системе ценностей религиозных… Мы пытаемся разрушить их представления об этом, но создать для них социалистические ценности пока ещё не смогли…
Он долгим вопросительным взглядом посмотрел на нас, как бы призывая согласиться.
– Действительно, – подхватил его мысль я, – удачнее война у тех же никарагуанцев или кубинцев, имеющих более понятные нам ценности… Но это не значит, что у вьетнамцев, кубинцев, корейцев, ангольцев создались или появились системы ценностей, близкие к социалистическим. У них просто перед глазами стоит ужас ценностей недавней американской жизни.
– А англичане в Афганистане? Ты знаешь? – спросил Юра Бориса и, обращаясь именно к нему, наверное, полагая, что я-то, об этом знаю точно… – Почему именно Афганистан признал Советское государство самым первым? Только большевики пришли к власти, и афганский шах признал Советскую Россию… Я теперь понял! Это не из-за того, что афганцы так любили русских или большевиков. И тем более не из-за того, что разделяли идеологию большевиков. Это из-за того, что афганцы так сильно ненавидели англичан! А Россия была врагом Соединённого Королевства… Всё просто.
– Поэтому можно продолжать, – поддерживая и соглашаясь, заговорил я. – Афганцы полюбили американцев, потому что они наши враги.
– А вот если бы американцы воевали против исламистов, – то афганцы полюбили бы нас? Но это не любовь! – сказал Боря, – это называется «дружба против».
– Вообще, воевать в чужой стране, за чужие ценности – занятие бессмысленное. Уважения это не приносит, – продолжил Юра. – У англичан с Афганистаном не получилось… У Штатов во Вьетнаме не получилось… А знаете почему? Дело в эгоизме! Эгоизме иностранного солдата в такой войне! Его самосохранение ради себя, и поэтому вся война тонет в эгоизме… Я сейчас не рассуждаю по поводу того, какие задачи ставит государство в такой войне. Любому солдату в войне на чужой территории через какое-то время становится безразлична задача государства. А вот желание выжить – важно. Когда воюешь за свою страну, за свою землю и свой народ, то возможно самопожертвование. А война за чужой народ и чужие проблемы подвержена сплошному эгоизму… Поэтому и обречена на неудачу.
– Не согласен, – возразил я, – в русском солдате очень сильна ментальность общинности и коллективизма. Мы дружим сильнее и бескорыстнее, мы ходим всегда вместе, мы даже живём лучше, когда в коллективе… Капитализм – это индивидуальность. Почему и советская идея в семнадцатом году пришлась по душе русскому человеку? Да потому, что там был коллективизм!
– То есть в России капитализм невозможен? – спросил меня Юра.
– Да, невозможен, – стал возбуждаться я, – капитализм в Советском Союзе – это нечто немыслимое… Если вдруг это когда-нибудь произойдёт… этот капитализм переделают, перекроят, да так, что его потом никто не узнает. Капитализм в России просуществовать долго не сможет. Нет, не сможет… А вот чем дальше человек от русского менталитета, тем ближе он к индивидуализму и эгоизму, вот таким в капитализме будет легко. Лозунг по жизни другой: «Живи один! Никому не верь! Надейся только на себя!» У наших «социалистических друзей» это получится просто.
– Правильно! Помощь любому другому – это ущемление собственных ресурсов.
– А вот помощь ради своей выгоды… Милости просим! – обрадовался я, что со мной согласились.
– Что ты хочешь сказать, что мы здесь помогаем афганцам ради своей выгоды? – спросил меня Инчаков.
– Конечно! Для выгоды государства и строя…
– Знаешь, на войне легко затеряться. Быть в Афганистане и ничего не делать – очень легко. Ещё бы, ты же на войне, здесь опасно, здесь стреляют… Тебя не спрашивают: а что ты там сделал? Глупых интересует: ты в человека стрелял? А умные вообще молчат. А надо бы спросить: что ты всё же здесь сделал? Сидел за колючей проволокой на блокпосту и охранял самого себя? И ещё со страху стрелял в любого, кто приближается к периметру колючей проволоки… Хотя такой тип поведения понятен и естественен для большинства. Страх! Несогласие, на подсознательном уровне, с тем, что происходит. Это же не защита Родины. Но это – разложение армии… А вот что ты здесь полезного сделал? Такой вопрос не задаётся. Достаточно того, что ты здесь был. А хотелось бы – не поступков ради выживания, а действий для приближения победы нашего оружия…
– Я согласен с тобой, – вставил Боря. – Не надо задавать дурацкий вопрос: «Что делать?» Надо делать и строить свою жизнь и жизнь вокруг. Как вы считаете, как вы сделаете – так и будет. Сделаете хорошо – будет хорошо вокруг. Сделаете плохо – за вас будут переделывать другие. И здесь надо поступать так же…
– Главное ещё и то, что отвечать за это «плохо» будут другие…
– Ладно! – кивнул Юра. – Хорошо, что наши мысли сходятся и в этом… Давайте лучше выпьем за то, чтобы Борю к ордену за эту операцию представили… Кстати, а что старший советник сказал по итогам-то?
– Да, честно сказать, ничего, – удручённо ответил Боря, – послушал. Почему-то повздыхал и говорит: «Ну хорошо. Отдыхайте…»
– И всё?!
– Да…
– Он, наверное, не понял, что произошло?
– А что, в провинции сейчас какие-то ещё операции происходят?
– Котов – человек умный и дальновидный. Я думаю, он ждёт сначала реакции руководства армии и представительства в Кабуле. А уж потом свою оценку выскажет…
– Знаешь, как доложишь, такая и реакция будет.
– Не скажи. Это для тебя так. А те, кто отвечают за всё… Им важно сообщить так, чтобы это соответствовало общей картине. Некоторые сначала ждут реакции начальства, а когда разберутся в ситуации, доклад делают… Хотя, что здесь может быть плохого?
– Да мне, по большому счёту, уже стало всё равно, что и как доложат, – грустно и как-то философски заговорил Боря. – Орденами и наградами я уже переболел. Мне другого хочется… Чтобы смысл всех наших действий был. Ведь здесь же можно пользу приносить, а можно просто срок пересидеть…
– Ну да! То, о чём мы только что и говорили… А ты, кстати, Борис, знаешь, каким способом победить в этой войне? – задал я свой провокационный вопрос.
– Нет, не знаю. Как победить в войне, не знаю, – стал рассуждать Борис. – А вот то, что здешняя власть должна уметь разговаривать с оппозицией… Что власти нужны сегодня хорошие переговорщики, которые основное население на сторону правительственных сил перетащат, – так это я точно знаю…
Борис подумал, поковырял вилкой в уже пустой тарелке нашего «праздничного» ужина и сказал:
– И ещё знаю точно, что местные старики говорят: «Мы не можем принять вашу веру…»
– Какую нашу веру? Православие? – изумился я.
– Да нет! – спокойно продолжал Боря. – Они говорят: «Ваша религия – коммунизм». Ну, не религия в прямом смысле этого слова, а то, чем мы живём, – идеология. Они говорят: «Не обращайте нас в вашу веру. Может,
