– Профессионализм, – ухмыльнулся Николай, густо выдувая дым в потолок. – Я, знаете ли, с детства не люблю всех этих царапин, всех этих ранений.
Спиртное начало действовать, после пережитого было приятно расслабиться и каждая затяжка вызывала в груди волну теплого удовольствия.
– А у вас, Геннадий Иванович, ничего не болит? – с улыбкой обратился Николай к Крокодилу. – Вас, помнится, на днях так неловко ударили пару раз. Все зажило?
Крокодил со своей полуулыбкой повернул к нему лицо. Внимательно поглядел. Усмехнулся еще заметнее.
– В чем дело? – спросил Качаури. – В чем дело?
Тебя что, кто-то посмел тронуть? – в недоумении обратился он к Крокодилу. Ухмыльнулся. – Не верю.
Если только этот человек не сумасшедший. И не пришлый.
Он снова ухмыльнулся и перевел взгляд на Николая.
– Ума не приложу, откуда у вас такая прыть? Нормальный человек сто раз подумает, прежде чем решиться на поступок, а у вас какой-то калейдоскоп: не успеешь осмыслить один ваш прыжок, а вы уже десяток других наворочаете.
Николай встал и пошел готовить себе еще один коктейль. Сейчас Качаури с этим ублюдочным длинным пугалом Крокодилом были ему особенно неприятны. Во-первых, сегодняшний цирк произвел на него отвратительнейшее впечатление. Из всех этих схваток он сделал единственный вывод: поток приключений, в которые бездумно ныряешь, как и благие намерения (странно как возникла косвенная связь между активным отдыхом, в данном случае, и благими намерениями!), несущие прямехонько в ад – по сути одно и то же. Кроме того, масштабы проходящих в этом доме отдыха развлекательных мероприятий, как и люди, занятые в них, вызывали беспокойство, недоумение и омерзение. Должны же быть у нормального человека хоть какие-то иллюзии?! Мир, замешенный на сладострастии, любовании чужой болью, на чужой крови, оказался не очень-то хорош даже для него, начисто, как он был уверен, лишенного иллюзий. В общем, эти двое были ему сейчас решительно неприятны.
Николай вернулся к своему креслу, сел, вытянул ноги. Неторопливо поправил полу нескромно распахнувшегося халата.
– Плевать! – сказал он, отвечая больше своим мыслям.
– Может, этим все и объясняется, – весело ухмыльнулся Качаури и хлопнул себя кулаком по колену.
Однако к делу, – переменил он тон и полез рукой во внутренний карман. – Я пришел расплатиться с вами. Вы блестяще себя показали сегодня, так что вот ваши деньги.
Он протянул Николаю пухлый пакет. Николай взял его и бросил на столик. Выпил содержимое стакана и вновь закурил.
– Вам даже неинтересно, сколько здесь?
– Думаю, в чем в чем, но в такой чепухе, как деньги, вы обманывать меня не будете, – лениво ответил Николай.
Качаури в деланом изумлении округлил глаза:
– Крокодил! Нет, ты послушай! Деньги, оказывается, чепуха. И это речь идет о долларах!
Крокодил вежливо усмехнулся, так и не повернув ни головы, ни взгляда.
– Все-таки посчитайте, – с нажимом сказал Качаури.
– Ну как угодно, – согласился Николай.
Он вскрыл пакет и пальцем разбросал пачки. Там было пять стандартных пачек по сто бумажек в упаковке. Итого пятьдесят тысяч. Он удивленно поднял глаза на Качаури.
– Остальное вы уже взяли авансом из кейса Упыря, – с наслаждением проговорил Качаури.
И отвечая на невысказанный вопрос, охотно пояснил:
– Милиционер оказался прытким и жадным. Не хотел отдавать чужие деньги. Правда, Крокодил? – Повернулся было в сторону телохранителя и тут же, словно боясь расплескать торжество и удовольствие от своего сообщения, вновь обратился к Николаю:
– Девчонку тоже пришлось успокоить. Она не только много знала, – это иногда прощается, – но она спятила, понимаешь. Когда пристрелили ее кавалера, кидаться стала, как сумасшедшая. Кричала, что вы сами им портфель отдали. Мол, подарили. Этому уж точно поверить нельзя. Вы не производите впечатление дурака или сумасшедшего. Эти пятьдесят тысяч долларов и те, что висят за луком вместе с паспортом, ну и те, что при вас, как раз и составляют заработанную сегодня вами сумму.
– Все? – спросил Николай, чувствуя, как после ошеломления от услышанного приходит настоящая ненависть. – Если все, то не смею вас больше задерживать.
Освобожденная злоба начала бушевать в нем. Он еще сдерживался, но уже испытывал мстительную радость при мысли, что бы он сделал с этими двумя, если бы!..
Качаури и Крокодил незаметно подобрались. Крокодил неторопливо, не скрываясь, отвел полу пиджака и нацелил на Николая пистолет.
