Ознакомительная версия.
— Эй, а это что тут у тебя такое… пластырь, а?.. Боевые ранения?.. — Серебро хихикнула в ладошку. — Или тебя, мать, укусили… в припадке страсти?..
— Укусил один. — Алла улыбнулась, отвела от подбородка любопытствующую Иннину руку. — Целовал-целовал и укусил. Такой синяк поставил, сволочь, что будь здоров. Я сама обработала, наложила повязку. Что ж, шрам останется. — Алла притворно вздохнула. — Говорят, рубцы и шрамы красят женщин нашей опасной профессии?.. Ты не находишь?..
Девушки расхохотались. Серебро вскочила с дивана, потыкала пальцем в пружины под вытертой обивкой:
— Торчат. Могла бы, богачка, между прочим, не комнатку купить мне, а хотя бы гребаный диванишко, на первый случай. Кофе попьем?.. Я сварю, у меня «арабика», хороший.
— Свари. — Алла села, стряхнула с плеч плащ. — Крепкий. Хочу проснуться. Плохо сплю в последнее время.
— Так как насчет квартирки?.. Я выкуплю у тебя ее, богатая Аллочка, то бишь, пардон, Любочка, выкуплю. Но, предупреждаю, по дешевке!.. У меня «капусты» не так уж много, хотя кое-что я на квартирку в Москве скопила!.. Да страх не хочется поселяться где-нибудь в Текстильщиках, в Теплом Стане… Люблю центр, грешница!.. Тут у «Интуриста», у «Пекина», у гостиницы «Россия» — такая золотая пастьба, мать!..
Алла, с шумом отодвинув старый, с черной дерматиновой обивкой, стул, села за стол и подперла лицо кулаками. Да, такие стульчики сейчас только в грязных ЖЭКах соатлись да в старых московских коммуналках, у стариков и старух. Прошлый век, тяжкая жизнь, нищета…
— Я нищая, Серебро, — тихо, вертя пустую кофейную чашку в руках, сказала она.
Инна так и вскинулась.
— Ага, так! Ну и ну! Так я тебе и поверю, подруга! — Ее матовые щеки налились румянцем. — Рассказывай мне сказки! Уж я-то сама пою у ребят в рок-группах, я знаю, сколько стоит одитн концертик Любочки Башкирцевой! Не гони дуру, мать. Не прибедняйся. Не хочешь помочь, жмотишься — так сразу и скажи. Ну да, что это я, действительно, лез в чужую жизнь. В твои планы…
Серебро склонилась над электроплиткой, крутя над ней джезву с кофе. Прядь ее волос выскользнула из пучка, упала вниз, подожглась на раскаленной спирали плиты. В комнате запахло паленым. Серебро завизжала и зажала тлеющую прядь в руке.
— Фу, ну и дух!.. Будто копыто сожгли.
— Снимай кофе, убежит…
Инна дернула джезву вверх. Быстро разлила кофе по чашкам. «И у чашки щербинка. Нищета, нищета. А Серебро копит денежки. На жилье копит. Лишнего себе не позволяет. Всю жизнь будет копить, кляча. Так в коммуналке и помрет».
— Что у тебя глаза грустные сделались?.. Не надо мне было соваться с этим разговором, я идиотка…
— Я правда нищая, Серебро. Я беднее, чем ты. На мне все не мое. — Алла жалко ущипнула себя за черный шелк платья от Армани. — Я живу не в своей хате. И все деньги за концерты продюсер кладет не на мои счета. Я, Алла Сычева, какой была бедной шалавой, там, на Казанском, такой и осталась. Я только мотаюсь на виду у всей страны. Пою… ору, кричу… и меня все слышат… и меня не слышит никто…
— Ну не плачь, что ты! — Инна брякнула чашечкой о блюдце, чуть не разбив ее. — Не плачь! И так проживем…
— Есть возможность, — Алла утерла нос ладонью, Серебро, порывшись в кармане халатика, подала ей платок, — добыть деньги. Но эти люди очень опасны. Я могу сильно проколоться с ними, понимаешь?.. Я должна их обмануть. И, если у меня получится…
— Ты тоже будешь обманывать! — Серебро всплеснула руками. — Ты научишься играть в те же игры, что и все они! Ты станешь как все!
— А мы с тобой, когда пахали на Казанском, были не как все, да?!
— Ну, мы… Мы, мать, были же под Сим-Симом…
Перед глазами Аллы встало мертвое лицо Сим-Сима, его проколотое, как у Любы, горло. Она поднесла чашку с кофе к губам и выпила ее залпом.
— Слушай, Инна. — Ее голос внезапно охрип. Так с ней бывало всегда, когда она слишком много пела, слишком много курила или сильно волновалась. — Слушай. Ты не знаешь, Сим-Сим был только сутенером или не только? Ты не знаешь, чем он занимался в свободное от возни с нами, девками, время? Чем он еще был занят в жизни, кроме девок? Ты никогда не задумывалась об этом? Ты никогда не думала о том, почему его убили?
Серебро пощелкала ногтем по медной тыковке старой абхазской джезвы.
