«Ну посмотри же на меня!» – мысленно взмолилась она.
– Тебе надо уехать, Даша! – едва сдерживаясь, чтобы не закричать, ответил Воронцов. – Ситуация изменилась! Тебе опасно здесь находиться!
Опасно находиться! О чем это он?
– Юра, а ты знаешь… – уже едва слышно сказала Даша. Ее лицо помертвело, губы задрожали. Она вдруг поняла, как остановить этот безумный бег к расставанию, как привязать Воронцова к себе, заставить его думать только о ней, только о ней одной и больше ни о ком! – Юра, а ты знаешь… – повторила она уже спокойно.
– Ну что?! Что?! – вдруг со злостью выкрикнул Воронцов и так сжал ее руку, что Даша от боли прикусила губу.
– А ты знаешь, что дальнобойщика убила я?
До Воронцова не сразу дошел смысл этих слов.
– Что? – переспросил он.
– Я убила дальнобойщика! – громче повторила Даша.
– Ты что несешь, дурочка? – прошипел Воронцов. Пальцы его невольно разжались, и он отступил от Даши на шаг. – Ты соображаешь, что говоришь?
– Что было, о том и говорю.
Некоторое время Воронцов стоял неподвижно. Даше показалось, что его лицо исказила мучительная судорога.
– Ты?! – сказал Воронцов и снова схватил девушку за руку. – Ты врешь! Ты меня разыгрываешь?
– Была б охота напраслину на себя наводить, – пожала плечами Даша.
– И как же… как же ты это сделала?
– Обмотала монтировку тряпкой и двинула по темечку, – легко ответила Даша. – А когда он упал в реку, села на него верхом.
– Верхом??
– Ну да, – подтвердила Даша. – Как на коня. Чтобы он не смог вздохнуть.
По лицу Воронцова градом лился пот. Глаза его лихорадочно блестели. Он часто дышал. Его тело колотил нервный озноб.
– И зачем же ты это сделала? – едва разжимая зубы, спросил он.
– У него в бардачке куча денег лежала. Во-о-от такенные пачки!
Воронцов пошарил в карманах. Должно быть, он хотел закурить, но сигарет не нашел, провел ладонью по вспотевшему лбу. В лунном свете лицо его казалось мертвенно-белым. И вдруг он наотмашь ударил ее по лицу.
– Сволочь!! Дрянь!! – закричал он. – Ты сука!! Ты понимаешь, что ты наделала!!
Он схватил ее за волосы, толкнул на штакетник и снова наотмашь – справа, слева.
– Сволочь!! Сволочь!! – кричал Воронцов. Его правая рука устала, и он стал бить ее левой. – Дрянь… Гадина! Гадина!
– Юра… – пыталась что-то сказать ошалевшая Даша, кое-как защищая свое лицо. – Юрочка…
Схватив девушку за шею, Воронцов сжал свои стальные пальцы и поволок ее в дом Шурика.
– Бегом!! Вперед!! Под замок!!
Воронцов сидел в продавленном кресле, уставившись в маленькое темное окно. Шел дождь. Кошка, отдыхая от котят, спала на подоконнике, накрыв розовый нос лапой. В печке потрескивали дрова. Вокруг лампочки, висящей на голом проводе, летала разбуженная муха.
Дверь распахнулась, и на пороге застыла тяжелая фигура участкового. Он был в форме, но без фуражки. Брюки его до колен были вымазаны в грязи. Рубашка была темной, мокрой насквозь и плотно прилипла к телу. По лицу участкового еще бежали капли дождя.
– Сидишь? – невнятно, на выдохе, спросил Шурик и покачнулся. – Сухой? Теплый? Ножки не промочил?
– Ты где так нажрался? – равнодушно спросил Воронцов.
– К черту!! – дурным голосом заорал участковый, заваливаясь в комнату. Он неловко взмахнул рукой и сорвал со стены рукомойник. – Все к черту! Всю эту поганую жизнь! И тебя, следак, тоже к черту!
– Отоспись, потом поговорим, – ответил Воронцов и, раскрыв книгу, сделал вид, что читает.
Участковый сделал еще шаг и едва не упал на верстак.
– Не-е-ет!! Ты сперва меня послушай!
Из второй комнаты донесся сонный голос старушки:
– Иди спи, дурень! Не позорься!
– Тихо, мамаша!! – прикрикнул Шурик.
Он повернулся к Воронцову, и тотчас на пол полетел таз с картофельными очистками. Кошка, проснувшись, на всякий случай ретировалась на печь, к котятам.
– Вот… Смотри! Вот!! – кричал участковый, вытаскивая из кармана клочок мокрой бумаги. – Звонили нашему директору из лаборатории… Вот телефонограмма…
Он покрутил шеей, словно его душила петля, и тяжело оперся о распахнутую дверь.
– Что? Звонили из лаборатории? – переспросил Воронцов и привстал. – Ну? Говори! Какой вывод?
