В отличие от офицеров Российской Армии командиры «Мордаса» имели на вооружении весьма эффективное средство воздействия на нерадивых — упорядоченные побои. Мы с Тэдом разок были свидетелями такой экзекуции. Какому-то молодому «чеху», недавно зачисленному в отряд, на занятиях по инженерной подготовке командир отделения объявил сорок палок за некачественную установку учебной противотанковой мины. Во время перерыва между занятиями нерадивого разложили прямо на преподавательском столе и ввалили ему сорок ударов хлыстом. Я потом любовался этим орудием — довольно увесистая палка из осины длиной около метра и толщиной сантиметров в пять.
После экзекуции побитый натянул форменную куртку и, шатаясь, уселся за стол, бездумно глядя вперед и вымучивая улыбку, хотя было очевидно, что он вот-вот упадет в обморок.
— Мужчина должен уметь переносить боль, — глубокомысленно заметил по этому поводу Имран, вместе с нами присутствовавший при наказании. — Этот слабенький. У нас есть бойцы, которые после сорока палок спокойно шли обедать и при этом ухмылялись, почесывая спину! Вот это настоящие воины…
На территории полка постоянно поддерживался идеальный порядок — за все время я не обнаружил ни одного брошенного окурка. Мы заходили в несколько домиков, в которых располагались спальные помещения, и я с удивлением обнаружил там образцовую обстановку казармы: тщательно заправленные кровати с натянутыми в струнку одеялами, выровненные по полоскам в ногах; свежебеленые стены, вымытые начисто дощатые полы и, я чуть в обморок не упал, при входе на подоконнике — Общевоинские Уставы ВС РФ!!! Вот это номер…
Посчитать количество бойцов полка оказалось достаточно легко, хотя на вопрос Тэда о численном составе Вахид важно выпятил губу и сообщил, что такого рода сведения составляют служебную тайну. Всего на территории лагеря располагались двадцать небольших казарм, в каждой из которых проживали по 12 человек. Итого, без учета потерь, больных и управления, полк насчитывал 240 бойцов. Однако могли бы себе статус попроще определить — по численности хозяйство Вахида Музаева тянуло только на кастрированный батальон.
За три дня нашего пребывания личный состав «Мордаса» ни разу не собрался в кучу. Хотя, ориентируясь на педантизм командира и приверженность его к порядку, можно было ожидать, что мы увидим ежедневные общеполковые вечерние поверки.
— Более половины личного состава постоянно находится на операциях и в рейдах, — разрешил мое недоумение по этому поводу Имран. — И потом, мы проводим общеполковые построения только в экстренных случаях. Например, когда нужно расстрелять кого-нибудь из провинившихся бойцов. Это бывает крайне редко. Вечерние поверки мы не проводим вообще, так как каждый командир отделения головой отвечает за боеготовность вверенного ему контингента и в случае несанкционированного отсутствия кого-либо из бойцов обязан немедленно доложить по команде. В противном случае его ожидает суровое наказание.
— Расстрел? — приколол я начальника штаба.
— Ну зачем расстрел? Не обязательно, — невозмутимо ответил Имран. — Мы можем просто выгнать провинившегося из полка и подвергнуть его обструкции по месту жительства. Это хуже, чем расстрел…
Как одно из проявлений высокой воинской дисциплины, можно было отметить подчеркнуто трепетное отношение командования полка к соблюдению подчиненными установленной формы одежды.
Все бойцы «Мордаса» были облачены в новенький камуфляж, у каждого был подшит свежий подворотничок, а на ногах красовались берцы. В такой экипировке они находились на территории полка большую часть суток.
— На операции бойцы ходят исключительно в гражданке, — пояснил Имран. — С паспортом в кармане. Если что, сбросил экипировку, и ты мирный житель. Правда, это самое «если что» у нас случается очень редко — статус обязывает…
Пленных на территории полка не было. Я был немало удивлен этому обстоятельству, поскольку прекрасно знал, что «духи» стараются захватить как можно больше пленных. Пленные на войне — весьма ходовой товар: их можно обменять на «духов», каким-то образом умудрившихся угодить на «фильтр», или продать за хорошие бабки родным. Пленные — это также живой щит. Федералы не станут долбить базу боевиков артиллерией или с воздуха, если на ней находятся в плену наши бойцы. Даже если войска получат приказ брать штурмом такую базу, они будут делать это с крайней осторожностью — каждый знает, что на войне угодить в плен очень легко. Сегодня ты берешь штурмом позиции «духов», наблюдая в танковый прицел распятых на крестах российских солдат, а завтра можешь сам оказаться на их месте.
