Борис раздвинул шторы, распахнул окно и включил все лампы, а потом принялся разжигать камин.
— У тебя есть фотоальбом? — спросила Ника.
— Есть. Но Кириных фотографий в нем нет.
— А следователи должны подумать, что они там были. Вы же много лет чуть ли не в родственниках ходите. Она должна сжечь в камине фотоальбом, но кое-что все равно останется. Пусть найдут эксперты. Так вино пить будем?
— Терпеть не могу эту гадость. В холодильнике твое любимое шампанское, а я выпью водочки.
— Я тоже. Из окна дует, а я в легком платьице. Значит, ты и Кире такое же подарил?
— И, как видишь, не зря. Как оно нам пригодилось!
— Слишком навязчиво получается. Что, ей надеть больше нечего? У такой бабы гардероб ломится от нарядов, а она в одном и том же, да еще в такую погоду. Платьице-то летнее.
— Пусть думают, что хотят. Факт остается фактом. А почему она не переодевается, это ее личное дело. Пусть Трифонов над этим голову ломает, если вообще такая мысль у него возникнет. Много он понимает в женских тряпках! В мужских-то ни черта не смыслит, ходит, как бомж.
С улицы послышались автомобильные гудки.
— Дай мне фотоальбом, а сам иди к калитке. Я перед окнами покручусь. Только не торопись, дай ему меня как следует рассмотреть и запомнить.
— Не волнуйся, невестушка. Сыграем, как по нотам.
Соседу надоело сигналить, он вышел из машины и направился к калитке. Борис дома. Окна горят, даже сверкают ярче обычного. Парень решил устроить вечеринку. Полетаев всмотрелся, но веселой компании не увидел. В окне мелькала тень одной женщины. Когда та подошла ближе к камину, разглядывая какую-то книгу, он смог ее оценить. Не в полной мере, конечно, но достаточно, чтобы понять, что дамочка красива и с хорошей фигуркой. Раньше Полетаев у Бориса женщин не видел. Это первая. Странно, замкнутый парень, молчун, с простой русской физиономией, живущий на гроши за свои картины, и вдруг такая красотка, да еще на шикарном «Лексусе».
Борис подошел к калитке, оттащил лающую собаку и привязал ее к дереву.
— Ты что так поздно, Игорек?
— Извини, Боря, но твоя красотка поставила свою тачку посреди дороги, не объедешь.
— Сейчас все поправим.
Борис сел за руль и прижал машину к забору, освобождая дорогу. Но Полетаев не торопился садиться в свой джип.
— Эй, Борь, ты закончил картину для моих друзей?
— Закончил, Игорек. Ты же знаешь, я свое слово всегда держу. Пусть еще ночку подсохнет, а утром перед работой зайди и забери.
— Так я в восемь утра выезжаю, неудобно вас беспокоить в такую рань. — Он кивнул на окно.
Борис подошел к соседу, улыбнулся и хлопнул его по плечу:
— Удобно, удобно. Эта дама приехала по делу и принадлежит она не мне, а другому, очень уважаемому мной человеку.
— Ну извини.
— Ладно. До завтра.
Полетаев сел в свой джип и поехал дальше, а Борис направился к дому.
— Ну что? — спросила Ника, когда он вернулся.
— Класс! Сработано, как по нотам. Завтра утром он припрется. Ладно. Накрываем стол, выпьем водочки, чтобы мне было не больно и тебе не страшно.
Застолье длилось недолго. Оба нервничали и хотели как можно быстрее покончить с этим делом.
— Ну, дорогуша, давай. Только не медли, а сразу. Бери бутылку и зайди мне за спину, чтобы я не видел, как ты размахнешься.
— А если они найдут картины?
— Кто они? Сюда никто не придет. Картины на чердаке под брезентом.
— Ой, Борька, страшно мне.
— Ну хватит ныть! От этого спектакля наша жизнь зависит.
Ника встала, взяла в руки бутылку и зашла ему за спину. Лицо покрылось потом. Она сдернула с головы парик и, как платком, вытерла им лицо. Потом размахнулась, зажмурила глаза и со всего маха треснула парня бутылкой по голове. Стекло разлетелось вдребезги, вино полилось на одежду, а на голове осталась кровавая рана. Парень дернулся, откинулся назад и замер, сидя в кресле. Отпечатков пальцев нигде не осталось. Ника не снимала длинных белых перчаток весь день. Теперь они были испорчены и дорогое платье тоже. Красное вино очень трудно поддается чистке.
Девушка склонилась над Борисом и нащупала пульс. Сердце билось. Она с облегчением вздохнула. Больше ей здесь делать нечего. Забрав свою сумочку, она сунула в нее парик и направилась к машине. На дворе стояла глубокая ночь. Было холодно. Ее знобило. Хорошо, что она оставила свой «Фольксваген» неподалеку от гаража Киры, а то как бы добралась до дому в таком виде! Красные винные пятна очень хорошо смотрелись на ярко-бирюзовом цвете и походили на кровь. Ника села за руль и рванула машину с места. Она никуда не торопилась, все равно придется ждать утра, когда сведут мосты, просто ей хотелось побыстрее убраться отсюда. Что она и сделала.
