Дворник охотно отставил в сторону метлу, как будто был благодарен за предоставленный перекур, и, кашлянув, видно, для солидности, негромко ответил:
— Знаю. Женщина одна, лет тридцати, и еще мужчина, такой крупный. Женщина порой цветочки принесет, фотографию на кресте погладит. Не знаю, кто она ему. Не то жена, не то сестра? Но переживает тяжело. Всегда в слезах уходит. А вот парень посдержаннее будет. Я его часто вижу.
— На могиле всегда сигареты лежат. Кто их кладет, не знаете?
Дворник пожал плечами:
— Не ведаю, мил человек. Мое ведь дело сторона. Не будешь же к людям в душу лезть? Может, нашлась какая-то добрая душа. Вот так-то!
И, взяв поудобнее метлу, принялся сгребать опавшие листья.
Глава 22 ПОРТФЕЛЬ СО СНАЙПЕРСКОЙ ВИНТОВКОЙ
Сержант считал себя профессионалом. В конце концов, для этого у него были веские причины. В своем деле он был лучший. Именно поэтому он брался за самые трудные заказы и всякий раз выходил победителем. Исполнить некоторые заказы было действительно крайне трудно. А Сержант брался — и исполнял.
На протяжении нескольких последних дней его преследовал один и тот сон. Вот он забирается на высотное здание и, вооружившись «SSG 69», одной из своих любимых снайперских винтовок, методично расстреливает людей, находящихся внизу. Причем действует он обстоятельно и неторопливо, как будто находится в тире, получая от процесса колоссальное удовольствие. И стрелял он всегда до тех самых пор, пока указательный палец наконец не терял чувствительность. Всякий раз он просыпался с легким чувством разочарования, что это был всего лишь сон.
Прежде подобной кровожадности Юрьев в себе не замечал. Для него всегда оставалось главным в точности исполнить заказ, и любую пулю, отправленную не по адресу, он считал непростительным браком. Следовательно, в его подсознании вместе с пересадкой сердца произошли какие-то глубинные изменения. И что самое страшное, они не законсервировались, а продолжали интенсивно прогрессировать, проваливая его психику в еще большую пропасть.
Юрьев посмотрел на листок бумаги, где был написан адрес. Все точно! Именно тот самый дом, который и был ему нужен. На него никто не обращал внимания. Обыкновенный мужчина лет пятидесяти. У подъезда сидели три старухи. Вот уж кому есть до всего дело! Стараясь не встречаться с ними взглядом, Сержант прошел в дом.
Четыре этажа дались ему с некоторым усилием. Юрьев еще раз с грустью отметил, что теперь он не тот, что прежде, а потому следовало бы поберечься. Неожиданно Сержант осознал, что волнуется, и с раздражением подумал, что прежде подобного состояния он не испытывал. Разве только перед самым сложным выстрелом.
Глубоко вздохнув, Юрьев с трудом унял сердцебиение и уверенно надавил на кнопку звонка. Ему открыла миловидная девушка лет двадцати — двадцати двух. В глазах настороженность и любопытство одновременно.
— Вам кого?
Голос у девушки оказался резковатым, что не очень-то вязалось с ее мягкой внешностью. И это Сержанту не понравилось.
— Мне Резеду Валееву.
— Это я, — сказала девушка удивленно. — А вы, собственно, по какому делу?
Сержанту достаточно было одного взгляда, чтобы понять: перед ним очень настороженный и закрытый человек, способный подметить каждую мелочь и почувствовать любую фальшь. Для откровенного разговора следовало расположить девушку к себе, а кроме вежливых манер, полагалось иметь еще и симпатичный вид. Именно поэтому он надел свой лучший костюм и был очень доволен собственной прозорливостью.
Сержант доброжелательно улыбнулся. Столь ценного собеседника следовало расположить к себе сразу.
— Меня зовут Василий Федорович, — легко соврал Сержант. — Знаете, вы очень похожи на своего брата… Такая же видная!
С женщиной лучше начинать разговор с комплимента. Во всяком случае, доброе слово никогда не повредит. Резеда даже не улыбнулась и продолжала выжидательно разглядывать гостя. Сержант молчал, широко улыбаясь.
— Простите, а вы кто будете? — резковато спросила девушка.
— Дело в том, что во мне… сердце вашего брата, — подобрал наконец Сержант нужное слово. Он заметил, как в этот момент Резеда, побледнев, прикусила нижнюю губу. — Вы мне позволите пройти?
Девушка слегка отстранилась и растерянно сказала:
— Да… пожалуйста.
Сержант уверенно прошел в комнату. Услышал, как щелкнул за спиной замок и, повернувшись, смущенно улыбнулся:
— Вы живете одна?