– Он умер от спазма сосудов, – прошептал участковый и закрыл лицо ладонью. – Боже мой, боже мой… Никто его не убивал! Зашел в холодную воду… внезапная остановка сердца… Мгновенная смерть…
Воронцов выхватил из руки участкового слипшуюся от воды бумажку, развернул ее и пробежал глазами по строчкам.
– Ну? – прошептал участковый, глядя на Воронцова плывущим взглядом. – Как ты теперь выкручиваться будешь? А?
– Этого не может быть, – сказал побледневший Воронцов. – Ошибка. Нужно провести повторную экспертизу…
– Ошибка?! – загремел голосом участковый. – Это ты – одна сплошная ошибка! Зачем ты сюда приехал, кат!
– Не твое собачье дело, – парировал Воронцов, швыряя в печь бумажный комок.
– Нет, мое! Мое! – закричал участковый и схватил Воронцова за лацканы пиджака. – За что ты людей невинных мучил?! Зачем девчонку под замок посадил?
Воронцов оттолкнул участкового от себя. Тот, не удержавшись на ногах, упал на пол.
– Я выполнял свой служебный долг, – сказал Воронцов, но голос подвел его, сломался. Воронцов замотал головой, толкнул ногой дверь и вышел в дождь.
У покосившейся двери сарая он долго возился с замком, наконец снял его, кинул под ноги. Скрипнули петли. Запахло прелой соломой.
– Даша! – позвал Воронцов, глядя в темноту.
Девушка беззвучно подошла к двери. Глаза ее подпухли от слез. Волосы разметались, словно мысли и чувства Воронцова.
– Даша, зачем ты сказала мне неправду? – произнес Воронцов. – Водителя, оказывается, никто не убивал. Он сам умер…
Он попытался обнять девушку. Она оттолкнула его, вышла во двор, раскисший, мокрый, окруженный буйным притихшим садом. И оттуда, не обходя луж, побежала по тропинке на луг. Воронцов крикнул ей вслед. Даша не остановилась и не обернулась.
Дождь почти закончился, и над травой поднимался пар. Вытянув красные ноги и распрямив белые, с черной полосой крылья, высоко в небе парил аист. Лошади щипали мокрую сочную траву.
Даша выбилась из сил и перешла на шаг. Воронцов, в мокром, потерявшем форму пиджаке, догнал ее, попытался схватить за руку.
– Да подожди же ты, истеричка!
– Не трогай меня!!
– Я не мальчишка, чтобы бегать за тобой!
– А я не прошу…
– Ну, все, Даша, все! Прости меня! Все в прошлом. Забыли!
Она не останавливалась. Подошла к «КамАЗу», подняла брезентовый полог, заглянула в кузов, потом в кабину. – Леша! – позвала она.
Воронцов, кусая губы, следил за ней. Он замерз и смертельно устал. Лицо его было бледным, нос покраснел, и на его кончике дрожала мутная капелька. Он поднял тяжелый, пропитанный влагой воротник пиджака, сунул руки в карманы.
– Хочешь скажу, откуда все ваши беды? – спросил он, следуя за Дашей.
Девушка шла вдоль берега, глядя под ноги. Остановилась у куста колючки, наклонилась и подняла с травы мокрый платок с бурыми разводами. Розовые зайцы, вышитые на нем, стали красными от крови. Даша смотрела на платок, и глаза ее расширялись от ужаса. Она медленно повернулась, протянула ладонь с окровавленным платком, глянула на Воронцова.
– Вы, бабы, очень глупые, – сказал Воронцов, делая вид, что не замечает ни платка, ни немого вопроса, ни слез. – И Клинцова очень глупая. Она думала, что если мужик ездит к ней, значит, он ее любит. Все проще, Даша!
– Я тебя ненавижу, – прошептала она, глотая слезы.
– Надо же! – удивился Воронцов.
Он вернулся к «КамАЗу», забрался в кабину, захлопнул дверь и накрылся одеялом, которое снял с полки.
– Голый инстинкт, – бормотал он, глядя, как Даша ходит по берегу и зовет кого-то. – Ничего более. Только он – циничный, вечный и беспощадный… Ну случается так, что нам, мужикам, хочется бабу! Простите нас за это, ради бога…
Он кутался в одеяло, но его трясло как в лихорадке. Окно запотело, и Воронцов не сразу разобрал, что за расплывчатые фигуры медленно движутся по лугу. Он торопливо протер стекло краем одеяла. Теперь стало хорошо видно, как Даша тащит на себе Лешку, закинув его руку себе на плечо. Парень хромал, падал, девушка о чем-то умоляла его, поднимала и снова закидывала себе на плечо его руку.
Воронцов вышел из «КамАЗа». Одеяло не помогало. Он кинул его на траву, сладко потянулся, восторженно глядя в мутное, предрассветное небо.
– Михалыч!! – закричал Воронцов, размахивая мокрым пиджаком. – Михалыч, баньку!!
Потом скинул с себя туфли, рубашку, брюки, бросил на траву наплечную кобуру с торчащей рукояткой пистолета, и спустился к реке. В воду вошел сразу, без колебаний, лишь охнул разок и быстро поплыл куда-то в невидимую даль, затянутую туманом.
