она и хорошая, но по ней жить мы не сможем». Они говорят, что и без этого мы сможем жить дружно и понимать друг друга… Вот я и думаю, что, уничтожая мусульманство в этой стране, мы теряем больше, чем если бы религию просто не трогали. Получается так, что, отвергая религию, мы как будто бы отвергаем и унижаем их родителей… Так нельзя!
– Да-а, – протянул задумчиво Инчаков, – они во время молитвы к Аллаху обращаются в день не один раз, а наши политработники и партия с ними общаются, извините, раз в неделю или и того реже, вообще не общаются…
– А я думаю, что вывод наших войск сейчас из Афганистана – это ошибка, – сказал я, – и ошибка, о которой афганцы первыми пожалеют, а потом и мы хватимся, но будет поздно. Вот ты послушай, что Боря рассказывает, – обратился я к Юре, – я с ним вчера вечером об этом говорил… Борь, расскажи про Мамадура…
– Ты имеешь в виду мою встречу с его агентурой?..
– Да-да…
– Наверное, неделю назад мы вместе с Мохаммадом Нуром встречались с его людьми, – Боря с видимым удовольствием стал рассказывать историю, которую поведал мне накануне. – Это были два пуштуна из его очень близкого окружения. Они живут там в горах, ближе к пакистанской границе. Я думаю, он специально для меня эту встречу и этот разговор устроил… Так вот, они говорят: «Если вы решили выводить свои войска и прекратить помощь власти Наджибуллы [82], то заберите и нас отсюда тоже. Заберите нас и наши семьи… После вашего ухода мы не сможем продержаться долго, нас всех через некоторое время убьют. А ещё они сказали: «Не бросайте нас… Или не надо было нас вести по этой дороге…» Мамадур, как бы хорохорясь, возражал им: «Да что там, мы справимся, у нас и сил много, и оружия достаточно». А я говорил: «Никто вас не бросает, помощь будет продолжаться всегда!» А у самого, честно сказать, появилось чувство вины перед этими людьми. Как ни крути, предательство получается. Я об этом раньше как-то так и не задумывался…
– Ну а что? За них мы же их вопросы не будем вечно решать! – сказал Инчаков. – Ведь наша задача их научить, как правильно бороться. Война-то их…
– Вот именно! Видно, мы лучше знаем, как бороться правильно и как умирать правильно. А как жить правильно, это уж точно только мы знаем… Вот мы учили, учили, и теперь нам надоело. Мы устали. Пускай сами доделают то, что у нас не получилось…
– Плохо получается, – сказал Боря. – Чем-то очень нехорошим попахивает…
– Ну мы что можем сделать? – как будто бы отвечая за то общее решение, заговорил Юра. – Это решение правительства. Знаете, в какую огромную сумму обходится война в Афганистане ежедневно?
– Ну вот, и ты на деньги меряешь эту проблему, – удручённо возразил я. – А сколько денег стоят жизни уже погибших в этой войне людей и тех, которых будут резать, как баранов, и вешать по законам шариата? Про жизни наших солдат я и не говорю. Таких оценок нет! Война оценивается не деньгами, а жизнями людей и ошибками полководцев. А решение о начале войны и её окончании принимаются теми людьми в государстве, которые не имеют права делать ошибки. А получается: мы бросаем их! Это не ошибки… Это предательство!
«О! Я только сейчас понял!» – вдруг проскочила у меня шальная мысль… – Почему Котов не высказывает радости по поводу нашей успешной операции?.. Вот оно что… Он, оказывается, намного мудрей всех нас, вместе взятых… Он уже знает и понимает то, что только сейчас рождается в наших головах… Ну, вы-то поняли почему?
– Нет, давай говори, до чего ты додумался…
– Война уже закончена и закончена не нашей победой, поскольку войска уходят… Вывод войск, всех до последнего солдата – это проигрыш, и чем демонстративнее это сделать, тем сокрушительнее поражение. Котов понимает, что оставшимся нашим людям, я имею в виду тех афганцев, которые на нашей стороне, придётся здесь не просто. Поэтому или надо продолжать войну до победы, или…
– Или?
– Или признать, что мы проиграли, и уйти, не принося более смертей… И Котов понимает это, и то, что мы победили какого-то одного из двухсот пятидесяти оставшихся только здесь ещё живых главарей, ничего хорошего, по сути своей, не даёт. Это будет ещё двести пятьдесят первый, который захочет убить и Мамадура, и Джангула, и всех афганцев из оперативного батальона, участвовавших в этом походе… Так что, ребята, мы празднуем сегодня победу своей глупости над здравым смыслом!
После этих слов все мы замолкли и как-то разом ощутили тяжесть всего того груза, который вдруг лёг на наши плечи и души. Победа! Та ли это победа, которая нужна сегодня народу Афганистана?
А я в этот момент думал: «Как хорошо быть необразованным, бездумным механизмом. Знай себе – выполняй приказы, планируй «гениальные» операции и ходи в победные атаки… А убьют – получишь свой орден и со славой и почестями отвезут твоё тело в Союз. Плохо додуматься до того, до чего додумались мы, а вернее, я…» На душе стало скверно и противно за глупость свою, за принесённые смерти, за позднее осмысление… Захотелось налить по полному стакану водки и пить, пить и пить…
И этот вечерний, а вернее, ночной разговор казался той незначительной мелочью в нашей командировке и большой, и очень «якобинской» мыслью в последующей жизни. По большому счёту, это был первый кирпич, вынутый из стены той крепости, которую возводила вся наша предыдущая советская пропаганда, вещая об интернационализме и братстве всех народов. Причём стена эта треснула не из-за подрывной деятельности наших врагов, а благодаря нашему собственному осознанию происходящего и из-за наших собственных поступков. А Юра Инчаков, как всегда точно, выразил философию момента:
– Мелочей в жизни не бывает. Неизвестно, какая мелочь повернёт твою жизнь наоборот. Поэтому мелочей не бывает. Никому не дано предугадать тот шаг, который изменит твою жизнь…
– Ты хочешь сказать, что крепость Ахтана – мелочь?
– По меркам девяти афганских лет – да, – сказал Юра, – но без неё и без предыдущей ночи нашего с вами похода эта «мелочь» позволила нам самим сделать выводы, к которым кто-то придёт позднее… А может, и не придёт никогда.
– Да, не нужен был нам этот груз, – уже пьяно покачивая головой, сказал Боря. – Груз понимания происходящего. Но вы уезжаете отсюда через неделю, а я-то его буду здесь нести ещё долго… Как мне быть?
– Да ты не бери близко к сердцу, – стал успокаивать его Инчаков, – я думаю, самое правильное
