После смены боялся возвращаться домой, подолгу просиживал в шахтерских кильдымах, заливая страх водкой. Продал машину, опять поменял квартиру, не назвав адреса даже друзьям. В конце концов уволился, стал работать в ремстройцехе сменным мастером — подальше от тех мест, где его знали.
На него было всем наплевать, и это породило злобу. Слова начальника горотдела: «Может, у твоей двери караул поставить?» — переполнили чашу. На смену былой общественной лояльности пришла ненависть к людям: казалось, все видят его состояние и втихаря посмеиваются над ним. Ненависть распространилась на режим, толкая на противоправные действия. Странно, но вместе с этим стала вдруг возвращаться уверенность, постепенно исчезал страх. Появилось желание жить, но уже не по общественным, а по своим законам: «Я вам помог, рисковал, а вы меня бросили на съедение уркам, предали?! Стал ненужным? Так почему я должен ориентироваться на вашу мораль и ваши порядки?» Он купил ствол — старый, с войны еще «вальтер» — и кучу патронов к нему. Пусть приходят! Теперь стало даже интересно жить.
Так всегда бывает, если находишь в себе силы пересмотреть ценности, установленные средой обитания.
Они пришли через четыре года. Не те, прежние, а их посланники, освободившиеся раньше. Алик застал их на собственной кухне, вернувшись из ресторана навеселе. При виде «вальтера», который прятал в бельевом шкафу, протрезвел.
— Знаешь, кто мы? — осклабился урка с татуировкой на запястье. — Правильно, смерть твоя. Так что садись, выпей. В ногах правды нет.
Ему налили до краев.
— Ее вообще нигде нет, правды, — осмелел он, выпив.
Выяснилось, что проку в смерти инженера-механика урки не видят. А коль скоро он уразумел, что правда если и есть, то она ему, смертному, не по карману, предложили дельце. В обмен, так сказать, на прощение и финансовую независимость. Да и нужно от него было совсем немного: жак[1], домкрат, автоген особой конструкции и автомобиль.
К тому времени Алик Севостьянов созрел, чтобы сделать правильный выбор…
Воспоминания прервал Чалый. Молча положил на стол бумажник и сел.
— Не хочет, — пожал он плечами. — Козел!.. Чуть не пришил его там, еле сдержался, честное слово. И на кой черт он вам сдался? Тщедушный какой-то, а гордости — полные штаны. На «вы» разговаривать с собой требует. В сыскное агентство обратиться предложил.
Севостьянов рассмеялся.
— Ни хрена ты, Чалый, не смыслишь. Захочет! Ты ему телефон оставил?
— Ну.
— Ждем. А ты собирайся в Киев. Билет заказан, сегодня вечером полетишь.
Получив надлежащие инструкции, Чалый ушел. Севостьянов погасил напускную невозмутимость: отказ юрисконсульта нарушал планы. Хотя на нем свет клином не сходился, на худой конец можно было пожертвовать и своим парнем.
«В агентство, — усмехнулся Севостьянов, закурив «Мальборо» и водрузив ноги на стол. — Нет, брат. Агентство мне не подходит: там ушлые чекисты осели, у них все фирмы в компьютер занесены. Так и на меня выйдут по старой памяти. Шалишь! Но ничего, подождем, покуда ты дозреешь».
Байка про чудака, который перепутал клиента и вышел на торговцев красной ртутью, прочно засела в его памяти, и он все искал подходящего случая использовать горе-сыщика. Самое смешное, что рассказ старого адвоката Немчинского, возглавлявшего одну из первых детективных контор в девяносто втором, оказался вовсе не анекдотом. Справки о чудаке, спутавшем карты солидной мафии, навести оказалось не так уж сложно: жаден, ловок, неглуп; сейчас не в лучшем положении — нуждается; пытался открыть свое агентство, купил лицензию, да на чем-то погорел и отсиживается в консультации — не иначе, ждет предложений…
Севостьянов знал таких людей. Когда-то и сам был таким. Гордым и неприступным. Только ведь деньги, как вода: с одной стороны текут сквозь пальцы, с другой — камень точат.
Телефон Квадрата в записной книжке не сохранился. Знакомых, которые бы его знали, тоже не осталось. Пропал человек. Когда-то Евгений сам решил стереть из памяти все, что связано с агентством «Волк» — так велика была обида. И на шефа, и на самого себя — за свою же оплошность, едва не стоившую ему жизни. И вот теперь послышался голос из прошлого, упрекавший его в несоблюдении заповеди Учителя: «Никогда не сжигай мостов». Пришлось тащиться на Рогожский вал в надежде, что ноги приведут к знакомой квартире.
Так оно и случилось: подъезд сохранился в изрядно потускневшей за последние годы памяти. На звонок откликнулась седая старуха, в которой с трудом можно было узнать некогда надменную, молодящуюся супругу адвоката.