Все равно.
– Возможно, завтра с утра мне не захочется уже испытывать ваше гостеприимство, – злобно продолжил Николай. – Скорее всего я вынужден буду уехать.
И конечно же, можете вечером сами сразиться с вашим Гоблином. То-то будет зрелище! – громко захохотал Николай, думая о том, что, если прыгнуть к Крокодилу, можно успеть до того, как тот среагирует. Вряд ли, но, может быть, успеет.
– Вы откажетесь от полумиллиона долларов? – удивленно спросил Качаури. – Полмиллиона! Пятьсот тысяч долларов! И даже не захотите попрощаться с Ниной? Она будет огорчена, что никогда больше вас не увидит.
Впрочем, – поднялся он. – Мы никого не принуждаем. Как хотите, так и поступайте. У вас еще почти сутки в запасе, можете все хорошенько обдумать.
Пойдем, Крокодил.
Глава 33
ВОНЮЧАЯ АТМОСФЕРА
Качаури и Крокодил вышли. Николай схватил стакан и бросил им вслед. Звон разбитого стакана чуть-чуть отрезвил. Не надо было этого делать! Не надо было! Что? Он забыл о стакане. Он злобно прикусил руку. Манипулятор хренов! А телохранителя взял с собой. Один не решился к нему прийти.
Он глубоко вздохнул. Смял окурок в пепельнице и зажег новую сигарету. Подошел к холодильнику, вытащил бутылку коньяка и сделал большой глоток прямо из горлышка. Глотку ожгло, но немного отпустило.
Значит, Нину они спрятали. Его они теперь будут шантажировать. Сволочи!
Он метнулся к телефону. Откликнувшейся девушке-оператору приказал соединить с Ниной Отариевной. Оказалось, ее телефон не отвечает. Мелькнула мысль, что она может быть у папаши. Сам Качаури, видимо, еще не добрался к себе. Приказал соединить с номером Отари Карловича. Номер тоже не отвечал.
Он взглянул на часы: десять двадцать пять. Надо успокоиться. Несмотря на собственные переживания, почувствовал сильный голод. Позвонил в столовую и приказал принести чего-нибудь посытнее.
Через полчаса в дверь постучали, и трое посыльных (среди них оказалась смазливая девица), к тому же знавших, к кому идут, принесли небольшую севрюгу, омара, трех жареных перепелов, половину гуся и – здесь, видно, фирменное блюдо – крошечного коричневого поросенка. Это только мясные блюда. Были также салаты, фрукты, еще кое-что.
– Куда столько?!
Посыльные, ссылаясь на занятость, отказались присоединяться к трапезе. Попросили автограф и, очень собой довольные, ушли.
Приход этих ребят немного его смягчил. Он, вновь чувствуя сильный голод, стал быстро и без разбора есть.
Наевшись, запил все бутылкой пива, закурил и стал думать.
И вдруг вскочил. Что это ему понадобилось набивать брюхо? Надо идти, бежать, искать!
Вновь сел. Попробовал еще раз позвонить Нине.
Вновь номер не отвечал. Может, она на пляже?
Он оделся. Машинально повесил на пояс нож, закрепил наплечную кобуру с пистолетом. Торопливо вышел.
На пляже народу было много, и его сразу узнавали.
Он рассеянно отвечал на приветствия, спрашивал этих незнакомых и смутно знакомых людей о Нине – никто не видел! – шел дальше.
Когда обошел огороженный проволочной оградой и охраняемый пляж, его вдруг осенило: Нина наверняка пошла на тот дикий пляж, в ту маленькую бухточку. Конечно, поздно, но разве ночь способна остановить ее? Она сама дивное порождение ночи!
Не было там никого. Он постоял наверху, над тропой, всматриваясь в сереющий пустой песок внизу, в мелко сверкающую, успокоившуюся к ночи воду.
Неподвижно темнели деревья вокруг, протягивая ветки на фоне серебряного, поднимающегося к небу моря. На горизонте было сумрачно, зловеще, а вокруг звон, непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон ночных тварей, аккомпанирующих тьме и зловещей шрапнели летучих мышей наверху…
Он повернулся и пошел обратно. Охранник у калитки молча пропустил внутрь, хотел что-то сказать, но чутьем оставленного в одиночестве человека поняв, что Николаю не до бесед, замялся, смолк.
Николай подошел к лифту. Здесь тоже были люди.
Он нацарапал еще несколько автографов. Вышел на седьмом этаже и, найдя дверь Качаури, где был уже в тот первый раз, постучал.
Никого.
Повернулся и пошел прочь. Прошел мимо лифта и открыл дверь на лестничный пролет. Медленно спустился вниз. Потом еще на один этаж. Столовая. Вошел. Здесь, несмотря на поздний час, было многолюдно. В основном молодежь. Наверное, взяли на работу весь выпуск местного кулинарного техникума. Он писал девчонкам в блокноты автограф, отшучивался.