Какое-то время вокруг стояла тишина, но потом из леса на дорогу вышли двое: мужчина и женщина.
— Все, девчонке крышка. Для чего она это сделала? — удивился Трапезников.
— Зачем нам это знать, — тихо сказала Кира. — Она это сделала. Главное, чтобы у нас получились хорошие фотографии.
— Не сомневайтесь в этом. Японская пленка, профессиональный телеобъектив, снимали мы со штатива. И эта дура сняла парик перед тем как шлепнуть малого по башке. Мы можем ехать?
— Нет, мы пойдем в дом. Мне нужно все проверить и кое-что найти.
— Рискованно. Следы оставим.
— Сделайте так, чтобы их не осталось.
— Хорошо. Разуемся на крыльце. Обычно люди держат тапочки для гостей возле входной двери.
Собака заливалась лаем, пытаясь оборвать веревку, которой ее привязали к дереву.
Дверь в дом была открыта, и они вошли. Тапочек не нашлось, но ботинки и сандалеты хозяина стояли в углу.
— Он словно знал, что его будут фотографировать, врубил все освещение, да к тому же открыл окно и занавески отдернул!
— Вы считаете себя сыщиком, Трапезников, а не понимаете элементарных вещей. В ресторане девчонка пыталась всем доказать, что я замешана в убийстве Шестопала. Теперь она решила закрепить успех, но ей нужны были свидетели, без них овчинка выделки не стоила. И свидетель есть. Сосед по даче. Вот почему она оставила мою машину посреди улицы. Свидетель видел ее в окне. И ментам даст мое описание, и расскажет о машине. А парня она убила, потому что он ей больше не нужен. Она делает ставку на другого.
— Убила?
Трапезников кивнул на труп, который тихо застонал. Кира растерялась, но ненадолго. На столе стояла вторая бутылка «Хванчкары».
— Откройте бутылку, быстро.
Трапезников надел перчатки и вышиб пробку.
— А теперь держите парня, и покрепче, пока он окончательно не пришел в себя.
Женщина с силой всунула Борису горлышко в рот и начала заливать вино ему в горло.
— Осторожней. Он захлебнется.
— Не учи, я фармацевт. Знаю, что делаю.
Полбутылки вина с ядом было вылито в желудок жертвы.
— Вот теперь он уже никогда не очухается. Я пойду наверх, а вы подумайте, как нам отвязать пса от дерева, но чтобы он нас не порвал.
— Зачем?
— А затем, что Веронику он знал и не трогал, а я здесь появилась впервые. Если собака будет отвязана, у меня железное алиби: после убийства хозяина пес чужого из дома не выпустил бы.
— Мне кажется и фотографий достаточно.
— Делайте, что я говорю, остолоп!
Кира поднялась наверх. Она отсутствовала около часа, а когда спустилась, первым делом проверила пульс покрывшегося красными пятнами парня.
— Труп. Вот теперь мы можем уезжать.
Они покинули дом. Кира прошла за калитку, а Трапезников накинул на голову собаки пустое ведро и обмотал привязанную к нему веревку вокруг шеи пса. Теперь он был безопасен. Детектив отвязал его от дерева и подтащил к калитке. Выйдя за забор, он сорвал веревку, ведро отлетело в сторону. Собака с лаем бросилась на забор. Но нарушители уже были недосягаемы.
Машина Трапезникова ждала их в лесу у опушки. Начинало светать. Они уезжали довольными, с хорошим уловом.
— Завтра на встречу придете с фотографиями и своей гражданской женой. У меня для нее тоже есть работа.
— Не жена она мне. Были бы у меня деньги, давно бы послал ее ко всем чертям.
— Будут у вас деньги. И у нее будут, чтобы уехать ко всем чертям. Пора подобраться вплотную к главному объекту.
— К адвокату?
— Он меня не волнует. Давид Илларионович в одиночку роет себе могилу, аж вспотел бедняга. Зачем же ему мешать.
Артем положил цветы на могилу Юли, несколько минут постоял и повернулся, чтобы уйти. Метрах в трех от него на аллее стояла женщина, которую раньше он никогда не видел. Худая, плоская, с выпученными карими газами, лет тридцати пяти от роду. Одета бедно и безвкусно.
— Что же ты стоишь как столб или не рад нашей встрече? А я уже соскучилась.
— О себе я этого сказать не могу. Кто вы?
— Вот на этом глупом вопросе ты засыплешься в первую очередь. Ты похож на актера, взявшегося за роль, не читая пьесы, и без репетиций вышел на сцену, когда зал полон зрителей.