— Наш полк пленных не берет, — простенько объяснил Имран. — Мы всех без исключения убиваем на месте, независимо от звания и рода войск. Поскольку мы воюем с баранами (они сами не знают, зачем поперлись на эту войну), то перерезаем им горло. Этот ритуал — своеобразный символ нашего полка…
В лагере царила благостная тишина — ни выстрела, ни звука взводимого затвора. Все «учебные» стрельбы проводились вне лагеря — на живой натуре.
Жесткая дисциплина и порядок в лагере в значительной степени были обусловлены личностными качествами Вахида Музаева и его замов. Как удалось выяснить в процессе общения, практически все эти «духи» — а было их семеро вместе с командиром — до недавнего времени были офицерами Российской Армии, а четверо даже являлись выпускниками Военной академии им. Фрунзе. Вот так боевики!
Исключение составлял командир полка. Вахид окончил МГИМО и пару лет работал помощником военного атташе в одной из стран Восточной Европы. Каким ветром занесло этого лощеного барина в чеченские горы и что его заставило на четвертом десятке жениться на молоденькой простушке из Грозного, я так и не понял. Сам Вахид весьма туманно объяснял сие обстоятельство желанием постоять за честь отчизны. Как бы там ни было, бывший помощник военного атташе имел безупречный внешний вид, несгибаемую командирскую волю, в совершенстве владел талантом организатора служебно-боевой деятельности своего полка и частенько сам выходил в рейды. Его заместители, насколько я понял, были под стать Музаеву. В сочетании с великодержавной идеей борьбы за независимость Ичкерии и своевременной выплатой бойцам полка солидного вознаграждения это обстоятельство в конечном итоге давало необычайно высокую эффективность боевой деятельности «Мордаса».
Это было для меня открытием и весьма расстроило — как представителя противоположной военной культуры. Я даже отдаленно не мог предположить, что дикие «чехи» способны создать такое чудо — этот самый «Мордас», диверсионное элитарное подразделение. По сравнению с бардаком, повсеместно господствующим в армии России, наличие у горцев такого полка вызвало у меня чувство оскорбления и глубокой досады.
— Дай Бог мне благополучно сделать свое дело. Я вас, блядей, потом обязательно достану! — забывшись, пообещал я вслух, укладываясь спать вечером второго дня пребывания в полку и вызвав живейший интерес британца, который из моей тирады уловил знакомое ненормативное словечко, а также заметил акцент, с которым это словечко было произнесено.
— Что, в полку есть непотребные женщины? — сверкнул очками Тэд и задержал руку, протянутую к кнопке выключателя аккумуляторного светильника. — И мы можем ими воспользоваться? — После чего мне стоило некоторого труда убедить коллегу, что это всего лишь оговорка, и никаких женщин, тем более непотребных, в полку сроду не было…
На некоторое время я впал в прострацию. Почему-то, выбравшись из передряги на земле Старого Мачкоя, я был уверен, что Вахид Музаев — последний рубеж в моем частном рейде по многострадальной чеченской земле. Настолько уверен, что даже не счел нужным оставить в своих планах местечко для запасного варианта.
После обеда я пребывал в плохом настроении и весьма скверно переводил беседу Тэда с заместителем командира полка по снабжению о порядке обеспечения личного состава «Мордаса» всеми видами довольствия.
Этот зам — звали его Исмаил, — поболтав с нами минут двадцать, заметил мое состояние и поинтересовался, от чего это я так скуксился.
— Да так… Трахнуться хочется, — ответил я первое, что пришло в голову, и счел нужным обосновать столь низменные позывы:
— Три недели в командировке, и все это время без женщины. Это нехорошо…
— Да, нехорошо, — посочувствовал Исмаил. — Без женщины — плохо. Хорошо, что у нас села здесь неподалеку — жены там, ага… Вот если бы база полка располагалась далеко в горах, то было бы хреново — мужики без женщин дичают, становятся неуправляемыми.
— А командир ваш, железный воин Ислама, прекрасно без женщины обходится, — кисло пошутил я, чтобы поддержать разговор. — Дисциплина для него важнее плотских утех.
