Как же это так? Теперь-то один совсем. Сначала албы мать убили. Потом бигемы сестре помогли умереть. И вот железяки дядю Огина прикончили, а с ним и всю общину бигемов. Ни единой родной души не осталось, ни одного знакомого.
Бить надо железяк проклятых, на части рвать поганых. Покуда не изведет со света с десяток, душа будет ныть лютой холодной болью, не согреется, не успокоится.
Стало быть, нечего тут сиднем сидеть… Нет больше дома, чужой теперь Шедар, рвать отсюда надо, да поскорее: чутье к этому призывает.
Но сомнение копошится внутри, теснит Сигурду грудь. Поднимись, поднимись наверх, глянь-ка, что там. Что, как дядя Огин еще…
Сигурд вскочил, большими упрямыми шагами двинул к лесу. Свет больно резал глаза. Дойдя до раздвоенного ствола пострадавшей много лет назад сосны, он присел и стал всматриваться в темные очертания горы. На фоне жгучей синевы неба гора казалась громадным сгорбленным стариком-бигемом. Воронка была скрыта от глаз за краем отвесной стены. Ни железяк, ни их праршивых машин. Но это вовсе не значило, что они убрались. Они могли быть еще там. Истребили общину и теперь в засады залегли, ждут его — ночного охотника, которому пофартило выжить.
Предполагать-то он умеет, он тоже может быть хитрым…
Злобные желания захлестнули Сигурда.
— Отомщу… убью… — заскрежетал зубами и беззвучно затрясся — не-то от плача, не то от безумного смеха.
Пережди день, а вечером в разведку… Ведь дядя Огин может быть еще…
Он бросился к килуну, развернул его, поволок обратно в чащу по вчерашнему следу. Когда лес сгустился, и свет перестал нещадно выедать глаза, Сигурд свернул к склону.
Подойти к самому краю мешали заросли.
Сигурд выхватил нож и с преувеличенной злобой в два счета отсек килуну заднюю ногу. Откинув ее в сторону, снял трос, затолкал тушу в расщелину между двумя валунами, привалил камнями и стал закидывать ветками. Когда все было сделано, он схватил окорок, бросился в чащу, наполненную теплым, влажным воздухом.
Отбежав на полмили, присел на поваленный ствол и прямо у себя на коленях стал свежевать килунью ногу. Сроду ему не приходилось шкуру выбрасывать, — все, что на охоте добыто, на хозяйство шло. Содранного куска на целый бутс хватило бы. Сигурд запихнул его под ствол. Вырезал фунтовый клин мяса, секунду поколебался и, впившись зубами, отгрыз ломоть.
Сырое мясо ему и раньше приходилось есть, но килунину — впервые. Жестко, невкусно и смердюче… Следовало бы трав поискать, но сейчас не до роскошества? — сытость нужна.
Съев столько, сколько влезло в желудок, Сигурд разгреб около ствола хвою, вырыл ножом и руками яму глубиной в локоть. Он порыскал вокруг, срезал два куста жгучки. Выстелил ими дно ямы, переложил мясо, заранее разделив на несколько кусков, плотно накрыл жгучкой, засыпал землей, а сверху — хвоей. После этого опять двинулся к краю леса.
Солнце поднялось выше. Теперь гора была освещена иначе, да и он смотрел на нее с нового места. Изо всех сил щурясь, Сигурд долго и внимательно изучал местность. Ему показалось, что из-за бугристого верхняка плато что-то поблескивает, но это мог оказаться просто гладкий камень. У Мерло и некоторых старших бигемов были «пригляды» — такие штуки, отнятые у белобрысых, — они позволяли видеть то, что вдалеке, так, точно стоишь рядом. Эх, не было у Сигурда такого «пригляда»…
— Отомщу, — снова прошипел он, и слова эти немного притупили боль.
Место было небезопасное, Сигурд снова углубился в лес. Опустившись по отрогу к реке, напился воды и вернулся в заросли. Тут же, на склоне, отыскал ложбинку, заваленную хвоей, и улегся в нее. Полежав какое-то время с закрытыми глазами, он заснул.
Его разбудил внезапный шум. Вскочив, он прислушался. Должно быть, то был всплеск крупной рыбы.
Сигурд прикинул, не сходить ли снова на край леса. Сколько времени? Два или начало третьего. Он глянул на часы: так и есть. Сигурд спустился на несколько шагов, снова поднялся по склону, но, в конце концов, вернулся на прежнее место, улегся и опять задремал.
Когда он проснулся, воздух был прохладнее, а свет стал мягче.
Солнце спряталось за Антару. Где-то там, на равнинах, которые Сигурд никогда не видел, оно все еще расплескивало свое холодное сияние, а тут, на склоне, уже стоял вечер.
Сигурд сходил к реке, попил воды, поплескал на лицо. Жаль, что он не таскал с собой фляги, как другие охотники. Обычно он легко переносил жажду и сроду не брал на охоту лишних вещей. Теперь фляга пригодилась бы.