— Да, — как-то не совсем уверенно кивнула Резеда.
— Понимаю, — вздохнул Сержант и обвел комнату коротким взглядом. Ни перекошенных гардин, ни сломанных шпингалетов. Мужчины здесь все-таки бывают.
— Вот вы, значит, какой. — На этот раз ее красивые губки печально дрогнули.
Сержант невольно поморщился:
— А какой я должен быть, по-вашему?
— Ну-у, как вам сказать… Просто нам сообщили, что сердце брата достанется молодому парню, — неопределенно пожала она плечами.
Сержант выглядел слегка смущенным:
— Честно говоря, я ничего об этом не знаю… Просто наши данные совпали по всем параметрам. И врачи приняли решение о пересадке.
— Вам, наверное, тяжело стоять… Проходите, пожалуйста. Садитесь.
— Вы меня прямо за развалину какую-то принимаете. Стоять мне не тяжело, но от вашего предложения не откажусь.
После того как Сержант устроился в кресле, Резеда поинтересовалась:
— Так о чем вы хотели спросить меня?
Сержант развел руками, как бы показывая, насколько неловко он себя чувствует, после чего сказал:
— Я бы хотел поговорить о вашем брате.
— Так я вас слушаю, — в голосе девушки прозвучало едва заметное раздражение.
Где-то Сержант ее понимал. Перед ней сидел человек, в груди которого билось сердце ее брата, а на могиле брата уже давно лежал тяжелый камень.
— Вы были дружны со своим братом?
Лицо девушки неожиданно окаменело. Некоторое время она смотрела прямо перед собой, затем сфокусировала свой взгляд на широких ладонях Сержанта и сказала, четко выговаривая каждое слово:
— К сожалению, нет!
— Кхм… Вот как… Видно, он был очень хороший человек, потому что его сердце бьется во мне, как родное, — припустил Сержант сочувствия в голос.
Плечи девушки распрямились, и она слегка подалась вперед. В уголках глаз у нее блеснули слезы.
— Да, он был хороший человек… Но, к сожалению, в последнее время мы с ним мало общались.
— Вы, наверное, жалеете об этом?
— Да. Когда человек находится рядом, то нам кажется, что мы еще успеем побыть с ним, что все наверстаем. А его уже больше нет… И понимаешь, что уже ничего нельзя вернуть. — Резеда смахнула набежавшую слезу.
— Я чувствую себя очень обязанным Тимуру. Мне бы хотелось как можно больше узнать о нем. Вы могли бы мне рассказать?
— Что именно вас интересует? — Резеда неожиданно подобралась, сделавшись как-то официальней, и это очень не понравилось Юрьеву.
Сержант располагающе улыбнулся:
— Я, например, слышал, что он занимался лыжами. Потом биатлоном.
Резеда неожиданно отрицательно покачала головой:
— Это не так.
Из уст Сержанта невольно вырвалось восклицание:
— Вот как? А у меня совершенно другие сведения. Но он же занимался каким-то спортом? Во всяком случае, так мне сказали врачи.
— Вы уверены, что желаете знать правду…
— Это единственное, чего я больше всего хочу!
— …о том сердце… что бьется у вас в груди? — с некоторым вызовом спросила Резеда.
Степан выглядел заметно смущенным и, подобрав нужную тональность, ответил:
— Был бы вам очень признателен. Собственно, я за этим и пришел сюда.
В глазах Резеды вспыхнула какая-то решимость. Возможно, что он начинал ее слегка раздражать, и она уже отыскала способ, чтобы сполна расквитаться за свое разочарование.
Сержант продолжал невинно улыбаться.
— Так вот, в действительности он был не биатлонист, а самый настоящий боевик! — негромко, но очень четко выделяя каждое слово, заговорила Резеда.
— Продолжайте.
— Полтора года он служил на Северном Кавказе, попал там в заложники. Через неделю его сослуживцев расстреляли, а он остался в живых только потому, что был мусульманином.
Сержант неловко улыбнулся:
— Я неплохо отношусь к мусульманам, но мне почему-то казалось, что он христианин.
— Это не так… Два года он был в отряде полевого командира Хазрета Гараева, — продолжала Резеда, будто не заметив замешательства Юрьева. — А затем по требованию своего духовного наставника стал шахидом. — От слов Резеды веяло холодом, как от сырой земли. Сержант уже не улыбался, заколдованно наблюдая за ее губами. — Он вбил себе в голову сделаться мучеником за веру. Взобрался на самый высокий дом в районе, взял с собой снайперскую винтовку с боекомплектом и принялся расстреливать прохожих.