— Здрасьте, Анна Наумовна. Вы меня не помните? Я Столетник. Женя Столетник. Приходил когда-то к вам. Геннадий Геннадиевич помогал мне готовиться к экзамену по УПК…
Старуха оглядела его с ног до головы поблекшими от времени глазами и столь же бесцветным голосом протянула:
— А-а-а… И что же вы теперь хотите?
«Как з магазине, честное слово, — обиделся Евгений. — Хоть бы зайти пригласила по старой памяти, ведьма!»
— Мне нужно поговорить с Геннадием Геннадиевичем по очень важному делу.
Ведьма скривила не по возрасту зубастый рот.
— Опоздали, молодой человек, — провещала она громко, будто со сцены. — Он полгода уж как скончался.
Евгению показалось, что роль вестницы смерти доставляет ей удовольствие.
— Извините… не знал… сочувствую… до свидания, — поспешил он откланяться.
Хлопнувшая дверь была ему ответом. «Спятила, видать», — подумал Евгений, спускаясь по лестнице, и искренне пожалел Немчинского.
…Вечером он пробежал пять километровых кругов неожиданно легко. Пес давно сошел с дистанции и сидел с высунутым языком у фонаря, с видом подсчитывающего баллы бокового судьи.
У Евгения открылось второе дыхание, мысль работала четко.
«Три года тому ты у его знакомого в конторе работал», — сказал посетитель. Но если Немчинский, возглавлявший тогда агентство «Волк», давно умер, у кого же еще мог навести справки «богатый клиент»?.. Положим, сведения он почерпнул из рассказов Немчинского, который его выгнал с работы и два с половиной года не желал общаться… Можно представить, какую он ему дал характеристику!
С другой стороны, в Москве девятьсот законных сыскных агентств, да еще сотня нелицензированных. За три тысячи долларов выследить неверную подружку возьмется любой профессионал, располагающий к тому же фото и видеоаппаратурой, подслушивающими устройствами, машиной, не говоря уж об оружии. Да какой там за три! По договору такая работа потянет не больше, чем на тысячу. С полным набором интересующих сведений в виде звуковых и видеодоказательств…
«За такие бабки я сам замочу, кого хочешь», — сказал посланник клиента. Это — нонсенс номер три: убить человека и проследить за женщиной — суть вещи разные. Что же он, готовый на мокрое дело, отказывается от легких денег?
— Шериф, ко мне! — позвал Евгений друга, покидая парк. Пес затрусил следом.
«Такие деньги заплатить за пустяковую, в сущности, услугу может разве что солидный фирмач, — размышлял он спустя полчаса, стоя под струей горячей воды. — Вряд ли речь идет о роковой любви: люди, нанимающие сыщика для слежки за любимой, это из области психиатрии. Значит, подозревает он ее вовсе не в супружеской измене. Скорее связи подружки угрожают какой-нибудь сделке, доход от которой намного превышает три тыщи… Речь идет о тайне, которую нельзя доверять ни официальным, ни даже коммерческим структурам, несмотря на гарантию конфиденциальности… Странно, что он не хочет поручать это дело кому-то из своих шестерок, а вместо этого оплачивает услуги отставного сыщика, да еще с заведомо подмоченной репутацией…»
Вывод напрашивался довольно банальный: ему предлагали сыграть в «подкидного дурака». Почти откровенно нанимали в качестве мишени для весьма недурных стрелков. Ставка на промах ничтожна, иначе этот нахал в кожанке своего бы не упустил.
То, что деловары увидели в его лице такого дурака, сперва рассмешило, а потом не на шутку разозлило Евгения.
— Сыграть, что ли, старый? — посоветовался он с другом, раскрывая русско-французский разговорник. — Поедем к Валерии упакованными, а тебя я в «Максим» свожу. На три тонны зеленых можно тонну антрекотов купить и столько же «Педдигри пала» с курицей. А?..
Услыхав названия любимых блюд, пес внимательно посмотрел на хозяина — не шутит ли? — и, склонив голову набок, закапал слюной.
— Eh bien, que ferons-nous?[2]
К концу месяца в Киеве неожиданно припекло. Махров пешком прошел по площади Победы и свернул на Чкаловскую, где находился его офис. Настроение было приподнятым — то ли от погоды, на которую к старости организм стал реагировать наподобие барометра, то ли от сознания приближающейся независимости. За годы работы в «Руно» он хорошо изучил методы Пименова, знал всех поставщиков, транспортников и заготовителей. В сущности, его филиал представлял собой модель головной фирмы и вполне мог бы существовать самостоятельно. Махров много раз задавал себе вопрос, почему он, находясь фактически за границей, должен делиться с каким-то Пименовым, который сидит там, в Москве, и распределяет доходы по своему усмотрению. Здесь, на Украине, тоже есть нужные люди. Если выпустить акции и распределить их грамотно, доходы можно увеличить вдесятеро!