Выбравшись на нижнее плато, побродил по лесу. Минут через двадцать понял, что попусту наматывает круги. Стоит ли понапрасну тратить силы? Он уселся под деревом и просидел около часа, пока не стали сгущаться сумерки. Тогда он встал и вернулся туда, где было спрятано мясо. Раскопал его, очистил от жгучки, нюхнул. Жгучка, хоть и осень уже, а силу свою сохранила: мясо было таким же свежим, как утром. «Дина бы его смачно изжарила», — подумал Сигурд, отрезая ломоть.
Поев, двинул к цели. В такое время охотники обыкновенно и носа не казали из шахты, но здесь, в лесу, было уже темно — почти как ночью.
Выбравшись на пустырь, Сигурд вошел в скачок. Несколько перебежек от валуна к валуну — и он уже у края плато. Съехал вниз по сыпучему склону, мало-помалу стал пробираться вперед, пока вовсе не стало круто. Тогда снова поднялся на плато и притаился за кустом.
Минут через пятнадцать окончательно стемнело. Пора! Сигурд выскачил из укрытия, бросился к Вертукали. Бежал в полсилы: не за чем до времени скачок расходовать.
Что там, наверху? Если железяки убрались, надо будет в шахту спуститься, проверить их с дядей закоулок, взять, что осталось…
Слишком мало он о железяках знал — только то, что дядя Огин рассказывал, да еще Мерло Джикер на собраниях. Железяки убежища взрывают, ежели кого в них находят, да так, чтобы после жилье уже отстроить заново нельзя было. Кабы они шахту развалили, грохот на весь лес стоял бы. Однако ночью шум едва был слышен.
Достигнув стены, Сигурд свернул и побежал вдоль края осыпи. Оказавшись у начала подъема, глянул вверх, на миг представил себя карабкающимся по Вертукали. Куда ж ты прешь-то, болван?
Мимо, захлопав крыльями, пронеслась летучая мышь. Сигурду предстояло последний раз посмотреть на мир с вершины Шедара либо умереть. Он приказал мышцам налиться сталью и ринулся на стену.
Оказавшись на верхней площадке, он замер. На верхнем плато сегодня было безветренно. Ничто не нарушало тишину.
Постояв несколько секунд, Сигурд рванул с места. Добежал до валунов, забрался на самый высокий из них, украдкой выглянул, готовый в любую секунду броситься обратно.
Все как обычно. Ничего постороннего на плато. Однако еще несколько минут Сигурд не двигался, хотел удостовериться. Наконец он перемахнул через укрытие, скатился с валуна и что есть духу помчался к воронке. У самого ее края остановился, присел…
А может, все почудилось сдуру? Перенапрягся, за килуном гоняя? Может, и не было вовсе поганых железяк. И сейчас дядя Огин там, внизу, изнывает от тоски и боли…
Сигурд бросился к дыре. Уже подбегая, ощутил неприятный сладковато-тухлый запах, заставивший его остановиться у края и прислушаться. Здесь, в воронке, тишина закладывала уши. Бигемов, которых Сигурд обычно чувствовал со ста шагов, поблизости не было. Что же может так вонять?
Он осторожно заглянул вниз. Абсолютная чернота. В несколько привычных движений добрался до большой ступени, спрыгнул на узкую площадку, перешел по кромке на другую сторону спуска, под каменный козырек и только тогда включил свой тусклый светильник.
На миг показалось, что на него смотрит железяка, — точь-в-точь такая, какими он их и представлял. Но тут же дошло это всего лишь выступ на отвесной стене с двумя отверстиями, выбитыми каплями.
Где-то здесь спрятан глазок. Наблюдатель внизу должен сейчас его видеть.
Сигурд начал спускаться. Он топал вглубь, а тухлый запах становился все крепче. От этого запаха голова кружилась, как от браги. Сигурд усилил состояние скачка, но в то же время и перед глазами у него все сильнее заметалось. Запах раздражал до неприятного зуда в груди. Сигурд выругался, тряхнул головой, пытаясь прогнать ощущение, которое мешало спускаться. Он чуть не промахнулся, приземляясь на небольшой пятачок, — замер, вцепившись в стену руками, собрался. Запах сделали железяки — дошло, наконец.
Тут где-то зашуршало. Сверху, из бокового ответвления ствола. То была расщелина, из которой веками вымывалась горная порода.
Сигурд поднял светильник. Ответвление шло под углом вверх.
Выхватив нож, он резко оттолкнулся и прыгнул в расщелину. Тут же к запаху, наполнявшему шахту, примешался знакомый — бигемовский.
Что за дела?
Сигурд шмыгнул внутрь. Ход свернул влево и сразу за поворотом он наткнулся на тело. Припав на колено, развернул лежащего, посветил в лицо. Это был Мохнатый Толстяк Уилл. Глаза его были широко раскрыты, а на губах засохла желтоватая пена.
