехом, что и я несколько минут назад.
– Э, Расма… – проговорил он, отсмеявшись. – Да ты совсем дурочка. Смотри, промахнешься ведь, как пить дать…
Сволочь! Гад! Да, я не могу в него выстрелить, и он это прекрасно знает… Изучил меня с пеленок. Промахнусь и буду реветь, буду выть.
И тут над головой Эдгара разлетелась подвесная полка с компакт-дисками, а сам выстрел прозвучал приглушенно, точно хлопок.
– Она промахнется, а я нет! – на пороге стояла Инга, моя старшая сестра. Укороченная, сделанная на заказ спортивная винтовка в ее руках смотрела прямо в лоб Эдгару. Инга не только перевязочная сестра в сельской больнице, она еще и мастер спорта по пулевой стрельбе.
– Инга, ты это… Зачем? – Эдгар недоумевающе переводил взгляд с меня на винтовочный ствол и на раздолбанные в щепки компакты.
– Зачем людей мучаешь? – Ствол винтовки и не думал опускаться. – Даже если она это все действительно придумала, твое-то какое дело?
– Мое-то… Ну, девчата… – Эдгар стушевался и неожиданно опустился на корточки. Точно он был резиновый, композитор наш, а сейчас из него воздух выпустили.
– Приехал человек, спел – всем хорошо стало! – произнесла Инга.
– Приехал русский вояка и всех осчастливил… Впрочем, как и всегда, – Эдгар проговорил это в пустоту, ни к кому не обращаясь.
– А он когда пел, я же… Прямо все перед глазами прошло – и первая любовь, и как жениха в армию провожала, и как Расма артисткой стала и ее портрет в журнале напечатали… Ну вся жизнь… И еще… Даже словами не передашь… А ты отнять это хочешь, Эдгар. – Инга опустила винтовку и подошла вплотную к господину композитору.
– Да ничего я отнять не хочу, – махнул рукой Эдгар.
– В общем, я тебя предупредила! Делай, что хочешь, только сестру оставь…
Инга закинула винтовку за спину и хлопнула дверью студии Эдгара.
– Слушай… – произнес Эдгар, не поднимаясь с корточек. – Я сегодня съезжу в префектуру… Отпустят твоего Вальтера… Но… Он уехать должен. Совсем. В Россию. Там пусть поет, что хочет. А здесь… Чужой он, Расма. Чужак! В собственной песенке ведь говорил: «Опасно чужаков заслушиваться, а то большой пожар может случиться».
Вечером я шла за водой к колодцу. Водопровод уже давно проведен, но… как-то привыкла с детства. Иду с пустыми ведрами. Вот одних соседей встретила – отвернулись, сделали вид, что не заметили. Другие, вон, наоборот из-за изгороди шеи тянут. Знают уже. И про шпиона, и про взрывы правительственных зданий, и про то, что седой певец не Вальтер, а Валера… Кто-то думает – вот шпион, одним словом, себя раскрыл. То самое «спасибо». А все Расма-змея…
Ничего, завтра Валерка уедет. Совсем, дорогие мои. И не будет больше петь на Празднике тающего снега. И я, скорее всего, тоже. Вот тогда все будут счастливы и удовлетворены.
Шлагбаум, метрах в десяти топчутся долговязые ребята в зеленоверхих фуражках. Это русские. Вот подъезжает микроавтобус, и из него появляются ребята в голубых пилотках. Это наши. Они осматриваются, обмениваются приветствиями с русскими. Затем из микроавтобуса появляются Валера и тот самый, в черном плаще – старший из госбезопастности. Он делает мне знак – значит, можно безбоязненно подойти к Валере. Волосы у него немного взлохмачены, лицо гладко выбрито, а на лбу две белые полоски.
– Ты чего? – удивленно произнес он.
Боже, какое у меня было лицо в тот момент. Или еще одна седая прядь в волосах появилась. Нет, я не висла у него на шее и не припадала к груди.
– Не надо, – только и произнес он.
– Как же ты теперь? – только и произнесла я.
– А как и всегда… – дернул плечами Валера. – Все правильно: какой из меня музыкант, а тем более композитор?
– Нет, Валера! Зачем ты так говоришь? – Я с трудом сдерживала слезы. Сейчас нельзя. – Хочешь – я с тобой поеду. Прямо сейчас?
– Куда? – усмехнулся он. Цинично так, отталкивающе. Сейчас он был другим, совсем непохожим на того седого певца с Праздника тающего снега.