— Думала. Еще бы не думать. Все мы думали. — Она посмотрела прямо в лицо Алле. — Гарькавый был странный тип. С виду он был дурак дураком, помнишь, да? Такой синемордый битюг, взгляд тупой, мрачный, будто только что замочил кого-то в подворотне. А на самом деле наш Сим-Симыч играл в интеллектуала. Он же был заядлый рок-тусовщик. Старый рокер. — Инна вытащила из-за пузатого чайника пачку «Gauloise», закурила, прикурив от еще раскаленной спирали плитки. — Вечерами, ночами он частенько пропадал на рок-сборищах. Ходил в клуб «Птюч», все канал под молодого, старый козел. — Инна зло сплюнула табачную крошку, приставшую к губе. — Козел, одно слово, козел! Ты знаешь, мать, он ведь и в тюряге отсидел. Это я узнала потом, от стриженой Хельги, помнишь, прибалтка такая была, Симыч ее в казино «Зеленая лампа» отловил, ну, она работала под мальчика, такая травести, от парня не отличишь, бисексуалам это нравилось. — Серебро затянулась, выдохнула дым. — О, как он издевался надо мной! Над тобой — не так, он тебя своеобразно любил. Меня он сколько раз бил. Однажды зуб чуть не выбил. — Ее передернуло. — Да, старый козел, любитель рока, твою мать!.. лучше бы он рыбок аквариумных разводил, это бы ему подошло…
— А ты откуда знаешь, что он рокер? — Алла тоже вытянула из пачки сигаретину, так же, наклонясь к плитке, прикурила. — Может, это все его выдумки?
— Как же выдумки. — Инна обиженно вскинула голову. — Как же выдумки, когда я его видела сто раз на тусовках у Лехи Красного. И у Жеки Стадлера. Стоял, слушал, где надо, хлопал, где надо, подвывал. Такой старый бездарный фэн. Может, он и подвизался когда-то в группе какой, а тут — так, тосковал… никому же не хочется стареть, даже, блин, Бобу Гребенщикову… а он-то уж гений… и его-то уж не убьют бездарно, как Сим-Симыча…
Алла курила, курила, курила. Она заталкивала сигарету в губы глубоко, будто хотела выпить весь дым, таящийся в ней. Будто хотела сигаретой заглушить вереницу мыслей, всплывших со дна души, пока Серебро, дымя, трепалась, злилась, смеялась, снова заваривала кофе.
Сим-Сим был связан с московскими рокерами. Это интересно. Это тревожно.
Это тем более непонятно, что не далее как вчера Беловолк, с которым они трогательно помирились после того, как она, как курица, наскочила на него с криком: «Ты убил!» — объявил ей, что в ее «Любином Карнавале», который они уже начали репетировать, уже три студийных репетиции прошло, а в конце марта должна быть запись для телевидения, будут обязательно выступать лучшие московские рок-группы, и не спорь, пожалуйста, и не делай круглые глаза, ты должна быть певицей широкого профиля, ты должна привлекать в свои концерты новые, молодые силы, ты должна показывать всем, какая ты царица бала, все, весь музыкантский бомонд, должны быть под твоим крылом. А ты должна царствовать, порхать по сцене, выказывать всем, что ты — Башкирцева — все равно на порядок выше любого рока, хоть ты и попса! Должна!.. должны… должны…
Выкурив сигарету до пожелтелого фильтра, Алла придавила ее пальцами в кофейном блюдце.
— Ты меня не слушаешь! — возмутилась Серебро. — О чем ты думаешь?
Алла взяла в руки чашечку, заглянула в нее.
— Давай погадаем на кофейной гуще, Серебро, — сказала она очень тихо — так, что Серебро едва ее услышала. — Успею я или не успею. Если я не разгадаю эту чертову загадку, кто убил Любу, меня, мать, посадят в тюрьму. Как Сим-Сима бедного. И ты будешь носить мне передачки. Хорошо бы в Лефортово или в Бутырскую, все Москва, тебе близко. А то отправят в лагеря, в родную Сибирь, в вечную мерзлоту. У меня осталось всего десять дней, Серебро. Всего десять дней.
— Через десять дней по телику «Любин Карнавал»… - прошелестела Инна.
— У тебя не найдется водки, мать? — тихо спросила Алла.
Юрий и правда пригнал на репетицию «Карнавала» всевозможных рокеров. Я веселилась как могла. «Ребята, сейчас Стадлер возьмет этот аккорд в ля-миноре, настройтесь, пожалуйста, прочистите горлышки!..» Угрюмо насупившись, патлатые зверюшки, покачиваясь на сцене на высоких, как ходули, каблуках, пели, мычали: «Я волк, я волк, я вою в ночи, я боль, я боль, кричи не кричи. Я стон, я стон, я дикий оскал. Меня мой сон в снегу отыскал!..» — «Русский рок, — бормотал Беловолк, как оглашенный, бегая по сцене, заставляя помрежа пускать цветной дым из-за кулис, таскать коробки с сухим льдом, — это же целое государство, русский рок. Все думали, что его нет, а он есть!.. Но, конечно, братцы, скажу я вам, как наши ни подпрыгивают, а с „Металликой“ все равно никакого сравнения…даже с примитивными „Cannibal Corps“…»
Ознакомительная версия.
